История бастарда
Шрифт:
– Дж-жарк!
– брошенный кем-то щит принял удар на себя. В ту же секунду стоявший в десятке локтей Лютый неуловимо взмахнул рукой, и в воздухе серебристо блеснул стилет. Раненый в правое плечо Эцони выронил арбалет, который начал было перезаряжать, и зашелся в диком, истеричном крике. Его с двух сторон подхватили крепкие руки Добба и Хамара.
– Ненавижу! Ненавижу!
– задыхался Мастано.
– Орочий ублюдок, сдохни! Пустите меня, ребята! Вы что, не видите: он же орочий шаман!
– Того, этого, что происходит-то?
– недоумевал Добб, с трудом удерживая извивающегося парня.
Глаза
– Убью! Все равно убью!
– из последних сил прохрипел он и безвольно обвис на руках капралов.
– Уложите его, надо осмотреть рану, - сказал я, развязывая мешок.
Стилет Лютого вошел глубоко, но кость, вроде бы, не задел. Впрочем, я не целитель. Выдернул клинок, обработал рану, перевязал и задумался. Начинается именно то, чего я опасался, и теперь воины будут охотиться на "орка"? Непохоже, они, по-видимому, сами не понимают причины поведения Мастано. Кстати, неприязни ни в чьих глазах я пока не замечал. Когда прошел первый шок от своеобразной манеры командира расправляться с врагами, солдаты стали посматривать на меня с каким-то угрюмым уважением. Может, им не больно-то понравилось их открытие, но, во всяком случае, призыва Эцони никто не поддержал. И вел он себя странно. Откуда эти судороги, пена на губах? Капрал больше был похож на одержимого, чем на человека, просто разгневанного случившимся.
– У него никогда не было раньше каталептических припадков?
– спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Нет, - за всех ответил Флиннел.
– Мы с ним не первый год служим, Эцони - парень спокойный, не знаю, что на него нашло.
– Что делать будешь, лейтенант?
– ровно спросил Хамар.
Сначала я не понял: он это о чем? Потом, подняв голову, рассмотрел угрюмые лица воинов. Под обманчивым спокойствием взглядов таилось напряжение: по закону военного времени за нападение на командира полагается смерть… Эцони пребывал в глубоком обмороке.
– Возьмите его оружие и доспех, - отрывисто бросил я, поднимаясь с колен.
– На плаще понесем…
Лица солдат слегка расслабились, опасный момент, кажется, миновал.
– Рик, - робко шепнул Дрианн из-за моего плеча, - посмотрите на его ногти…
А мальчишка-то молодец! Действительно, лунки ногтей Эцони были окрашены в синюшный цвет. Я снова склонился над капралом и оттянул веко. Так и есть: та же синева… Похоже, все-таки никакого припадка не было, как и всплеска ненависти к зверю-лейтенанту. Парень подвергся помрачающему рассудок колдовству. И судя по всему, это было не зелье, от него буйство продолжалось бы еще долго. Скорее, заклятие, и, конечно же, Темное. Да, влип я, похоже!
Интуиция подсказала: солдатам этого говорить не надо. Я подмигнул Дрианну, тот, все еще опасливо косясь, тем не менее понимающе кивнул.
– Стройся!
– четверо солдат уложили Эцони на растянутый плащ, и мы двинулись на юг.
Я постарался выбросить случившееся из головы, и по дороге опять занялся мысленной отработкой заклинаний. Сегодня все шли молча, даже Добб с мастером Триммлером отложили свои перебранки. Иногда я оглядывался на Мастано, но тот все еще не приходил в себя. Так, в тишине, мы месили песок целых полдня.
На привале я уселся поодаль от остальных, благо никто и не претендовал на общение с командиром. Погрыз сухарь, глотнул из фляги воды, которой оставалось совсем немного, и решил выполнить предписанное лордом Феррли упражнение. Вот ведь демон! Подвел меня… впрочем, чего я хотел? Говорят же, сколько нечисть ни корми, она все равно во Мрак смотрит. Одно у Артфаала не отнять: наставник он отличный. Скорее всего, дело в том, что ему не мешают человеческие чувства. Дядя Ге жалел меня, потому и гонял редко. Да еще старик, как оказалось, хотел, чтобы я сам осознал необходимость учебы. Ну, ладно. Так… расслабиться, отрешиться от всего постороннего… Не получилось: постороннее, в лице Лютого, грубо вторглось в мои пространство и сознание:
– Есть разговор, лейтенант, - без обиняков заявил Ом, присаживаясь рядом.
В отличие от остальных, он не старался держать дистанцию. Казалось, приписываемая мне жуткая выходка ничуть капрала не смутила. Кстати, я ведь не поблагодарил его за спасение.
– Спасибо, - я протянул руку.
– В расчете, - усмехнулся Лютый, пожимая ее.
Посерьезнев, он проговорил:
– Вижу, ты никому не сказал.
– Не сказал?… - я вспомнил его исповедь.
– А, ну да…
Ом немного помолчал, щурясь на солнце, поиграл вычищенным до блеска стилетом.
– Это ведь не ты, - медленно произнес, скорее, не спрашивая, а утверждая.
– Сердце съел? Не я.
– Угу, угу… Совет. Помалкивай. Пусть лучше боятся.
Я удивленно взглянул в светлые глаза. Лютый смотрел серьезно, без обычной ехидной насмешки.
– Не знаю, что там с проводником произошло, не мое дело. Но за тобой кто-то охотится, лейтенант, и тебе это известно.
Я неопределенно покивал.
– Но это не Эцони, - вдруг сказал Ом.
– Ты маг, тебе виднее, что с ним произошло. А я думаю, чары. Так что, смотри в оба, - он встал и неторопливо отошел.
Может быть, у меня появился союзник? Хотелось бы. Но от Лютого поддержки я ждал меньше всего. Странный он все же. Ну, Артфаал, ну, появись только! Втравил меня в историю, как будто своих неприятностей мало… с другой стороны, демон спас мне жизнь. Ладно, не буду с ним ссориться, а то еще не станет меня учить.
– Рик, - окрикнул меня Дрианн.
– Эцони очнулся!
Я подошел к капралу и склонился над ним. Вроде тот даже не вздрогнул при виде меня. Лицо нормальное, не искаженное, и ненависти в глазах не видно. И синева с ногтей ушла. Видимо, действие заклятия закончилось. Оно и понятно: неведомый враг накладывал чары мощные, но кратковременные, рассчитывая, что Мастано нападет на меня, а потом его же самого прикончат воины.
– Ты как?
– спросил я.
– Да ничего, - бледно улыбнулся Эцони.
– Только вот не помню ни Мрака, и сил нет совсем. И плечо болит…
– Заживет, - я поднялся на ноги.
– Отдыхай пока.
Слабость - тоже последствие Темной волшбы, которой подвергся капрал. Ничего, к вечеру оклемается. Рассказывать ему о его подвигах я не стал, какой в этом смысл? Все равно не в себе был человек. Зла я на него не держал. Пусть кто-нибудь из воинов его просветит.
После привала мастер Триммлер несколько оживился и принялся рассуждать: