История целибата

Эбботт Элизабет

Когда Екатерине было пятнадцать лет, мир ее вдребезги разбился. Ее обожаемая старшая сестра Бонавентура скончалась родами. Вскоре такое же несчастье произошло и с Джованной, сестрой Екатерины, названной так в честь умершей сестры-близнеца. Девушка винила себя – она опять осталась жить, а другие были обречены на смерть. Если раньше ее религиозные убеждения можно было назвать просто благочестивыми, то теперь она стала ими одержима. Именно тогда девушка стала вести все более аскетический образ жизни, который в итоге убил ее, когда ей – как Христу – было тридцать три года. Одним из проявлений этого стало то, что она прекратила есть все, кроме хлеба, сырых овощей и воды. Тем временем Лапа и Джакомо все внимание сосредоточили на единственной выжившей дочери,

потому что остальные умерли. Задача Екатерины, как они ее видели, состояла в том, чтобы заключить брак, который помог бы укрепить семью. Разве можно было придумать в этой связи что-то лучшее, чем брак с овдовевшим мужем Бонавентуры?

Екатерина недолюбливала своего зятя – грубияна и сквернослова, и потому сама мысль о таком браке была ей отвратительна. Она демонстративно напомнила о данном ею обете хранить невинность в мистическом браке с Христом. Ожесточенная борьба с родителями лишь укрепила ее решимость противиться свадьбе со смертным мужчиной. Она нашла себе в этом союзника – относившегося к ней с сочувствием священника, предложившего ей доказать свою искренность стрижкой белокурых волос. Екатерина с энтузиазмом постриглась, и ничем не выдающееся лицо девушки осталось без украшения.

Родственники ее пришли в ярость. «Гадкая девчонка, ты остригла волосы, но неужели ты думаешь, что не сделаешь то, что мы от тебя хотим? – злобно сказала ей мать. – Волосы у тебя отрастут снова, и даже если сердце твое остановится, мы заставим тебя выйти замуж» [314] . Семья лишила Екатерину тех удобств, которыми девушка пользовалась раньше. Самой большой потерей для нее стала спальня, где она могла беспрепятственно проводить долгие часы в тайных бичеваниях, ночных бдениях, пылких молитвах и размышлениях. Теперь она должна была делить спальню с братом и до того времени, пока не образумится, выполнять все тяжелые работы по дому.

314

Bell, 41.

Екатерина смирилась с этим спокойно и служила своей семье так, будто это был Христос, представляя себе родителей в роли Марии и Иосифа, а родственников-мужчин – святыми апостолами. Создание таких образов давало ей возможность без помех продолжать поклонение Господу. Через несколько месяцев она сделала поразительное заявление. Я никогда не выйду замуж, сказала она, и вы напрасно тратите время, чтобы заставить меня это сделать. «Нет такой силы, которая вынудила бы меня вам покориться. Я должна подчиняться Господу, а не мужчинам».

«Тебя Господь оберегает, любимая дочь моя, – в конце концов сказал ей Джакомо. – Делай что хочешь, так, как вразумит тебе Святой Дух» [315] .

Лапа вернула ей ее спальню, где Екатерина стала себя мучить еще сильнее. Она бичевала себя по три раза в день, продолжая каждое бичевание по полтора часа, истязая плоть железной цепью, которую плотно обвязывала вокруг бедер. Говорила она только на исповеди, спала лишь полчаса каждую вторую ночь, да и то на коротких деревянных досках. Она перестала есть хлеб, и вскоре вес ее сократился вдвое.

315

Bell, 42.

«Дочь моя, ты же себя убиваешь, – причитала Лапа. Страдания из-за ухудшения состояния Екатерины сводили ее с ума. – Ты же, ничтоже сумняшеся, доведешь себя до кончины. Горе мне! Кто дочь мою у меня отнял?» [316]

Но Екатерина голодала еще несколько лет, пока не довела себя до голодной смерти, решив провести эти годы в качестве сестры третьего доминиканского ордена. Члены третьих орденов дают клятвы, напоминающие обеты полноправных монахинь, однако живут они не в монастырях и не соблюдают такой строгий режим, как сестры монастырской общины. Однако ведут они себя как члены религиозного, а не светского сообщества, и призванием своим отрекаются от любой возможности вступления в брак.

316

Там же, 43.

Бедная Лапа! Она отвезла Екатерину на воды в отчаянной надежде на то, что у целебного источника дочь ее излечится. Вместо этого изобретательная девушка умудрялась пробираться в запретную часть источника и там обжигала себя струями горячей сернистой термальной воды, в разведенном и охлажденном состоянии целительно действовавшей на страждущих.

По возвращении в Сиену Екатерина была сама не своя, пока, в конце концов, Лапа не согласилась отдать ее в религиозную общину. К пущей радости Лапы, Екатерине в этом было отказано – слишком молодая девственница легко могла сойти с пути добродетели, а потому ее сочли «неподходящей» послушницей, предпочитая принимать зрелых вдовушек. Екатерина впала в отчаяние. У нее резко подскочила температура, а на теле высыпали безобразные волдыри. Лапа пришла в ужас, а Екатерина, умевшая использовать ситуацию к своей выгоде, ухватилась за подвернувшуюся возможность, чтобы вновь потребовать принять ее в орден «кающихся сестер». Если же этого не случится, грозила она, Господь и святой Доминик, желавшие, чтобы она занималась своей святой работой, позаботятся о том, чтобы с ней произошло что-то страшное.

Лапа тут же отправилась в монастырь и попросила выполнить просьбу дочери, причем на этот раз вполне искренне, от всего сердца. Сестры ее выслушали, а потом предупредили: если Екатерина симпатичная, это может привести к чему-то вроде сексуального скандала, даже если в него будет вовлечен мужчина, который сам его спровоцирует. Но Екатерина вовсе не была красавицей, и теперь Лапа чувствовала себя от этого счастливой. Приходите к нам и сами на нее посмотрите, попросила она монахинь. Несколько умудренных жизнью вдовушек-монахинь пошли с отчаявшейся матерью к постели ее дочери и там решили, что внешность Екатерины была вполне заурядной, а поведение – благочестивым. Они сменили гнев на милость и приняли ее. Через несколько дней та поправилась и облачилась в черно-белые монашеские одеяния.

Скорее всего, Екатерина никогда не достигла бы высот монашеского поведения в монастыре, где в основном находились женщины, принадлежавшие к высшим слоям общества, однако ее более скромное происхождение не имело ничего общего с решением вступить в третий орден. Она не хотела жить в монастырском заточении и под неусыпным оком матери настоятельницы соблюдать суровую монастырскую дисциплину. Это объяснялось отнюдь не страхом перед строгостью жизни в монастырской общине. Наоборот, образ жизни, который она для себя уготовила, был настолько суровым, что она, наверное, считала его слишком жестоким даже для самого сурового монастыря. А вне монастырских стен она была свободна претворять в жизнь самые фанатичные стремления.

Теперь Екатерина продолжала подавлять то немногое, что осталось от ее плоти, еще покрывавшей кости. Для поддержания сил она в основном питалась Святыми Дарами, обычной пищей ее была лишь холодная вода и горькие травы, а привычная еда в ее диете была редкостью. Нормальное питание вызывало у нее тошноту, мышцы живота сводили судороги, которые вызывали такую боль, что, по словам ее исповедника, «все, что она переваривала, должно было выходить у нее оттуда же, откуда входило». Этот механизм жевания и сплевывания иногда не срабатывал, и маленький кусочек пищи – например, один боб – попадал ей в желудок. Тогда ее рвало, и все, что она съедала, выходило наружу. Но по собственному желанию она это делать не могла, а потому у нее вошло в привычку глотать по несколько стеблей укропа и других трав, чтобы вызвать спазмы желудка. (Знаменитая святая Тереза Авильская для той же цели использовала оливковую веточку.)