Истории жизни (сборник)
Шрифт:
«Не верьте всему, что вам говорят, вы, конечно, променяете меня на молоденькую, но не на сей раз…» – прошелестела она на прощанье. Я что-то буркнул, повесил трубку и расплакался. Я вдруг понял, как сильно я ее люблю. Как нуждаюсь в ней. Мы семнадцать лет проработали вместе. Не расставались ни на один день. Семнадцать лет она меня терпела и помогала мне… Она знала о Матильде и не сказала ни единого слова. Она улыбалась мне, когда я был несчастен, и пожимала плечами, когда я был в плохом настроении. Ей было двадцать, когда она пришла ко мне работать. Она ничего не умела. Только что закончила школу гостиничного хозяйства,
Франсуаза тоже была моей принцессой…
Время от времени я звонил в больницу и говорил гадости о заменявшей ее девушке.
Много позже, когда она наконец разрешила, я отправился навестить ее. Была весна. Ее перевели в другую больницу. Лечение было не таким мучительным, ей стало лучше, врачи воспряли, заходили к ней в палату похвалить за мужество и хороший настрой. Она сказала мне по телефону, что снова сует свой нос куда ни попадя, высказывается обо всем и обо всех. У нее появились дизайнерские идеи. Она критиковала неслаженную работу персонала, плохую организацию. Она попросила о встрече с начальником отдела кадров, чтобы указать на некоторые очевидные просчеты. Я подшучивал над ней. Она оправдывалась: «Но я же говорю о здравом смысле! Ни о чем больше, вы же знаете!» Франсуаза явно стала прежней, и я ехал в клинику с легким сердцем.
И все же, увидев ее, я испытал шок. Франсуаза больше не была моей прекрасной леди – она превратилась в маленького желтого цыпленка. Шея, щеки, руки – все исчезло, растаяло. Кожа была желтоватой и уплотненной, глаза стали вдвое больше, но больше всего меня поразил парик. Она, должно быть, торопилась, надевая его, и пробор оказался не на месте. Я пытался рассказывать ей о работе, о малыше Каролины, о новых контрактах, но все время думал о парике, боялся, что он сползет с головы.
В этот момент в дверь постучали, и вошел мужчина. «Ой!» – воскликнул он, увидев меня, и тут же собрался выйти. Франсуаза окликнула его. «Пьер, познакомьтесь с моим другом Симоном, – сказала она. – По-моему, вы никогда раньше не встречались…» Я встал. Нет, никогда. Я даже не подозревал о его существовании. Мы с Франсуазой были так стыдливы… Он очень крепко пожал мне руку, глаза его были сама доброта. Два маленьких серых умных глаза, живых и нежных. Пока я снова усаживался, он подошел к Франсуазе, чтобы поцеловать ее, и… Знаешь, что он сделал?
– Нет.
– Взял в руки ее маленькое личико, личико сломанной куколки, словно хотел страстно поцеловать его, и воспользовался этим, чтобы поправить ей парик. Она чертыхнулась, сказала, что он мог бы вести себя поделикатнее перед ее патроном, а он засмеялся в ответ и ушел, сказав, что хочет купить газету.
Когда он закрыл дверь, Франсуаза медленно повернулась ко мне. Глаза ее были полны слез. Она прошептала: «Знаете, Пьер, без него я бы давно умерла… Я сражаюсь, потому что у нас с ним еще очень много дел. Очень много…»
Улыбка у нее была устрашающая. Рот казался до неприличия огромным. Мне все время казалось, что ее зубы обнажаются до самых корней. Что кожа на щеках вот-вот треснет. Меня подташнивало. И еще этот запах… Запах лекарств, смерти и духов «Герлен». Я еле терпел, и с трудом сдерживался, чтобы не зажать нос. Я чувствовал, что вот-вот сорвусь. В глазах все плыло. Я как бы невзначай, словно туда попала соринка, потер глаза и ущипнул себя за нос, но когда я снова взглянул на Франсуазу, через силу улыбаясь ей в ответ, она спросила: «Что-то не так?» «Нет-нет, все в порядке, – ответил я, чувствуя, что уголки губ опускаются вниз, как у обиженного ребенка. – Все хорошо, Франсуаза… Просто… Мне кажется, вы не слишком хорошо выглядите сегодня…» Она закрыла глаза и положила голову на подушку. «Не беспокойтесь. Я выкарабкаюсь… Он слишком во мне нуждается».
Я ушел совершенно раздавленный. Держался за стены. Уйму времени вспоминал, где поставил машину, потерялся на проклятой стоянке. Да что со мной такое? Что со мной такое, черт побери? Все дело в том, что она так ужасно выглядит? Или это трупно-жавелевый запах так на меня подействовал? Или просто само это место? Атмосфера беды? Страдания? И моя маленькая Франсуаза с ручками-спичками, мой ангел, потерявшийся среди всех этих зомби. На узкой больничной койке. Что они сделали с моей принцессой? Почему так плохо с ней обращались?
Да, так вот, я потратил уйму времени, чтобы найти свою машину, еще столько же, чтобы ее завести, потом долго не мог тронуться с места. Знаешь почему? Что меня так подкосило? Не Франсуаза, нет, не ее катетеры и не ее боль, конечно, нет. Это было…
Он поднял голову.
– Отчаяние. Оно, как бумеранг, ударило меня прямо в лицо…
Молчание.
– Пьер… – сказала я в конце концов.
– Да?
– Вы, конечно, решите, что я совсем обнаглела, но я бы все-таки выпила травяного чая…
Он встал, пряча благодарность за недовольным бурчанием.
– Ну вот, так всегда: никогда-то вы не знаете, чего сами хотите, все капризничаете…
Я поплелась за ним на кухню и села по другую сторону стола, глядя, как он ставит кастрюльку с водой на огонь. Свет раздражал мне глаза. Я потянула лампу вниз. Он шарил по шкафчикам.
– Могу я задать вам вопрос?
– Если скажешь, где найти то, что я ищу.
– Там, прямо перед вами, в красной коробке.
– Здесь? Раньше мы это сюда не клали, мне кажется, что… прости, я слушаю.
– Сколько все это продолжалось?
– С Матильдой?
– Да.
– Считая от Гонконга и до нашей последней размолвки – пять лет и семь месяцев.
– Вы проводили вместе много времени?
– Нет, я ведь уже говорил. Несколько часов, несколько дней…
– И вам этого хватало?
– …
– Хватало?
– Нет, конечно. А может, да – я ведь ничего не сделал, чтобы что-то изменить. Я уже потом об этом подумал. Возможно, меня это устраивало. «Устраивало»… До чего же уродливое слово. Возможно, так мне было удобно – иметь и надежный тыл, и африканскую страсть. Домашний ужин по вечерам и острые ощущения время от времени… Как хорошо – и сыт, и в форме себя держишь. Практично, удобно…