История Англии для юных
Шрифт:
Многие бароны и в особенности граф Глостер, превратившийся к тому времени в такого же гордеца, каким был его отец, прониклись завистью к этому могущественному и всеми любимому графу, тоже гордецу, и начали ковать против него крамолу. После сражения при Льюисе принца Эдуарда держали в заложниках и, хоть обращались с ним как с принцем, никогда не позволяли ему выезжать без свиты, состоящей из приближенных графа Лестера. Лорды-заговорщики нашли способ передать Эдуарду тайное послание с предложением устроить ему побег и сделать его своим предводителем, на что принц с радостью согласился.
И вот в условленный день после обеда он сказал своим телохранителям (происходило это в Херефорде): «В такую дивную погоду грех не прокатиться верхом по окрестностям». Поскольку телохранители тоже думали, что погалопировать по
Принц направился к графу Глостеру в Ладлоу. Граф Лестер с частью своего войска и глупым старым королем находился в Херефорде. Один из сыновей графа Лестера, Симон де Монфор, с другой частью войска расположился лагерем в Сассексе. Принц прежде всего хотел помешать соединению этих двух частей. Он напал на Симона де Монфора среди ночи, рассеял его рать, захватил его знамена и казну, а самого Симона загнал в замок Кенилворт — родовое именье Лестеров в Уорикшире.
Между тем его отец, граф Лестер, ничего не ведая о случившемся, выступил из Херефорда со своей частью войска и королем навстречу сыну. Ясным августовским утром он подошел к Ившему, омываемому чудесной рекой Эйвон. Глядя не без тревоги в сторону Кенилворта, граф увидал собственные знамена на марше, и его лицо осветилось радостью. Но оно потемнело, когда граф узнал, что знамена его пленены и в руках неприятеля. Тогда он сказал: «Все кончено! Да смилуется Господь над нашими душами, потому что наши тела в руках принца Эдуарда!»
Однако граф Лестер сражался как истинный рыцарь. Когда под ним рухнул конь, он продолжал драться пеший. Это была жестокая сеча, и кругом вырастали горы трупов. Старый король, торчавший, словно закованная в броню жердь, на огромном боевом коне, который его совершенно не слушался и нес туда, куда он вовсе не собирался соваться, только мешал сражающимся и чуть было не был зарублен воином своего сына. Но король ухитрился продудеть сквозь дырки забрала: «Я Генрих Винчестерский!», и принц, услыхав это, ухватил отцова коня за поводья и вывел из опасного места. Граф Лестер храбро бился, пока не потерял своего дражайшего сына Генриха и своих дражайших друзей, полегших с ним рядом. Тогда он пал, все еще отбиваясь, с мечом в руке. Роялисты опоганили труп графа и послали в дар одной благородной — и, наверно, пренеприятной — даме, которая была супругой его злейшего врага. Но они не могли опоганить его память в сердцах преданных ему англичан. Много лет спустя те любили графа Лестера больше, чем когда-либо, и почитали святым, и называли не иначе как «сэр Симон Праведный».
Дело, за которое он боролся, не умерло вместе с ним и восторжествовало над королем в самый час победы. Генрих принужден был уважать Великую хартию, как бы он ее ни ненавидел; издавать законы, близкие к законам великого графа Лестера; и наконец проявлять терпимость и милосердие к своим подданным — даже к лондонцам, которые так долго ему сопротивлялись. Прежде чем все это устроилось, случались еше бунты, но их успокоили вышеперечисленными уступками, и принц Эдуард неусыпно пекся о сохранении достигнутого мира. Некий сэр Ацам де Гурдон был последним недовольным рыцарем, поднявшим оружие. Победив его в единоборстве в лесу, принц благородно даровал сэру Адаму жизнь и протянул ему руку дружбы, вместо того чтобы вонзить в него клинок. Сэр Адам оказался благодарным человеком. Он
Когда все смуты были усмирены, принц Эдуард и его кузен Генрих со множеством английских лордов и рыцарей отправились в крестовый поход на Святую землю. Четыре года спустя скончался король Римский, а еще через год (в 1272 году) упокоился его брат, бесцветный король Англии. Он дотянул до шестидесяти восьми лет, процарствовав пятьдесят шесть. Генрих Третий так же мало походил на венценосца в смерти, как мало походил на него в жизни. Во все времена он был лишь бледной тенью монарха.
Глава XVI. Англия во времена Эдуарда Первого, прозванного Долгоногим (1272 г. — 1307 г.)
Шел 1272 год от Рождества Христова, и привд Эдуард, наследник престола, находясь в далекой Святой земле, ничего не ведал о кончине отца. Однако бароны провозгласили его королем тотчас после Генрихова погребения, и народ охотно с этим согласился, ибо по горькому опыту знал, какими бедами чревата борьба за корону. Король Эдуард Первый, получивший за стройность ног не совсем лестное прозвище Долгоногий, был миролюбиво принят английской нацией.
Эдуардовы ноги, хотя длинные и изящные, должны были быть еще и крепкими, чтобы пронести его через многие испытания в пламенных песках Азии, где крестоносцы сомлевали, мерли, разбегались и их малочисленные отряды словно таяли от жара. Но он не падал духом и говорил: «Я буду идти вперед, если даже со мной не останется никого, кроме моего оруженосца!»
Сей доблестный принц здорово потрепал турок. Он взял штурмом Назарет и — к моему великому сожалению — устроил в этом священном месте чудовищное избиение невинных людей. Оттуда он пошел на Акру, где заключил с султаном перемирие на десять лет. В Акре Эдуард едва не пал жертвою вероломства одного сарацинского вельможи, эмира Яффы, который, притворясь, будто подмывает принять христианство и хочет побольше узнать об этой религии, стал частенько засылать к Эдуарду своего верного слугу — с кинжалом в рукаве. И вот однажды, в необычайно знойную пятницу недели Пятидесятницы, когда песчаный ландшафт дымился под палящим солнцем, как огромный подгорелый сухарь, и Эдуард лежал раскинувшись на кушетке, облаченный лишь в легкий свободный халат, гонец с шоколадным лицом, пронзительными черными глазами и белозубой улыбкой проскользнул в комнату с письмом в руках и опустился на колени, словно ручной тигр. Но в то мгновение, когда Эдуард протянул руку за письмом, тигр прыгнул, метя ему в сердце. Он был проворен, однако Эдуард оказался проворнее. Он схватил вероломца за его шоколадное горло, повалил на пол и заколол тем самым кинжалом, который тот на него поднял. Клинок рассек Эдуарду руку, и ранение, хотя не тяжелое, могло повести к смерти, потому что острие было намазано адом. Но благодаря редкостному, по тем временам, хирургу, целебным травам и прежде всего его преданной жене Элеоноре, которая самоотверженно за ним ухаживала и, говорят, даже высосала ад из раны своими собственными алыми губками (во что мне очень хочется верить), Эдуард вскоре поправился и обрел прежнюю бодрость.
Поскольку августейший родитель давно донимал его мольбами вернуться на родину, он пустился в обратную дорогу. В Италии Эдуард повстречал нарочных, везших ему известие о кончине короля. Услыхав, что дома все спокойно, он не стал туда торопиться, а посетил папу и продефилировал по разным итальянским городам, где его восторженно приветствовали как могучего освободителя Святой земли, задаривали пурпурными мантиями и резвыми скакунами и провожали бурными овациями. Орущим до хрипоты людям было невдомек, что перед ними последний английский монарх, предпринявший крестовый поход, и что через двадцать лет турки вновь овладеют всеми святынями, за которые христиане пролили столько крови. Но это так!
Посреди равнины во Франции стоял и ныне стоит древний город Шалон. Когда Эдуард проходил мимо него по пути в Англию, злохитрый французский вельможа, граф Шалонский, передал ему учтивое приглашение на турнир, где королю и его рыцарям предлагалось побаловаться мечом и копьем в честных поединках с графом и его рыцарями. Короля предупреждали, что графу Шалонскому нельзя верить, что вместо потешного сражения он втайне готовит настоящее, в котором англичане должны быть разбиты превосходящими силами.