Истории Хейвена
Шрифт:
Гарденер терялся в догадках — ему пока что не удалось отметить какие бы то ни было существенные изменения, кроме выпадения зубов и нарастающей флегматичности. Но ему казалось, что это не зайдет слишком далеко, если он будет держаться на порядочном расстоянии от корабля. Возможно, все это началось после облучения, но тут ему пришла мысль, что они слишком быстро потеряли к нему интерес… как только проявились первые симптомы.
Он перевел все четыре насоса на предельную скорость; тут же прорвало один шланг. Он приступил к обыденной работе, проверяя зажимы, которые еще держались на шлангах.
Покончив с этим делом, он пришел к выводу, что у него есть два выхода: держать
Вариант третий: положить этому конец. Взорвать это ко всем чертям. Разрушить эту штуку. Превратить это все в не более чем досужую сенсацию, вроде предполагаемых пришельцев в «Ангаре-18».
Несмотря на всю ту глухую ярость, которую он питал к ядерной энергии как таковой и тем свиньям-технократам, которые создают ядерные реакторы и в упор не видят (отказываются видеть) ту опасность, того демона, вырывающегося из лампы, то в Чернобыле, то еще где, несмотря на жуткую депрессию, в которую его повергали заявления ученых о ссудном часе, который мог бы наступить за две минуты до полуночи, он ясно осознавал, что самое лучшее, что он может сделать — это разрушить корабль. Окисление, которое ускорится, из-за снятия земляного покрова (в этом он не сомневался), затронет поверхность корабля, и тогда уж, как из рога изобилия хлынут паранормальные явления, перед которыми то, что до сих пор происходило в Хэвене — просто ерунда; кстати, одному Богу известно, что там внутри. Должен же там быть какой-то груз? Нейрохирург, погибший в крушении, старик и городской полицейский, может быть, и леди-констебль, миссис Рут Маккосланд, может быть, два других исчезнувших полицейских, а может, даже и ребенок Браунов… кто может оказаться внутри этой штуки, на которую он уставился, как ненормальный, которая выглядывает из земли, как морда огромной белой акулы? Кто-то из них? Или все они? А может, и никто из них?
В одном Гард был уверен — это еще не конец.
То, что корабль, выступающий из земли — только часть чего-то целого несомненно… но он так же — всего лишь обломок судна, прибывшего из непознанных миров, находящихся где-то невообразимо далеко, в вечной тьме, своего рода дверь из нашего измерения в то, другое… дверь, через которую могут войти существа, чье сознание может так же отличаться от человеческого, как человеческий ум отличается от ума термитов. Вот он — огромный, просто ирреальный объект, сверкающий под жаркими солнечными лучами в это воскресное утро… однако, может статься, это просто передаточный пункт, через который демоны проходят из тех миров в наш. В этот момент он почувствовал, как тревога сдавила его горло, словно он встретился глазами со взглядом неведомого существа, смотрящего на него из земли.
Положить этому конец, но как? Взорвать это, но чем? Даже гипотетически, как это сделать? Если динамит еле-еле осилил породу, в которой покоился корабль, не причинив ему ни единого повреждения, что он может придумать. Взять взрывчатку с Лимстонской военно-воздушной базы, стащить атомную бомбу? Такое бывает только в фантастических романах. Вот так потеха будет, возможно, последняя в его жизни, если он завладеет ядерным оружием и пустит его в ход, желая всего-то уничтожить корабль, наделает таких дел,
Скудный выбор, ничего не скажешь, а третий вариант — вообще никуда… а тем временем его руки проявившие большую мудрость, чем его ум, покуда он ломал себе голову, выполняли обыденную утреннюю работу — регулировали напор в насосах и проверяли наполнение шлангов. Теперь он наклонился, проверяя уровень воды. К счастью, нашелся мощный прожектор, осветивший траншею почти до дна уровень воды быстро падал. Он предвидел, что взрывы и отгрузка разбитой породы возобновятся в среду, четверг, самое позднее… рано или поздно они возобновятся и работа пойдет быстрее. Насыщенная водой порода — мягкая и пористая, так что выкопать яму для взрывчатки займет немного времени, впрочем, там должны образоваться естественные углубления, в которые можно заложить взрывное устройство. Словом, предстоит продвигаться вглубь.
Гарденер постоял, нагнувшись над разрезом в земле, направлял луч прожектора в темную глубину. Затем он выключил прожектор и снова отправился проверить зажимы. Ну, что ж, уже половина девятого: пора идти выпить.
Он повернулся.
Перед ним стояла Бобби.
У Гарденера отвисла челюсть. Кое-как закрыв рот, он уставился на нее, приняв все это за мираж. Но Бобби стояла, твердо опираясь на землю ногами, к тому же, Гарденер заметил, что ее волосы значительно поредели — сквозь них просвечивала бледная и ослепительно-белая кожа. Теперь лоб отодвинулся до середины головы, словно на картинах Леонардо да Винчи, напоминающих о нелепой средневековой моде. Сквозь просвечивающую кожу выступали кости черепа; одним словом, она была похожа на человека, перенесшего длительную, изнуряющую болезнь. Левая рука — на перевязи. И…
Она накрасилась. Просто нашпаклевана. Да я уверен, что она накладывала грим горстями, словно заделывая шрамы от оспы. Но это она… Бобби… даже не представлял, Слезы навернулись Гарденеру на глаза. Бобби стала двоиться и расплываться. Только сейчас он почувствовал как одиноко ему было все эти две недели.
— Бобби? — спросил он хрипло. — Это правда ты? Бобби улыбнулась той сладостной улыбкой, которая, бывало, так ему нравилась, и которая уберегла его от многих идиотских выходок.
Это — Бобби. Это — Бобби, и он ее любит.
Он шагнул к ней, взял за плечи и уткнулся заплаканным лицом в ее шею. Так бывало и раньше…
— Привет, Гард, — выговорила она сквозь слезы.
Теперь и он зарыдал в полный голос. И стал целовать ее. Целовать ее. Целовать ее.
Обхватил ее обеими руками. Она закинул левую руку к чему на плечи.
— Нет, — выговорил он, целуя ее. — Нет, ты не можешь.
— Шшш. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.
Они целовались снова и снова, не в силах оторваться друг от друга. Теперь ее рубашка была расстегнута и смята, и он осыпал поцелуями тело, которое самая буйная фантазия не сделала бы соблазнительным: бледное и истощенное, с опавшими мышцами и обвисшими грудями, но он любил ее, целовал, целовал… два безумца с лицами, промокшими от слез, прильнули друг к другу.
"Гард, дорогой мой, дорогой, ты всегда…"
"Тшшшшшш".
"Ох, пожалуйста, я люблю тебя".
"Бобби, я люблю…"
"Любишь…"
"…поцелуй меня…"
"…поцелуй…"
"Да…"
Под ними ковер из опавшей хвои, а вокруг — сладостная тьма. И ее слезы. И его слезы. А губы слиты в неотрывном поцелуе. Взяв ее, Гарденер почувствовал две вещи: как он истосковался по ней и какое безмолвие вокруг, не слышно ни одной птицы. Лес мертв.
И поцелуи.