Истории моей мамы
Шрифт:
– Ольга, ты хочешь выдать желаемое за действительное, – вздохнул Соловьев.
– Да нет! Посмотри. Рост не тот! Габа же здоровенный, под два метра. А этот тоже высокий, но ниже. И часы точно не его. Он вообще часов не носил. Разве ты не помнишь?
– Ольга, я с ним не жил. И рост его не измерял. Но если жена говорит, что это ее муж, что я должен делать? Ей верить или тебе?
– Мне, потому что я трезвее и я – адвокат.
– Что ты от меня хочешь?
– Подожди три дня и подай в розыск. А труп пусть здесь полежит. Ничего с ним не случится. Зина очнется и подпишет все бумаги. Через три дня. Может,
– Что ты узнаешь? Почему он мордой на калорифер упал, а не задницей? Да, мне тоже интересно. Так было бы проще! А Зина? Ты о ней подумала? Хочешь, чтобы я ее еще раз в морг тащил на опознание? Пусть лучше сейчас все подпишет, чем ее мучить.
– Нет, не спеши. Представляешь, что будет, если Габу объявят умершим? Ему же потом полгода бегать придется, восстанавливать документы и доказывать, что он жив.
– Это если он действительно жив, – заметил Соловьев.
– Да не мог он к проституткам пойти! И тело! Не его это тело! Все висит, как на вешалке!
– К каким проституткам? Кто к проституткам? – Зина повернулась к нам.
– Никто, Зин, это мы о другом, – тут же испугался Соловьев, поскольку Зина надвигалась на него всей своей массой. Шурик пытался ее удержать, но это было сложно, практически невозможно.
– Зин, давай тебя Шурик домой отвезет, а мы с Юркой тут разберемся. Только ты ни с кем не говори и ничего не подписывай. Хорошо? – Я пыталась сохранять хотя бы видимость спокойствия.
Шурик успел поймать опавшую ему на руки начальницу и вывел из морга.
– Вот, возьми на дорожку. – Соловьев сунул ему фляжку со спиртом.
Зина благополучно доехала до дома, поскольку выхлебала всю фляжку, и была уложена в кровать заботливым Шуриком. Юрка, матерясь, вернулся на работу, а я поехала в управление механизированных работ, где работал Габа. Пошла к кадровичке и попросила список всех рабочих, которые у них числились. В списке нашелся один бурят – Баданов. Кадровичка сказала, что он у них давно вахтовым методом работает – две недели через две. Очень хороший работник, никаких жалоб, никаких нареканий, не в первый раз его вызывают.
– А он точно бурят? – спросила я.
– Не знаю. Но по документам – родился в Улан-Удэ! И все работавшие этой вахтой уже улетели.
– Давайте позвоним в Улан-Удэ и выясним, добрался ли этот Баданов до дома, – попросила я.
Кадровичка посмотрела на меня, как на сумасшедшую.
– А что случилось-то? – не удержалась она.
– Ничего. Просто нужно проверить, что все вернулись благополучно. Там с рейсами проблемы были.
– Связи уже два дня нет. Я могу вызвать, но разговор дадут через четыре дня, не раньше. Мне нужен запрос на вызов – я из своего кармана платить не собираюсь. И не факт, что связь восстановят. Я с Москвой не могу связаться, – пожаловалась кадровичка. – Если связи нет, то я и виновата! Принесете запрос, вызову. У меня и так тут проблем хватает, без всякого Баданова. Если на него жалобы, то я его и вызывать больше не буду.
Пришлось мне опять ехать в милицию. У Соловьева было больше возможностей.
– Даже не заходи, – замахал он руками, когда я появилась в дверях. – Слышать ничего не желаю.
– Юрка, надо только сделать один звонок. По твоим милицейским каналам. Сам же спать будешь спокойнее. – Я рассказала ему о том, что в поселке
Соловьев выругался и начал запрашивать звонок. Связь дали уже поздно вечером. Две минуты. Я попросила к телефону Баданова. Родственники ответили, что он на работе, на вахте, и еще не вернулся. Но ждут со дня на день.
– Ну вот! – обрадовалась я, положив трубку.
– Что – вот? Ничего еще не понятно. Этот Баданов может быть где угодно. Не обязательно у нас. Мог куда угодно улететь, – хмуро отозвался Соловьев.
– Ладно, давай ты объявишь Габу в розыск, и поехали к Зине. С соседями поговорим, может, они что видели или вспомнят. Поехали к Лариске, пусть ее девочки память напрягут. У нас два пропавших в один день бурята. Это уже странно, правда? Разве тебе не интересно?
– Ольга, ты чокнутая. Подписали бы протокол опознания, и я бы сейчас смотрел дома телевизор! Как ты мне надоела! Ладно, поехали…
Зина была уже в трауре – на голову повязала черную ленту и переоделась в черный балахон. Посреди комнаты на столе стояла фотография Габы с траурной ленточкой, рядом стопка водки и сверху хлеб. Зина то рыдала, то разговаривала с портретом, то кидалась к плите, чтобы сварить холодец для поминок. При этом не расставалась с маленькой кастрюлькой, из которой прихлебывала.
– Что там? – спросил Соловьев Шурика, который верно нес вахту, не оставляя свою начальницу.
Шурик пожал плечами. Мол, что там еще может быть кроме «клюковки»?
Зина была совсем пьяная. И если трезвела или думала, что трезвеет, то делала глоток из кастрюльки.
Соловьев хотел уйти незаметно, и ему это почти удалось, но Зина настигла его в прихожей и прижала к стене. Если бы повариха поднажала, от Юрки бы осталось мокрое место, так что безопаснее было не двигаться.
– Скажи мне всю правду, – с трагическим пафосом потребовала Зина. – Где его нашли?
– Зинуль, давай потом, а? Завтра? Да не он это! Вон и Ольга говорит, что не он. Не такой высокий, как твой Габа. А документы что? Их и подбросить можно. Уж поверь мне. Мы вон и в розыск Габу объявили. Найдем! Еще как найдем! Вот ты ложись, поспи, а проснешься, и все будет хорошо.
– Где? – пробасила Зина и вдавила свое декольте в грудную клетку Юрки.
– В общаге, у проституток, – прошептал начальник милиции.
– Убью, – сказала Зина и пошла к портрету, который шваркнула об пол. Водку из стопки выпила и хлебом закусила. – Пусть скажет спасибо, что умер. Я бы ему так просто не дала сдохнуть.
Тут, к счастью, подоспел Шурик и влил в свою начальницу еще «клюковки».
Прошло четыре дня. Зина была в надежных руках Шурика – стоило ей очнуться, он снова поил ее «клюковкой». А мы с Соловьевым снова дозвонились родственникам этого Баданова. Он так и не объявился. И Габа тоже числился в розыске. Ни того ни другого. По-прежнему два пропавших бурята на один поселок и один неопознанный труп. Юрка матерился и тоже не просыхал. На пятый день из Улан-Удэ приехали родной брат и племянник Баданова. Соловьев отвез их в морг. Они опознали часы и вроде как шрам на большом пальце правой ноги. Но не были уверены до конца. Однако протокол опознания подписали – Соловьев настоял.