Исторический калейдоскоп 1: Русь и Россия
Шрифт:
Иван Васильевич Большой воеводствовал в городах, потом в военных походах. В 1548 или 1549 году его возвысили до чина окольничего, а в 1550 году он уже считался боярином. Доводилось ему попадать и в царскую опалу, и отправляться в ссылку, и даже сидеть в тюрьме, подвергаясь пыткам, но в 1565—1567 годах он был одним из тех, кому доверяли управлять Москвой в то время, когда царь государь всея Руси отлучался из столицы.
Страница
В 1568 году умерла жена Шереметева Большого, Евфросинья, дочь окольничего Ивана Ивановича Жулебина, и это горестное событие, похоже, надломило могущественного боярина. В 1570 году Шереметев Большой постригся в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре, где принял имя Иона. Перед этим он сделал "вклад" в пользу этого монастыря: свою вотчину, сельцо Бутово Московского уезда с окрестными деревнями и всем имуществом, общей стоимостью 800 рублей, деньгами, серебряными сосудами, имуществом и двором, построенным за монастырской оградой, на 600 рублей. Вторая часть "вклада" переходила в собственность монастыря после смерти Ивана Васильевича Большого.
И что же получил даритель за такое щедрое подношение?
Об этом можно узнать из "Послания царя Ивана Васильевича в Кирилло-Белозерский монастырь", которое было написано в сентябре 1573 года.
"Видите, как послабление в иноческой жизни достойно плача и скорби? Вы же ради Шереметева и Хабарова совершили такое послабление и преступили заветы чудотворца. А если мы по Божьему изволению решим у вас постричься, тогда к вам весь царский двор перейдет, а монастыря уже и не будет. Зачем тогда идти в монахи и к чему говорить "отрекаюсь от мира и всего, что в нем есть", если мир весь в очах? Как в этом святом месте терпеть скорби и всякие напасти со всей братией и быть в повиновении у игумена и в любви и послушании у всей братии, как сказано в иноческом обете? А Шереметеву как назвать вас братиею? Да у него и десятый холоп, который у него в келье живет, ест лучше братии, которая обедает в трапезной."
"…ныне у вас Шереметев сидит в келье, словно царь, а Хабаров и другие чернецы к нему приходят и едят и пьют, словно в миру. А Шереметев, не то со свадьбы, не то с родин, рассылает по кельям пастилу, коврижки и иные пряные искусные яства, а за монастырем у него двор, а в нем на год всяких запасов. Вы же ему ни слова не скажете против такого великого и пагубного нарушения монастырских порядков."
Обычные монахи жили в кельях, а брат Иона – в своём собственном дворе за оградой монастыря. Его челядь и слуги остались при нём.
Из этого послания также можно узнать, что отец Шереметева Большого, Василий Андреевич, постригшись в монахи Троице-Сергиева монастыря в 1538 году, "своими кознями разрушил отшельническую жизнь". Иван Грозный позволял себе и более резкие выражения:
"Не знаете вы разве отца Шереметева – Василия? Ведь его бесом звали! Как он постригся да пришел в Троице-Сергиев монастырь, так сошелся с Курцевыми, а Иоасаф, который был митрополитом, – с Коровиными. И начали они между собой браниться, тут все и началось. И в какое мирское житие впала эта святая обитель, видно всем, имеющим разум."
Можно
А о том, что "лучшие люди" вели в монастырях совсем не монашеский образ жизни, царь Иван Васильевич прекрасно знал. Ещё за десять лет до упомянутого гневного послания в Кирилло-Белозерский монастырь государь Всея Руси разозлился на Старицких князей. Вдовая княгиня Ефросинья Андреевна Старицкая, чтобы не попадать под горячую руку царя, была вынуждена постричься в монашки и уехать в основанный ею Горицкий Воскресенский монастырь. Там "поволи же ей государь устроити ествою и питьем и служебники и всякими обиходы по ее изволению, и для береженья велел у нее в монастыре бытии Михаилу Ивановичу Колычеву да Андрею Федоровичу Щепотьеву да подьячему Андрею Шулепникову". Вдова-монашка сохранила при себе прислугу и ближних боярынь-советниц, контроль над землями вокруг монастыря, а также право свободного выезда на богомолье в соседние обители.
Из этого можно сделать вывод, что на самых знатных людей, постригшихся в монахи в допетровские времена, действие монастырских уставов не распространялось. Искусно составленное завещание, которое, теоретически, можно было и изменить в любой момент, о чём прекрасно знали настоятели монастырей, позволяло "именитым" продолжать в святых обителях ту роскошную жизнь, к которой они привыкли в миру.
Раннее книгопечатание и прибыль
На уроках истории в школе нам рассказывали, что после изобретения книгопечатания книги стали стоить гораздо дешевле, что обеспечило их более широкое распространение. Но в реальности всё было немного сложнее.
В 1450 году в Страсбурге можно было купить самую простую рукописную Библию за 60 гульденов. За издание с картинками просили уже 100 гульденов.
Известно, что, по крайней мере, некоторые экземпляры Библии Гутенберга были проданы по цене 30 флоринов (гульден чеканился в немецких государствах Священной Римской империи в подражание золотому флорину и стоил примерно столько же). Пауль Швенке считал, что пергаментный экземпляр Библии Гутенберга стоил 42 гульдена, а бумажный – 34 гульдена.
Видно, что разница в цене ещё не слишком велика. Но Гутенбергу нужно было как-то отдавать долги, которые к 1455 году превысили 2000 гульденов, а ещё выплачивать жалованье своим подмастерьям. Так что он не мог сразу существенно снизить цену на свои книги.
Библия Ментелина, вышедшая из печати в 1466 году, без переплёта продавалась уже за 12 гульденов. В 1478 году в Лионе продавали книгу "Legende doree" в переплёте и с иллюстрациями, напечатанную Мартином Хуссом и Йоханнесом Зибером, за 9.5 гульдена. Известный книготорговец Антон Кобергер рекомендовал продавать Библию на латинском языке, отпечатанную в его типографии, оптом за 8 флоринов, в розницу – за 10.