Истории каменного века. Художественно-литературная реконструкция рождения древнейших изобретений
Шрифт:
– Что скажешь? Ты, Вышата, как всегда, зришь в корень! Должны быть и передок, и задок – это верно! А насчёт различья мыслю, что это просто: тот конец, коим наша долблёнка будет двигаться вперёд, стало быть, передок, закосить надобно так, чтобы не тупо в воду врезался, а плавно в неё входил. Ну а другой конец, стало быть, задок, пущай как есть останется, как бы родительский унаследует от бревна. А ещё, брат, вот чего я надумал: донце-то у нашей долблёнки получилось толстовато к серёдке. А чтобы не была она слишком вёрткой на воде надо сделать ровный протёс вдоль всего дна снаружи. Согласен?
– Согласен! Это все твои мысли, брат?
– Все.
– Ну, коли так, то и ладно!
– Давай.
Закончив работу, братья решили сразу же свою однодерёвку-долблёнку испытать. Подняв её на руки, они обнаружили, что она гораздо легче бревна, из которого была сделана. Они без труда занесли долблёнку в реку, опустили на воду и уселись в неё сами. Долблёнка сначала довольно сильно кренилась из стороны в сторону, затем успокоилась и лишь слегка покачивалась на плавной волне, поднятой самими братьями, которые в этот момент глядели друг на друга и, довольные собой, улыбались. Посидев так немного, Гудой посерьёзнел лицом и спросил:
– Мы, конечно, с тобой молодцы, а как долблёнку двигать-то будем? Может, шест принести?
– Скажешь тоже. Какой шест? Мы для чего всё дело-то затевали? Чтоб без шеста плавать!
– Ну и как же?
– Пока я и сам в толк не возьму – как. Погоди-ка, погоди, Гудой. А вот ведь, чтоб плот двигать вперёд, что мы шестом-то делаем? Упираемся им в дно и как бы отталкиваем дно шестом назад, так?
– Ну, так! Только опять к чему ты клонишь, не смекаю я. Шеста же нам не надобно!
– А вот к чему, брат. Ежели мы не можем отталкиваться от дна, то давай попробуем оттолкнуться от воды.
– Чем же мы будем отталкиваться?
Вышата хитро посмотрел на брата, сморщил, улыбнувшись, нос и сказал: «Да вот этим».
Старший поднял ладони и покрутил ими перед лицом Гудоя, затем развёл руки в стороны и, опустив ладони в воду, стал ими отталкивать воду себе за спину к задку долблёнки, которая сначала медленно, потом чуть быстрее поплыла вперёд. «Давай, брат, делай, как я», – сказал Вышата. Гудой также стал ладонями отталкивать воду себе за спину, и долблёнка-однодерёвка, почему-то остановилась. Братья переглянулись, всё поняли и рассмеялись молодецким гоготом. Отсмеявшись вволю, Гудой осторожно, так, чтоб не опрокинуться, развернулся спиной к Вышате, и братья продолжили своё первое плавание на сделанном ими судёнышке, проталкивая воду к его задку одновременно, в четыре ладони. Дойдя до середины реки, решили возвращаться, и тут им в головы неожиданно пришла догадка, что для поворота надо продолжать грести ладонями только с одной стороны. Благополучно завершив испытание, братья вытащили лодку на берег и отправились уведомить старейшин рода о том, что ими было задумано и сделано.
Вот так могла быть изобретена первая лодка, которую поначалу называли однодерёвка-долблёнка, позже у неё появилось имя – плоскодонка, и была она сначала безвёсельной. А вот почему и как было придумано весло, я расскажу в следующей истории.
История седьмая – о том, почему и как было изобретено весло
Вождь племени вранцев именем Ярый имел прозвище, данное ему уже в зрелые годы за силу, храбрость и лютость к врагам, Тур, но среди соплеменников, да и в иных племенах больше известный как Яр-Тур, был к тому же удивительно умён и дальновиден. Узнав от своих ближних людей о невиданной придумке братьев Вышаты с Гудоем, пожелал увидеть своими глазами как братьев, так и их придумку. Увидев же, немало подивился, нарёк братьев умельцами, объявил им, что берёт их на племенной кошт и поручает «взять помощников в выучку да сделать столько сих однодерёвок-долблёнок, сколь смогут за три лета».
Обрадованные и воодушевлённые таким интересом к их придумке вождя братья с большим куражом взялись за исполнение его поручения: они спешно нашли себе помощников, подыскали в лесу поближе к реке подходящие деревья, пометили их для последующей валки. В общем, пошло дело ходом!
К закату осени, к началу холодов на берегу под кроной той самой ивы рядком лежали с десяток однодерёвок-долблёнок, похожих друг на друга, как родные сёстры, когда сразу видно – одних отца с матерью дети, но всё-таки, если присмотреться, разглядишь и разницу. Лодки не случайно там лежали. Ещё когда стояли жаркие дни, один смышлёный помощник заметил на готовой долблёнке кое-где трещины и, сообразив, что появились они от солнца, пересушившего древесину, предложил братьям держать готовые долблёнки в тени. Но прежде чем каждая из лодок занимала своё место в ряду готовых, Вышата с Гудоем проверяли их на воде, проплывая на них по большому кругу.
Вот и сегодня предстояло очередное испытание. Новая лодка уже была отнесена помощниками к реке и опущена на воду таким образом, чтобы нос, а именно так братья стали называть передок своих лодок, оставался на береговой песчаной отмели. Гудой первым залез в лодочное дупло, Вышата же, столкнув однодерёвку с отмели, легко впрыгнул за братом, и они привычно вместе стали загребать ладонями.
– Да чего холодна вода-то нынче, – сказал старший брат.
– Да, студёна водица, – подхватил младший, – аж пальцы заломило.
– Так и простыть недолго, – продолжил невесёлый разговор Вышата, – давай-ка, брат, поворачивать назад к берегу. Тут надобно опять думать.
Сказано – сделано! Братья развернулись, причалили к берегу и, приказав своим помощникам заканчивать на сегодня работу, направились к своей хижине. Впереди, как всегда, шёл Вышата, шагая вразвалку и сильно отмахивая руками. Гудой же, уступавший брату ростом, поспешая за ним, мерил дорогу длинными, с лёгким подскоком, шагами. Шли они таким обычным манером и думали каждый о своём, хотя нет! Сейчас их заботило одно и то же. Родная хижина, где их ждала-дожидалась матушка, была уже близка. «Постой-ка», – окликнул брата Гудой. Вышата остановился и, полуобернувшись к брату, спросил:
– Чего тебе?
– Да вот тут у меня сейчас кой-какая мыслишка промелькнула.
– А, мыслишка – это хорошо, давай огласи.
Гудой же, вместо того чтобы приступить к оглашению мысли, подошёл вплотную, потом зачем-то обхватил своими пальцами братово запястье. Вышата невольно напрягся.
– Да не боись ты, брат, руку-то расслабь, расслабь, говорю.
И глядя на предплечье руки брата, Гудой стал ею двигать, не отпуская запястья, взад-вперёд, взад-вперёд. Всё это, конечно, не могло не показаться странным Вышате. Он всё-таки вырвал свою руку и спросил: «Э, да ты, братуха, случаем, не того?», красноречиво покрутив пальцем у виска.
– Нет, Вышата, у меня всё ладом!
– Ладом, говоришь. Ну, коли так… А мыслишкой-то своей будешь делиться?
– Нет, брат, сейчас не буду. Потерпи до утра. Утром, давай утром.
– Ну, коли так, то и ладно!
…Поутру, когда Вышата досматривал последний и самый сладкий сон, его разбудил улыбающийся во весь рот Гудой.
– Ну, чего те? – недовольно буркнул Вышата.
– Просыпайся, брат. Мне же надо выполнить своё обещанье.
– Аааа, – протянул, зевая, старшой, – коли так, слушаю тебя.