Истории каменного века. Художественно-литературная реконструкция рождения древнейших изобретений

Демин Анатолий

Тут Зорица почувствовала незнакомый, но удивительно приятный запах, который шёл от очага. Она подошла ближе, принюхалась и поняла, что запах источает маленький кусочек теста, упавший с оградки на дно очага. Зорице захотелось поднести этот кусочек к самому носу, чтобы надышаться ни с чем не сравнимым и таким притягательным запахом. Она наклонилась над оградкой, дотянулась рукой до манящего кусочка и, ойкнув, резко отвела руку назад: желанный кусочек теста был горячий. Тогда она, на этот раз осторожно, взяла его двумя пальцами и, поднося к носу, успела заметить, что тесто стало другим: на той его стороне, которой оно лежало на дне очага, появилась красивая корочка, тесто не прилипало к пальцам. Запах же был такой, что у неё слегка закружилась голова, и Зорица безбоязненно отправила этот кусочек себе в рот. «Как вкусно, – подумала она, – и как просто: надо всего лишь положить тесто на горячие камни!»

Возможно, так у людей появилась главная пища – печёное тесто, то есть хлеб.

История

четвертая – четвёртая о том, как был открыт способ добычи огня

Перед началом повествования об этом надо пояснить, что к моменту, когда человек открыл способ добывания огня, он уже очень и очень давно служил людям в негасимых очагах, пламя которых поддерживалось на протяжении многих поколений. Свойства огня были известны. Люди хорошо знали, какие беды и какие блага может дать огонь. Регулярно человек наблюдал возникающие пожары и даже становился жертвой огненной стихии. Огню поклонялись и обожествляли его. На потухших пожарищах иногда людей привлекал удивительно манящий запах, на который они шли и обнаруживали поджаренные туши погибших животных. Так первобытные люди познали вкус мяса, соприкоснувшегося с огнём. Прошло немало времени, прежде чем человек понял, что огонь очень любит сухие ветки и траву и что если еле живущий в тлеющих угольках огонь подкормить сухой травой, он снова оживает и набирает силу. Наконец произошёл случай, когда впервые кто-то занёс в пещеру догорающую ветку и подкормил умирающий уже огонь. Так появились те самые негасимые очаги. Ну а теперь приступим к повествованию четвёртой истории.

Всем в округе было известно: самый сильный род – это род Вепря. Никто не осмеливался покуситься на охотничьи угодья Вепря, никто не смел пересечь границы земель рода. Все знали, что лучшие топоры, самые острые ножи и наконечники копий у воинов Вепря. Старейшина же рода – Вепрь, когда-то могучий, не знавший страха охотник-воин, а ныне седовласый, давно потерявший левый глаз, но всё ещё властный и мудрый вождь – отдавал себе отчёт в том, что сила рода кроется в его умелых оружейниках, главным из которых был его родной младший брат Толок.

…Толок никак не мог уснуть. Его заботила мысль о том, что всё сложнее стало находить подходящие для изготовления оружия камни в тех местах, где до сих пор их искали оружейники. «Хочешь не хочешь, – подумал Толок, – а придётся с рассветом пойти, приискать новое место». И вот, чуть только утренняя заря окрасила край неба, Толок уже был на ногах. Прихватив с собой внушительный кусок вяленого мяса из тех, что были нанизаны на оленьи рога, брат вождя, опираясь правой рукой на копьё – постоянный спутник охотника и воина, – отправился по одному ему известному пути. Он шёл долго, он глядел во все глаза, он принюхивался к переменчивым запахам, приносимым дуновениями ветра, он слушал собственное сердце, прежде чем изменить направление движения. Наконец Толок увидел то, что так хотел найти: каменные пласты, прорезав землю и навалившись друг на друга, образовали многоцветное обширное нагроможденье, вокруг подножия которого лежала россыпь самых разнообразных камней.

«Ну что же, – произнёс вслух оружейник, – дотемна вернуться уже не успеть, сделать же пару топоров до сумерек, должно быть, ещё поспею, а подходящее местечко для ночлега сыскать здесь будет нетрудно». Сказав это, Толок почувствовал голодный приступ и с удовольствием вспомнил о куске мяса, часть которого осталась не съеденной. Он поглядел вокруг и неподалёку увидел небольшой холм, покрытый густым, начинающим засыхать мшаником, с половиной склонов, поросших высоким кустарником. Взойдя на холм, оружейник удобно уселся, скрестив ноги, и приступил к своей трапезе. Снял заплечный кожаный мешок, достал из него бурдючок с водой и остаток вяленого мяса, вытащил из привязанных к поясу ножен свой любимый нож и, отрезая тонкие мясные ломтики, стал отправлять их в рот, неспешно, наслаждаясь вкусом, разжёвывал, запивая водой из бурдючка. Утолив голод, оружейник решил, не мешкая, приступить к делу. Он успел заметить, что среди множества камней были как ему известные, так и совершенно незнакомые.

Все оружейники знали: для изготовления хорошего каменного оружия нужны разные камни. Одни камни, которые в руках оружейника превращаются в топоры, ножи, наконечники копий, должны быть достаточно твёрдыми, но при ударе по ним должны скалываться кусочки, образовывая острую и прочную кромку. Такие камни назывались «первецами». Другие камни, которыми оружейник бьёт по камню-первецу, должны быть очень прочными, твёрдыми и не раскалываться при ударе по первецу. Такие камни назывались «билами».

Толок стоял перед каменной россыпью, теребил давно уже отросшую бороду, а это он делал всегда, когда надо было подумать, и привычно рассуждал вслух: «Эти камни я знаю, из тех получаются неплохие ножи, а из таких вот обычно делают топоры. А почему бы не опробовать новые камушки». С этими словами оружейник нагнулся, поднял два камня, которые, как ему казалось, могли стать билом и первецом, и вернулся туда, где ел своё мясо, решив, что заняться делом там тоже будет удобно.

Поднявшись по склону холма, ближе

к вершине, он не стал садиться, а опустился на колени, положил перед собой камни, наклонился, взял левой рукой камень-первец, прижал его к земле, которая была здесь довольно плотной, что оказалось очень кстати. В кисть правой руки хорошо лёг камень-било, и немного помедлив, как бы выцеливая место первого удара, Толок приступил к самому главному – околке первеца. В следующее мгновенье произошло то, от чего оружейника охватил ужас. Прямо у него под руками вспыхнул огонь! Брат вождя от испуга выронил било, отпрянул в сторону и замер, смотря немигающими глазами туда, где родилось божество. Вообще-то это был не огонь даже, а совсем крохотный огонёк, который поджёг островок сухого мха и вскоре погас. Через некоторое время испуг и оцепенение оружейника прошли и сменились спокойным удивлением. А понимание необходимости закончить начатое заставило его снова приступить к прерванной работе, тем более что солнце уже было недалеко от своей небесной пещеры. Толок взялся за камни, сделал несколько ударов и…

Сейчас он испугался не так сильно, а лишь вздрогнул, когда сначала увидел вылетающие из-под била искры, а потом как от этих искр загорелся мох, и язычки пламени с жадностью стали поедать сухой травяной островок. Дойдя до его края и натолкнувшись на ещё не высохший, наполненный влагой мох, красно-жёлтые язычки один за другим исчезли, оставив после себя лишь тлеющие вершинки на веточках мшаника да небольшое дымное облако.

Наблюдая это чудо рождения, короткой жизни и смерти огня, брат старейшины рода – лучший оружейник Толок понял, что теперь знает, как можно добыть огонь. Он снова взялся за камни, но уже не для того, чтобы продолжить изготовление каменного топора. Отойдя с ними немного в сторону, туда, где был островок сухого мха, он не торопясь проделал привычные, уверенные движения, и вот снова искры, и вот снова маленькое пламя вспыхнуло под его руками. На этот раз Толок решил развести большой костёр, потому что уже смеркалось, и надо было подумать о ночлеге. А что могло быть лучше ночлега у костра?! Сначала он стал подбрасывать к огненным язычкам сухой мох, который срывал, сумев дотянуться руками. Потом быстро прошёл по склону холма, нарвал и принёс к своему костерку целую кучу сухой травы, успев его вовремя подкормить. Брошенная в костерок трава загорелась сильным жарким пламенем, но Толок знал, что нужно делать дальше. Он побежал к кустарнику и вскоре принёс оттуда большую охапку хвороста и тут же, положив немалую часть в костёр, сразу же снова побежал в заросли кустарника за хворостом, которого следовало заготовить достаточно много. И только после того, как у костра уже лежало несколько больших охапок, он успокоился. Будучи уверенным в том, что костёр будет согревать его всю предстоящую ночь, оружейник прилёг около него, и вскоре по телу разлилась приятная истома. Ему представилось, как он вернётся в свой род, подойдёт к брату и скажет: «Вождь, твой брат Толок знает, как добывать огонь. Толок научит этому тебя и всех людей».

Лучший оружейник рода уснул.

К рассказу остаётся добавить только одно: камни, с помощью которых Толок добыл огонь, случайно оказались камнями, названными в дальнейшем кремень и кресало.

История пятая – о том, как человек нашёл нашел способ изготовления сыромятной кожи (сыромяти)

История эта произошла в те времена, когда люди ещё не освоили приёмы по выделке кож и шкур. Перед пошивом же одежды шкуры надевали врастяжку на деревянную рогатину и счищали скребками мездру [2] , довольствуясь только этим. Одежду шили или из шкуры с мехом для тепла, или без меха, и тогда уж его срезали, называя в этом случае "срезью", которая в дальнейшем получила название «шерсть». Понятно, такая одежда была весьма жёсткая, поэтому складками и швами натирала кожу человека, принося немалые страдания, пока не придумал он сыромятное дело. Итак, вот эта история.

2

Мездра – остатки жира, мышечной и соединительной тканей на внутренней стороне шкуры животного.

В роду Бурого Медведя все люди были будто по Прародителю своему, как медведи: крупные телом, с руками непомерной силы, степенные, неторопливые в мирных делах и так же, как и медведи, наполнялись лютой яростью в битвах. И мало кому из врагов выходила удача уйти невредимым от их копейных, а то и просто кулачных ударов.

Среди же всех родовичей особо приметен был молодой силач-удалец прозваньем Рудый. И звали его Рудым не напрасно! Рудый – значит рыжий. Огненно-рыжим волосом был крыт наш силач от головы до ног. Густые волосы короткими плотными завитками, спускаясь с головы по бычиной шее, вольно расселились на спине, груди и ногах. Усеянное конопушками лицо покрывала рыжая с красным отливом поросль, оставившая голыми только широкий лоб, подглазья да лоснящийся, вздёрнутый, с большими ноздрями нос. А бело-розовая кожа Рудого в гневе обильно наливалась пунцовыми пятнами, налезавшими от тесноты друг на друга.