Истории Предгорья
Шрифт:
Малаки задержалась у портрета оборотницы-медведицы. Лиибу взял от неё многое - губы, овал лица, форму глаз... Но важно не это.
Взгляд хорьи прикипел к висящему рядом кинжалу, отчётливо фонящему магией. Это подойдёт! Она обратилась в человека и взяла его в руки. Демон зависит от души, верно? Умрёт он - умрёт и она. Так просто! Она отбросила ножны в стороны и уставилась на мерцающее лезвие.
У неё хватало храбрости для этого. Но...
Лезвие манило и отталкивало. Она смотрела. Где-то там, вдалеке, завывала буря.
Не многовато ли смертей?..
– Это для тебя или для меня?
– голос Лиибу прозвучал за спиной. Она не вздрогнула - услышала его запах загодя.
– Для меня, - сказала она.
– Точнее, для нас. Так предполагалось.
Он выглядел спокойным и отстранённым, но пах ужасно - болью, растерянностью, усталостью, виной.
– Передумала?
– Отложила до безнадёжного момента, - сказала Малаки.
– Правда в том, что я не хочу умирать, честно. Но лучше это, лучше так, чем быть куклой для того, кто убил мою семью. Я не смирюсь, Лиибу! Какими бы ни были инстинкты, оправдания, будь ты прекраснейшим мужчиной на земле, самым истинным из истинных, запри меня хоть на тысячу лет. Я не смирюсь, потому что такое не прощают за красивые глаза, истинность или слова о любви! Этого недостаточно, слышишь! И, если ты все же решишь меня запереть, я сделаю всё, слышишь, всё, чтобы уйти за грань и забрать тебя с собой. Клянусь памятью моей матери, я никогда не смирюсь!
Под конец она почти кричала.
Он вздохнул, и это было так похоже на всхлип, что Малаки почти испугалась. Миг - и он стоит перед ней на коленях. Черноволосая голова упёрлась ей в живот, а рука с кинжалом оказалась в тисках чужой ладони.
– Я знаю, - сказал он.
– Я знаю. Я тоже бы не смирился. Глупо ждать этого от моей души, не так ли?
– Лиибу...
– Немного тишины, - сказал демон, и голос странно дрожал.
– Немного молчания. Дай мне эти минуты.
Они замерли в вязком безмолвии, и время словно замедлило ход. Его дыхание обжигало обнажённую кожу, и Малаки прикрыла глаза, позволяя слезе скатиться по щеке.
Это была её пара, все же. Существо, священное для каждого оборотня. Его боль ранила едва ли не больше, чем своя. Необходимость отталкивать угнетала, но... Она не только зверь, не рабыня инстинктов, а разумное существо. Ловушка жалости - самая страшная, самая зубастая из всех. Сколько разумных в неё попадает, придумывает насильникам и убийцам различные оправдания, ищет причину в себе и стечении обстоятельств?..
Его руки убили их. Его насмешки ещё звучат в её ушах. Это был его выбор. За который нужно платить.
Малаки не знала, сколько они так простояли. Долго, наверное - она и не пыталась считать. "Дай нам эти минуты..." Сложно отказать.
Когда демон поднялся на ноги, лицо его было морозно-спокойным.
– Леди, я отпущу вас на свободу, - сказал он ровно.
– Связь между нами я убрать не в силах, как бы ни хотел: сейчас быть связанной со мной - опасное предприятие. Тем не менее, вы уйдёте из этого особняка, куда пожелаете, и будете жить, как вам того хочется. Условия с моей стороны просты. Я прошу у вас один день в год проводить со мной, чтобы предотвратить моё безумие. Я прошу взять с собой то, что я вам дам. И последнее. Поклянитесь мне, что в любых обстоятельствах, что бы там ни было, будете жить.
– Слишком много смертей, - сказала Малаки тихо.
– Верно, - его лицо было непроницаемым.
– И я не хочу присовокуплять сюда ещё и наши. Кто-то должен быть умнее, кто-то должен остановиться. Пусть это буду я. Если бы я не пошёл на поводу у брата, если бы я был умнее, если бы я не убил ваших родителей, мои, вполне возможно, тоже были бы живы. Надеюсь, вас утешит этот факт. Надеюсь, он послужит достойной сатисфакцией. Вам не нужно убивать себя, чтобы отомстить мне.
Малаки молчала. Она не знала, что сказать.
– Вы можете забрать этот кинжал, - сказал он ровно.
– Фамильный артефакт матери, он годится для руки оборотня, не демона. Мне некому его предложить - только вам. Пусть он послужит вам защитой.
*
Малаки покинула особняк спустя каких-то пару часов - спешила, как могла, вполне справедливо опасаясь, что демон передумает. Тем не менее, вся задержка свелась к тому, что её переодели в дорожный женский костюм по оборотничьей моде (она предпочитала не задумываться, кому тот принадлежал раньше), выдали сумку, кошель, кинжал и перстень.
– Он открывает доступ к моим личным ячейкам в Центральном Банке Многоликих, - сказал Лиибу спокойно.
– В остальное время никому его не показывайте.
– Мне ничего от тебя не нужно! Оставь себе свои подачки, - вызверилась Малаки.
Его бровь насмешливо приподнялась.
– До сей минуты вы радовали меня благоразумием, - его голос звучал холодно.
– А теперь вот огорчаете. Что вы собираетесь делать со своими младшими, когда найдёте? Насколько я знаю, они вполне живы и благополучны, но вечность в обличьи хорьков не проведёшь, можно и себя потерять. Не так ли? Между тем, ваша ферма и дом сожжены до основания, на земли господином ваших земель наложен арест, и все это, по сути, последствия моих действий. Так что, это следует воспринимать не как подачку, а как компенсацию. Предупреждаю возмущение: деньги, разумеется, ничего не исправляют, не меняют, не воскрешают и не оправдывают. Материальные блага не могут служить искуплением вины, лишь помогают иным заглушить голос совести. Однако, в девяноста случаях из сотни, деньги очень упрощают разгребание последствий. Не так ли?
Малаки сжала губы.
Разумеется, он знал о малышах. Было бы наивно думать, что он не. И всё это время... Она покачала головой; у неё было много того, что она хотела бы ему сказать, но она ограничилась простым и кратким:
– Ты - хороший манипулятор, Лиибу.
Он прикрыл глаза.
– Недостаточно, моя леди. Но я попытаюсь исправить это упущение. Этим, собственно, и занимаюсь прямо сейчас.
– Потому я теперь "леди", а не "зверёк"?
– И поэтому тоже.
Она откладывала этот вопрос до самого конца, но в итоге всё же спросила, предчувствуя, каким будет ответ.
– Кихари мёртв? Скажи мне правду.
– Да.
Малаки отвернулась и зашагала прочь. Она хотела уйти молча и с поднятой головой, но чувство вины тянуло взгляд к земле, потому она, не сдержавшись, остановилась.
– Лиибу!
– сказала она.
– Я солгала. Ты не заслужил... того, что случилось. Никто не должен этого переживать, никто не должен терять родных. Это не может быть справедливо. И, что бы я ни говорила на волне злости, мне очень жаль твою семью. Мне, правда, очень-очень жаль.