Историки без принципов
Шрифт:
Противорчія, въ которыя попалъ человкъ, не составляютъ для него укора, если онъ сознаетъ ихъ и старается изъ нихъ выбиться. Обыкновенно, очень разнородныя симпатіи живутъ въ душ человка, не находя себ примиренія и высшаго единства. Но нехорошо, если эти противорчія выдаются за какую-то мудрость, если непослдовательность и несообразность признаются за тонкость и глубину мысли. Ренанъ пишетъ всегда такъ, какъ будто не вполн открываетъ свою мысль, какъ будто у него въ запас, про себя, имется особая философія, разршающая вс его загадки и капризы. Такъ пишетъ онъ конечно для обольщенія читателей; но вроятно тутъ есть доля и самообольщенія. Въ дйствительности, у него нтъ никакой философіи, и даже, говоря по-французски, нтъ того, изъ чего длается философія.
XII
Пониманіе христіанства и буддизма
Пониманіе религіи — вотъ главный вопросъ въ отношеніи съ Ренану. Тутъ онъ иметъ безъ сомннія большія заслуги, и, если-бы не портилъ
Настоящаго пониманія религіи нельзя однако-же приписать Ренану. Многое онъ чувствуетъ врно, вслдствіе своего церковнаго воспитанія, но цлаго онъ обнять не можетъ, и корень всего дла ему не доступенъ.
Какъ образчикъ неясности его мыслей, мы приведемъ здсь сужденіе о буддизм, о той религіи, которая, конечно, представляетъ односторонній, но за то самый поразительный и отчетливый примръ религіознаго стремленія.
Ренанъ не находитъ словъ для порицанія буддистской философіи, ея нигилизма, и затмъ продолжаетъ:
«Говоря о буддизм, все кажется, будто мы умышленно подыскиваемъ парадоксы, тогда какъ мы только сближаемъ самые несомннные тексты. Этотъ ужасный нигилизмъ, который у насъ показался-бы верхомъ нечестія, — завершается очень возвышенною моралью».
«Апостолы Сакья-Муни были убждены, что весь міръ долженъ стать буддистскимъ. И они ошиблись только на-половину. Самое неудовлетворительное ученіе, какое только когда нибудь грезилось человку, увлекло весьма различныя страны. Религія, созданная казалось-бы лишь для утонченныхъ скептиковъ, наимене ясная, наимене утшительная изъ всхъ религій, сдлалась культомъ племенъ до того времени очень грубыхъ. Кротость нравовъ этихъ благочестивыхъ безбожниковъ, и общій характеръ благодушія ихъ проповди — вотъ что сдлало ихъ популярными. Веды, строгія и аристократическія, никакъ не могли-бы сдлать подобныхъ чудесъ. Народъ принимаетъ религію только съ вншней ея стороны. Не отъ религіозной метафизики пропаганда получаетъ свою силу. Умиленіе, благожелательность этихъ добрыхъ монаховъ набросили покровъ на ихъ философію, о которой сами они можетъ быть вовсе и не думали» (Nouv. et. p. 85–87).
Какое неясное и, очевидно, превратное пониманіе дла! Ренанъ не только не задумывается надъ вопросомъ, но даже всячески старается выставить его неразршимымъ парадоксомъ, и въ этомъ стараніи находитъ свое полное удовлетвореніе. По его словамъ, самая возвышенная мораль, ни съ того ни съ сего, соединилась неразрывно съ самымъ несостоятельнымъ и неутшительнымъ метафизическимъ ученіемъ. Онъ не только не желаетъ объяснить связь между нравственностію и философіею данной религіи, а даже прямо утверждаетъ, что тутъ этой связи нтъ, что существуетъ даже непримиримое противорчіе, на которое набросила покровъ лишь кротость добрыхъ монаховъ. Отчего они стали такими добрыми, неизвстно; но для этого имъ непремнно нужно было даже не думать о метафизическомъ ученіи, которое они исповдывали.
Вотъ образчикъ Ренановскаго пониманія. Въ предисловіи онъ съ насмшкою разсказываетъ, что Бюлозъ отказался напечатать эту его статью въ «Revue de deux mondes», потому что не могъ поврить въ существованіе такихъ буддистовъ. Бюловъ былъ правъ, отказываясь врить, что фактъ, обнимающій если не половину, то наврно треть рода человческаго, въ сущности есть безсмысленный парадоксъ.
XIII
Коренной недостатокъ
Обо всей «Исторіи происхожденія христіанства» можно сказать. что она страдаетъ непониманіемъ самой сущности предмета, и потому, въ цломъ, есть произведеніе неудачное. Внутреннее развитіе христіанскаго духа и христіанской мысли представляетъ самую слабую, сухую и безсвязную сторону въ этой книг. За то вншнія подробности, побочные предметы изображены иногда съ истиннымъ
Между тмъ, внутренній ходъ всей исторіи, глубокій переворотъ, совершившійся въ умахъ и сердцахъ человчества, изображенъ и не ясно и не полно. Часто съ чудесною отчетливостью указываются отдльныя черты того контраста, который обнаружился между нравами и понятіями античнаго міра и новымъ духомъ христіанства; но цлости нтъ въ этой картин, и нтъ той послдовательности и ясности, при которой видно было-бы, какъ этотъ контрастъ становился рзче и опредленне, и какъ сила жизни все больше и больше покидала язычество и переходила на сторону христіанства. Мало того, что этого не показано; Ренанъ кончилъ тмъ, что чуть не утверждаетъ противоположнаго. Въ послднемъ том, чтобы позабавить и поразить читателей, онъ изображаетъ дло такъ, какъ будто побда христіанства есть совершенная загадка. Онъ противополагаетъ христіанству стоицизмъ и знаменитаго его представителя Марка-Аврелія. Міръ тогда нуждался въ возрожденіи и искалъ возрожденія. Въ отвтъ на такое исканіе явилось два пути, христіанство и стоическая философія, этотъ цвтъ всей древней мудрости; но, удивительнымъ образомъ, стоицизмъ, не смотря на вс благопріятныя обстоятельства, не имлъ успха, тогда какъ «религія, имвшая цлью внутреннее утшеніе маленькой кучки людей, по неслыханной удач (par une fortune inouie), стала религіею милліоновъ, составляющихъ самую дятельную часть человчества [1] .
1
Marc-Aur`ele, р. 626.
Мысль, которая тутъ сказывается, конечно, очень проста, именно, что мудрость и наука не имютъ въ человческомъ мір и его исторіи той роли. какую имъ слдовало-бы имть. Къ несчастію, очень ужъ трудны т натяжки, къ которымъ пришлось прибгать Ренану, чтобы доказать такую, казалось-бы, не трудную тему. Онъ превозноситъ Марка-Аврелія сколько можетъ, и какъ мыслителя, и какъ человка и дятеля. Напрасныя усилія! Христіанскіе писатели и читатели всегда любили книгу Марка-Аврелія, еще больше любили Сенеку, и еще больше Эпиктета. Немножко поздно и хвалить этихъ философовъ, и обращать самаго слабагоизъ нихъ въ какое-то диво. Но, пока дло идетъ о книгахъ, неврность въ оцнк еще не бросается въ глаза. Всего ясне преувеличеніе Ренана видно изъ самаго его разсказа о жизни и царствованіи Марка-Аврелія. Гд тутъ плоды стоической мудрости? Этотъ всесильный кесарь не только не внесъ въ жизнь людей никакого новаго принципа, но не сдлалъ и никакого существеннаго преобразованія въ своей имперіи; онъ даже ни на кого не имлъ вліянія, не пріобрлъ ни приверженцевъ, ни послдователей, и подчинялся всмъ нравственнымъ и религіознымъ движеніямъ языческой среды своего времени. Какъ-же можно въ такомъ человк, хотя и очень добромъ и добросовстномъ, видть одного изъ людей, способныхъ возрождать человчество?
Вотъ какимъ парадоксомъ, искажающимъ смыслъ всего дла, кончилъ Ренанъ свое сочиненіе. Онъ хотлъ быть безпристрастнымъ, а потому и поддался большому пристрастію въ противную сторону.
Эта шаткость ума представляетъ нчто поразительное. Она, можетъ быть, свидтельствуетъ намъ о какомъ-то глубокомъ недостатк, свойственномъ тому клерикальному образованію, которое получилъ Ренанъ. Онъ потомъ отказался отъ врованій, но у него, кажется, остались вс прежнія привычки мышленія, недовріе въ уму, предъубжденіе противъ твердости и ясности знанія, расположеніе подкапываться подъ самую очевидность и умнье изъ однихъ и тхъ-же посылокъ выводить неодинаковыя заключенія. Ученые, которые трудятся съ нимъ на одномъ поприщ экзегетики, часто изумлялись, что, при чрезвычайномъ обиліи и остроуміи своихъ соображеній, Ренанъ выработалъ себ такъ мало какихъ-нибудь цльныхъ и ясныхъ взглядовъ. Тутъ, можетъ быть, дйствуетъ правило: ignoti nulla cupido. Кто никогда въ юности не испытывалъ твердаго умственнаго убжденія, для того строгое научное познаніе никогда не открывалось въ полной своей сил и прелести, тотъ и не иметъ понятія объ этихъ вещахъ, тотъ и не чувствуетъ къ нимъ живаго стремленія, для того умъ и мышленіе навсегда останутся не серіознымъ дломъ души, а лишь какою-то забавою. Нельзя безнаказанно проходитъ школу вражды противъ разума и долгіе годы упражняться въ софистик, какъ въ полезномъ умственномъ труд. Говорятъ обыкновенно, что Ренанъ увлекается краснорчіемъ, фразою; но возможность этихъ увлеченій иметъ, конечно, причину боле глубокую и истинно печальную.
(„Русь“ 1886, № 8 и 9).