Историки Греции
Шрифт:
(19) Однако некий юноша, присутствовавший там, подумавши, сказал, что нападать и при этом разрушать мост — такие вещи никак между собой не согласуются. Ведь ясно, что, напавши, они либо победят, либо понесут поражение. Если они победят, — зачем им тогда разрушать мост? Будь тут даже много мостов, нам все равно некуда бежать и спасаться. (20) А если мы победим, то после разрушения моста им самим некуда будет бежать. И если мост разрушат, то и помочь им никто не сможет, как бы много их ни было на том берегу.
(21) Услышавши это, Клеарх спросил у посланного, обширна ли область между Тигром и каналом. Тот отвечал, что обширна, и на ней много деревень и больших городов. (22) Тут-то и поняли, что варвары подослали этого человека из опасенья, как бы греки, разведя мост, не остались на острове, защищенные с одной стороны Тигром, с другой каналом; продовольствия у них было бы вдосталь, потому что область посредине обширна и плодородна и есть кому ее обрабатывать. Так возникло бы прибежище для любого, кто захотел бы повредить царю.
(23) После этого разошлись на отдых, но к мосту все же отправили караульных. И никто ниоткуда не нападал, и к мосту, как доложили караульные, никто из врагов не подходил. (24) А когда рассвело, войско по мосту, состоявшему из тридцати семи связанных судов, переправилось через реку со всеми возможными предосторожностями, потому что греки, бывшие при Тиссаферне, сообщили, будто тот намерен напасть во время переправы. Но и это оказалось ложью. Правда, при переходе через Тигр появился Глус с людьми: он смотрел, переправляются ли греки, и, увидев все, ускакал прочь.
(25) От Тигра прошли за четыре перехода двадцать парасангов до
(27) Оттуда по Мидии 225 прошли за шесть переходов тридцать парасангов через пустыню и пришли в деревни, принадлежавшие матери Кира и царя Парисатиде. Их Тиссаферн, в насмешку над Киром, отдал грекам на разграбленье, запретив только уводить рабов. Там было много хлеба, мелкого скота и прочего.
(28) Оттуда, имея Тигр по левую руку, прошли через пустыню за четыре перехода двадцать парасангов. На первом переходе за рекой виден был большой и богатый город, называемый Кены, из него варвары на плотах из мехов привозили хлебы, сыры, вино.
225
IV, 27. МидиейКсенофонт называет здесь территорию Ассирии. Деревни Парисатиды лежали, вероятно, при слиянии Тигра с Малым Забом, о котором Ксенофонт не упоминает.
V. (1) После этого пришли на реку Запат, 226 шириною в четыре плефра. Там оставались три дня, за которые явных козней не было, хотя подозренья и оставались. (2) А Клеарх решил встретиться с Тиссаферном и как-нибудь положить конец подозрениям, прежде чем из-за них не вспыхнула война. И он послал спросить, не согласится ли Тиссаферн с ним встретиться. (3) Тот с готовностью позвал его к себе. И когда они сошлись, Клеарх сказал так:
«Я помню, Тиссаферн, о наших скрепленных пожатием рук клятвах не делать друг другу зла, — и вижу, как ты остерегаешься нас, словно врагов, и мы, глядя на это, остерегаемся вас. (4) Но так как я, сколько ни наблюдаю, не могу обнаружить, чтобы ты пытался нам повредить, и так как я наверняка знаю, что и у нас в мыслях нет ничего подобного, то я решил встретиться и поговорить с тобою, чтобы, если удастся, искоренить взаимное недоверие. (5) Мне случалось знать людей, которые — одни наслушавшись клеветы, другие питая подозренья — друг друга боялись, и, желая успеть первыми, до того как с ними что-нибудь случится, делали другим непоправимое зло, хотя те пичего подобного и не готовили и не хотели, (6) И вот, полагая, что свиданье лучше всего может положить конец таким недоразуменьям, я пришел сюда с намереньем объяснить тебе, что ты не прав, не доверяя нам. (7) Первое и главное — то, что клятвы перед богами не позволяют нам враждовать друг с другом. А кто заведомо их нарушит, тому я, право же, не завидую! Если на кого ополчатся боги, то уж я не знаю, с какой быстротой и куда ему бежать, чтобы избегнуть их, в какой темноте спрятаться, в какое укрепленное место удалиться. Ведь повсюду все подвластно богам, и всеми равно правят боги. (8) Вот что я думаю о богах и клятвах, которым вверен заключенный нами дружеский союз. А что касается дел человеческих, то в тебе я вижу самое лучшее из того, что у нас есть сейчас. (9) Ведь с тобой всякая дорога для нас проходима, всякая река преодолима, и в припасах нет недостатка. А без тебя всякая дорога лежит во тьме, потому что мы ничего о ней не ведаем, всякая река непроходима, всякая толпа страшна, но еще страшнее пустыня, в которой все безысходно. (10) Если мы в безумье убьем тебя, то разве нам, убившим своего благодетеля, не придется тягаться с царем — самым сильным противником? А сколь многих и больших надежд я сам себя лишу, если попробую повредить тебе, — об этом я сейчас скажу. (11) Я сам добивался дружбы Кира, полагая, что тогда он был более всех способен сделать добро, кому хотел. А теперь я вижу, что это ты владеешь его силой и страной, сохранив и подвластную тебе область; и могущество царя, враждебное Киру, тебя во всем поддерживает. (12) Если все это так, то найдется ли безумец, который не захочет быть тебе другом? Но я скажу тебе больше: вот откуда у меня надежда, что и ты захочешь быть нам другом. (13) Я знаю, что вам докучают мисийцы, и рассчитываю с имеющимися у меня силами привести их к покорности. Знаю я и о писидийцах, слышал, что есть еще много других таких же народов, досаждающих вам в вашем благополучии, — чему я думаю положить конец. Что до египтян, на которых вы, я знаю, сейчас разгневаны больше всего, то я не вижу, с каким еще союзным войском вы сможете наказать их сильнее, нежели с идущим сейчас за мною. (14) Ты будешь самым могущественным союзником тому из живущих вокруг тебя народов, кому захочешь, ты сможешь разговаривать как господин с тем из них, кто тебя обидит, — в том случае, если будешь иметь на службе нас, служащих тебе не только за плату, но также из благодарности, по справедливости питаемой к тебе — нашему спасителю. (15) И когда я обо всем этом поразмыслил, твое недоверие к нам показалось мне таким удивительным, что я с удовольствием узнал бы, кому это хватило красноречия убедить тебя, будто мы против тебя злоумышляем». Все это сказал Клеарх. А Тиссаферн в ответ говорил вот что: (16) «Я рад слышать от тебя, Клеарх, разумное слово. Если, зная все это, ты замышляешь мне зло, тогда ты, по-моему, и себе зложелатель. А чтобы ты узнал, что вы напрасно не доверяете и царю и мне, выслушай теперь меня. (17) Если бы мы замышляли вас погубить, разве, по-твоему, не нашлось бы у нас такого множества конных, и пеших, и оружия, чтобы повредить вам без всякой для себя опасности? (18) Или, тебе кажется, не нашлось бы мест, удобных для нападения? Разве вы не видите, сколько у нас равнин, которые и без войны вы прошли бы только с великим трудом, сколько гор, которых вам не миновать и которые мы можем занять заранее и сделать для вас непроходимыми? Сколько таких рек, на которых наше дело решать, со многими ли из вас нам сразиться, и таких, через которые вам не перейти, если мы сами вас не переправим? (19) Если при всем при том мы будем побеждены, то ведь огонь-то сильнее всех земных плодов! Мы сумеем спалить их и поставить вам преградой голод, против которого вы при всей вашей доблести не сможете бороться. (20) Так зачем же нам, имея столько способов воевать против вас, — способов для нас безопасных, — в конце концов избирать из всех из них единственный нечестивый перед богами, единственный позорный перед людьми? (21) Только те, у кого нет ни исхода, ни выхода из крайней нужды, да и то если они подлы, захотят достичь своего через клятвопреступленье перед богами и вероломство перед людьми. А мы, Клеарх, не так безрассудны, не так глупы. (22) Но если мы можем вас погубить, почему же мы этого не сделали? Знай, что причиною тут — моя любовь и желание заслужить доверие греков. То иноземное войско, с которым Кир пришел сюда, полагаясь на него по той причине, что платил ему деньги, — с ним хочу я вернуться, через благодеянья умножив им мои силы. (23) В чем вы мне полезны, о том ты сам сказал, а главное я знаю про себя: ведь прямой венец 227 на голове вправе носить один только царь, а венец на сердце счастливо может носить и другой, если вы с ним».
226
V, 1. Река Запат(совр. Большой Заб) — приток Тигра.
227
V, 23. Прямой венец— знак царской власти. Тиссаферн как бы намекает на свой замысел захватить власть, чтобы таким мнимым признанием завоевать доверие Клеарха.
(24) Так говорил Тиссаферн, и Клеарху его слова показались правдивыми. он сказал: «Так, значит, тягчайшей кары достойны те, кто клеветою пытается сделать врагами нас, у которых так много причин быть в дружбе?» — (25) «И я так полагаю, — сказал Тиссаферн, — и если ты захочешь прийти ко мне со старшими и младшими начальниками, я во всеуслышанье назову всех, кто говорит о тебе, будто ты замышляешь недоброе против меня и моего войска». — (26) «Я приведу всех, — сказал Клеарх, — и открою тебе, откуда о тебе наслышан». (27) После таких слов Тиссаферн дружелюбно предложил ему остаться и посадил его за свой стол. На другой день, когда Клеарх возвратился в лагерь, ясно было, что он считает Тиссаферна истинным другом. Передавши, что тот говорил, он сказал, что надо идти к Тиссаферну всем, кому велено, а тем из греков, что будут уличены в клевете, понести наказанье как предателям и злоумышленникам против самих же греков. (28) А подозревал он в клевете Менона, зная, что тот через Ариея ведет дела с Тиссаферном, ему же строит козни как враг, чтобы самому, завладев всем войском, сделаться другом Тиссаферну. (29) Клеарх и сам хотел бы, чтобы все войско было за него, и не прочь был бы избавиться от недругов. Некоторые воины спорили с ним, говоря, что не стоит идти всем начальникам, и старшим и младшим, ибо нельзя доверять Тиссаферну. (30) Клеарх изо всех сил стоял на сроем и добился, чтобы пошли пять старших и двадцать младших начальников; их сопровождали еще до двухсот воинов, отправившись как бы за покупками.
(31) Когда пришли к дверям Тиссаферна, старших начальников — Проксена беотийца, Менона фессалийца, Агия аркадца, Клеарха лакедемонянина и Сократа ахеянина — пригласили войти, а младшие остались за дверьми. (32) И спустя немного времени по единому знаку вошедшие были схвачены, а оставшиеся снаружи перебиты. После этого конные варвары стали рыскать по равнине и, кого ни встречали из греков, — раба ли, свободного ли, — всех убивали. (33) Греки, глядя из своего стана на эту скачку, удивлялись и не понимали, что делается, пока не прибежал аркадец Никарх. Раненный в живот, он руками удерживал кишки и рассказал обо всем, что произошло. (34) Тут все греки, пораженные, бросились к оружью, полагая, что враг сейчас же нападет на их стан.
(35) Но прибыли не все варвары, а только Арией с Артаозом и Митрадатом, 228 — те, что были всех вернее Киру. Однако греческий толмач сказал, что видел вместе с ними и узнал Тиссафернова брата. Сопровождало их до трех сотен персов в панцирях. (36) Приблизившись, они приказали подойти кому ни есть из старших или младших начальников, а они возвестят волю царя. (37) Тогда вышли под охраной старшие греческие начальники Клеанор из Орхомена и Софенет стимфалиец, а с ними, чтобы узнать о Проксене, афинянин Ксенофонт. А Хейрисоф с людьми отлучился в какую-то деревню за продовольствием. (38) Когда они остановились в таком отдаленье, чтобы слышать, Арией сказал: «Клеарх, уличенный в клятвопреступленье и в нарушении мира, поплатился жизнью, а Проксен и Менон, выдавшие его козни, оказалися в великой чести. А у вас, греки, царь, требует оружье: он говорит, что коль скоро оно принадлежало рабу его Киру, значит, теперь принадлежит ему». (39) Греки на это ответили так (говорил Клеанор из Орхомена): «И не стыдно тебе, Арией, гнуснейший между людьми, и вам всем, прежним друзьям Кира, не стыдно перед богами и людьми сперва поклясться нам, что одни и те же будут считаться и друзьями нашими, и врагами, а потом предать нас заодно с негодным безбожником Тиссаферном и погубить тех, кому вы клялись, а против остальных, преданных вами, идти в союзе с врагом?» (40) Арией же сказал: «Вышло наружу, что Клеарх давно уже строил козни и Тиссаферну, и Оронту, и всем нам, кто идет с ними». (41) На это Ксенофонт сказал так: «Клеарх, если он вопреки присяге пытался нарушить мир, получил свое: ведь убивать клятвопреступных справедливо. А вот Проксена и Менона, коль скоро вам они благодетели, а нам начальники, пришлите-ка сюда: ведь ясно, что они, будучи и нам и вам друзьями, постараются дать и вам и нам наилучший совет». (42) На это варвары, хоть и долго переговаривались между собою, ответа не дали и уехали.
228
V, 35. Митрадат— сатрап Ликаонии и Каппадокии.
VI. (1) Схваченные так полководцы были доставлены к царю и окончили свои дни, обезглавленные.
Один из них, Клеарх, по единодушному мнению знакомых с ним, был из всех самым воинственным и опытным в войнах. (2) Пока шла у лакедемонян война с афинянами, он оставался на родине, а после заключения мира убедил свое государство в том, что фракийцы притесняют греков, и, сумевши добиться своего у эфоров, отплыл, чтобы воевать с жившими за Херсонесом и Перинфом 229 фракийцами. (3) Когда эфоры почему-то передумали и попытались вернуть его уже из-за пределов страны, с Истма, 230 он им не повиновался и направил суда в Геллеспонт. (4) 3а это он в Спарте был приговорен к смерти как ослушник. Уже изгнанником он отправился к Киру, и о том, какими речами убедил его, написано в другом месте. Кир дал ему десять тысяч дариков, (5) а он, получив деньги, не истратил их в праздности, но собрал на них войско, стал воевать с фракийцами, победил их в бою, потом грабил их и уводил в плен и продолжал войну до тех пор, пока Киру не понадобилось войско; тогда лишь он ушел, чтобы опять воевать, уже вместе с Киром. (6) Все это, по-моему, поступки человека, воинственного по любви, коль скоро он, когда можно без стыда и ущерба жить мирно, предпочитает войну, и когда можно остаться праздным, ищет трудов, чтобы только воевать, и когда можно безопасно владеть деньгами, предпочитает тратить их на войну. Да, как другой с охотой расходуется на мальчишек или на иное удовольствие, так он тратился на войну. (7) Вот до чего он любил воевать; а что он был хорошим воином, можно было судить по тому, насколько любил он опасность, как вел своих людей на врага и днем и ночью, до чего бывал рассудителен в трудный миг (а это признавали все, кто был с ним хоть где-нибудь). (8) Говорили также, что он хороший начальник, насколько это возможно при таком нраве, как у него. Он как никто умел позаботиться, чтобы у его войска было продовольствие, умел добывать его, умел и внушить всем вокруг, что Клеарха надобно слушаться. (9) Этого добивался он суровостью; он и на вид был угрюм, и голос у него был резкий, и наказывал он всегда тяжело, иногда гневаясь так, что потом сам раскаивался. (10) Он наказывал по убежденью, считая, что войско, не знающее наказаний, ни на что не годно; передавали, будто он даже говорил, что воин должен бояться начальника пуще врага, нужно ли, чтобы он стоял в карауле, или не трогал союзников, или беспрекословно шел на противника. (11) Так что в трудные часы воины по доброй воле полностью ему подчинялись и никого другого не искали: они говорили, что сама его мрачность кажется им среди других лиц веселою, а суровость представлялась уже не суровостью, а твердостью перед врагами и залогом спасенья. (12) Но когда трудный час миновал и можно было перейти под начало к другому, многие его покидали: приветливости в нем не было, но всегда была одинаковая суровость, так что воины относились к нему, как дети к учителю. (13) Из любви и преданности за ним не шли никогда, но все, кого посылал к нему какой-нибудь город, кто нуждался в нем или находился при нем по другой необходимости, оставались в строгом повиновении. (14) А когда с ним во главе начинали побеждать врага, то шедшие за ним приносили всех больше пользы, и недаром: перед лицом врага они были мужественны, а из страха перед его наказаниями лучше повиновались в строю. (15) Таков он был как полководец; а иметь над собою других полководцев он, как говорят, не очень-то любил. Когда он погиб, ему было около пятидесяти лет.
229
VI, 2. Речь идет о Пелопоннесской войне. Эфоры— высшие должностные лица в Спарте, обладавшие судебной и административной властью. Перинф— город на европейском берегу Пропонтиды (Мраморного моря).
230
VI, 3. Истм— совр. Коринфский перешеек.