Истории у Синюшкиного колодца
Шрифт:
– Отправляйся домой, девочка, – зашипела она, – там тебя ждёт добрая весть. Меня ты больше не увидишь – не понять мне сердца добрые, не хотящие злом за зло воздавать!
И исчезла навья, словно и не было.
Выбралась Заряна из избы и пошла по тропе, которая её сюда привела. Отошла недалеко, как вдруг услышала треск. Обернулась, – пылает избушка алым пламенем.
Не смогла Морана сдержаться – дождалась, когда ребёнок уйдёт, да гнев свой огнём выместила.
Припустила девчушка что есть мочи, – испугалась, что не к той полезла с добротой своей. Бежала,
– Зорька, радость-то какая, тятька ваш воротился!
Влетела девочка в дом, слёзы от радости ручьём катятся, – а там и правда отец. Сидит на табурете, Захарку на руках тетешкает. Кинулась в объятья.
– Родненький наш, вернулся! – ревёт дочка. Насилу отец успокоить смог.
***
И потекла жизнь ручейком, журчит, переливается. Отец чуть передохнул, по Дуняше своей погоревал, да и за хозяйство взялся. Горе горем, а двоих детей кормить нужно! Зарянка во всём отцу подмогой была, все бабские дела в своих руках держала.
Спустя год отцу в город большой по делам понадобилось. И дочка упросилась с ним в дорогу. Больно уж ей хотелось дома каменные посмотреть да церквы златоглавые. В деревне-то всё избы низкие, да храм деревянный, маковка резная.
Разрешил отец, взял с собою. Покамест по конторам нужным бегал, Зарянка с открытым ртом ходила, разглядывала. Да и дошла до монастыря белокаменного. Стены вокруг высоченные, побелёные. А уж сама церква – глаз не оторвать! И золотые купола и синие, да и в звёздах есть. Красотища! Стоит девочка, диву даётся. Вдруг почувствовала, словно взглядом кто сверлит. Обернулась и ахнула.
В нескольких шагах стоит Никон. Смотрит на Зарянку, виновато улыбается.
А она понять не может – вроде и он, да только от прежнего душегуба и капли не осталось. В рясе чёрной, крестик на груди с распятием, на голове скуфья монашеская. Даже лицо совсем другим стало: светлым, добрым. Подошёл он к девочке, взял её за руку, к губам поднёс и заплакал.
– Ты прости меня, дитя божье, – сквозь слёзы говорит монах Зарянке, – я, с тех пор как из леса убежал, при монастыре обитаю. За ворота ни ногой. За матушку твою денно и нощно молюсь, за тебя и сердце твоё доброе, да в грехах моих тяжких каюсь.
Много говорил Никон, да всё прощение испрашивал.
Скоро подошёл отец и, поздоровавшись с послушником, увлёк дочь за собой. Отойдя чуть поодаль, обернулась Зарянка, – а Никон всё стоит, вслед им смотрит. По щекам слёзы катятся.
– Я прощаю, – крикнула ему девочка, улыбнувшись.
Обряд
– Любаш, а может, ну его, этот папоротник? Чего-то мне страшновато.
– Конечно, страшновато! – ответила Люба Татьяне. – Где ты видела, чтоб счастье само в руки плыло? За него побороться надо!
В самую чащу леса пробирались две подружки, дождавшись дня Ивана Купала, – вернее, ночи.
Буквально неделю назад сидела перед костром на завалинке деревенская молодёжь. Ну а как же ночью да без присказок и страшных историй? Вот один из ребят и поведал про счастье, которое можно заполучить не совсем обычным способом.
Способ этот был стар, как мир. В ночь на Иванов день нужно найти цветущий папоротник. Главное – не опоздать, ведь цветёт он всего лишь несколько секунд. За эти секунды нужно цветок сорвать, и, как говаривал молодец, счастье на тебя, как ком, свалится.
И хоть в каком-то специальном счастье девицы не нуждались, а всё ж захотелось, чтоб всё и сразу.
Идут девки, – стала под ногами земля чавкать, знать, недолго осталось, до окраины болота рукой подать. Такая темень в лесу, что свет от лампы только впереди себя на метр и пробивает.
– Стой, Люба, – прошептала Татьяна и схватила её за плечо.
Повернулась девушка и видит, что подружка в темноту вглядывается.
– Глянь, не пойму, что там за две точки блестят?
Любаша направила луч в сторону, куда смотрела Татьяна.
Темнота была слишком непроницаема, но всё же стало понятно, что горящие точки – это чьи-то глаза. Пучок света еле-еле выхватывал из темноты слабый белый силуэт.
– Кто это? – дрожащим голосом спросила Татьяна.
– Откуда мне знать? – ответила Люба. – Пойдём посмотрим.
– Что ты! – взмолилась подруга. – А ну как волк?
– Да какой волк, Тань! Отродясь их в наших лесах не было. А если не узнаем, то всё одно ты так и будешь стоять трястись, как лист осиновый!
И сделала Любаша шаг в сторону белого силуэта. Пройдя пару метров, она вновь направила луч света вперёд. Там, на поросшем мхом пне, сидел кот. Белый, огромный, он, не мигая, таращился на девушку. Его длинный белый хвост нетерпеливо гулял из стороны в сторону.
– Ой, – не удержалась Любаша и звонко расхохоталась. – Ты глянь, какой красивый! И совсем белый, я таких и не встречала ни разу. По деревням всё больше обыкновенные, а этот как облако. А огромный какой!
Девушка подошла к коту совсем близко и протянула к нему руку. Кот не испугался. Он всё так же продолжал рассматривать человека. Люба дотронулась до крупной лобастой головы.
– Какая шёлковая шёрстка, – улыбаясь, говорила девушка и гладила кота.
Тот в ответ наклонил голову, подставляя ей ушко.
– Подойди, Татьян, посмотри на это чудо, – позвала Люба подружку. Ответом ей была тишина.
– Таня? – повторила она.
Резко развернувшись, девушка водила лампой из стороны в сторону в надежде увидеть подругу.
– Та-аня! – громко и протяжно звала Люба подругу.
Ответом ей было гулкое эхо – Татьяна не отозвалась.
Она в растерянности крутила головой. Повернувшись назад, поняла, что и кота тоже больше нет. Люба одна стояла в тёмном лесу. Попыталась найти ту тропку, с которой сошла, когда направлялась к коту, но все попытки были тщетны. Периодически выкрикивая имя подруги, она брела наугад. Так и не выйдя к тропе, присела отдохнуть. Устала, измаялась, да и темень лесная все глаза сломала: болеть начали от постоянного вглядывания во мрак ночи. Заснула девушка.