История человечества. Запад
Шрифт:
Греки даже вычислили дату потопа, и в хронике, запечатлевшей знаменательные события с древнейших времен до времени ее составления (так называемой Паросской надписи), он отнесен в переводе на наше летосчисление к 1530 г. до н. э. С этой даты начинается, в представлении греков, не просто новое поколение людей – начинается греческая история с ее многочисленными героями, поставленными у истоков знатнейших аристократических родов. До того мир принадлежал богам, и титанам, и их бессмертному или полубессмертному потомству. Смертные же – все без исключения – «безвестными уходили в мир Аида». Отныне в жизнь вступили поколения, рождавшие героев, соперничавших славой с самими богами. До того на земле с копошившимися на ней ничтожными людьми не совершалось великих событий (разве только в Афинах первому царю Аттики Кекропу довелось стать судьей в известном всем грекам споре между Афиной и Посейдоном за владычество над Аттикой). Отныне
Опыт Шлимана уже доказал возможность соответствия между мифом и археологическим материалом. Однако трудно было рассчитывать на археологическое подтверждение исторической основы мифа о Девкалионовом потопе, особенно после того, как в 1930-х годах раскопками в долине Евфрата на огромном пространстве (по крайней мере, 150x 00 км) был выявлен пласт песка и глины, разделивший «допотопный» и «послепотопный» слои близ устья реки несколькими метрами. Это был реальный след гигантского наводнения, породившего шумерский миф об Утнапиштиме, впоследствии заимствованный библейскими авторами и переработанный ими в легенду о Всемирном потопе и спасшемся от него Ное. Хотя значительное отличие греческого мифа и от шумерского, и от библейского ни у кого не вызывало сомнения, исследователи усматривали в нем сильно преобразованный вариант «бродячего» древнешумерского сюжета.
Молодой греческий археолог Спирос Маринатос вряд ли задумывался над этой проблемой, когда в 1932 году начинал раскопки километрах в шести к северу от знаменитого Кносса. Пологий холм, спускающийся к самому морю, привлек внимание тогда еще никому не известного ученого, надеявшегося найти памятники, подобные тем, которые обнаружил в Кноссе Эванс: ведь, по сообщению греческого географа Страбона, именно здесь, у моря, находился Амнисс – порт могущественного владыки Крита Миноса, чья столица Кносс располагалась в глубине острова.
Раскопки оказались успешными: и на вершине холма, и на его склонах стали находить остатки стен, домов, алтарей, расписные глиняные сосуды. Полностью раскопав виллу, украшенную тончайшей работы фресками с изображениями лилий, приступили к работам на северной стороне холма. Начали освобождать от земли обнаруженную у самого моря довольно значительную постройку, относившуюся к концу XVI в. до н. э. Короче говоря, вырисовывался еще один центр времен морского могущества Крита, реальность которого уже доказали блестящие открытия Эванса в Кноссе. Такое открытие само по себе было большой удачей для начинающего археолога. Но если бы Спирос ею и ограничился, его имя затерялось бы в тени славы первооткрывателя критской цивилизации, подобно именам многих других археологов, работавших вместе с Эвансом и после него. Этому помешала находка, связавшая всю дальнейшую судьбу археолога с небольшим островком Фера, лежавшим в 120 кило метрах к северо-востоку от Крита. Открытия на этом островке принесли Маринатосу в конце жизни не менее громкую славу, чем Эвансу раскопки на Крите.
На первый взгляд это даже нельзя было назвать археологической находкой: всего лишь осыпь камней в одном из обращенных к морю помещений северной постройки. Археологи ищут следы деятельности людей, а здесь свой след оставила природа. Камни, не тронутые человеком, обычно сбрасывают в отвал. Так, видимо, и поступил бы рядовой археолог. Но в руках Маринатоса кусок пемзы оказался ключом к одному из самых крупных открытий века.
Пемза – вулканическая порода, а на Крите и в непосредственной близости от него нет ни одного не только действующего, но и потухшего вулкана. Как же попала эта груда камней на северное побережье острова? Если открытия Артура Эванса показали, что в основе мифов о Миносе лежало воспоминание о прошлом могуществе Крита, то почему бы, рассуждал Маринатос, не обрести реальность и мифу о Девкалионовом потопе. Ведь древние относили его как раз к концу того XVI в. до н. э., в слое которого и была сделана необычная находка.
Ближайший вулкан удален от Крита более чем на сто километров. И если воздушная волна могла перенести выброшенную вулканом породу на такое расстояние, какова же была мощь извержения?! Какова была сила землетрясения и величина поднятого им вала, обрушившегося на острова и побережья Эгеиды?!
Когда на небольшом островке Кракатау, лежащем в Тихом океане между Явой и Суматрой, в августе 1883 года произошло извержение, о нем долго писали газеты и журналы всего мира как о самой крупной катастрофе века. Пар, образованный хлынувшей в кратер водой, разорвал остров и взметнул 50 тысяч кубометров раскаленных каменных обломков и песка на тридцатикилометровую высоту. Остатки острова разбросало на расстояние
В 1934 году, через два года после находки на критском побережье пемзовых камней, Спирос Маринатос впервые высказал идею, что катастрофу, в результате которой в конце XVI в. до н. э. погибли критские
дворцы, вызвало извержение вулкана на Фере. Пока это была только гипотеза. Чтобы проверить ее правильность и убедить других, ему следовало, временно переквалифицировавшись в геолога, изучить вулканическую деятельность Кракатау и сопоставить ее с геологическими условиями Феры. К тому же нужно было доказать, что жизнь на Фере прервалась именно в конце XVI в. до н. э., то есть одновременно с разрушениями на Крите, известными по раскопкам А. Эванса. Следы этой жизни в конце прошлого века обнаружили французские, а затем и немецкие археологи, но не сумели датировать случайно открывшийся слой – они отнесли его к значительно более позднему времени. Находки французов и немцев не вызвали интереса в научном мире. Даже точное место французских раскопок было забыто. Все пришлось бы начинать сначала… Но для этого С. Маринатос должен был выбить средства, убедить научный мир, спонсоров, власти в том, что раскопки на безвестном вулканическом островке важны и могут пролить свет на древнейшую историю знаменитого Крита.
Греческое правительство охотно выделяло средства для работ на Балканском полуострове, Крите или на островах Эгейского моря, считавшихся перспективными. Но оно совсем не стремилось поощрять «фантазии» начинающего археолога. Однако Маринатос не сдавался. Он тщательно изучил еще несколько вулканов, напоминавших ферский, что позволило ему с большей уверенностью сопоставлять последствия извержения на Кракатау и на Фере. Он детально ознакомился со всеми археологическими отчетами, связанными с раскопками на Крите и Фере, после чего счел себя вправе опубликовать в 1939 году в одном из ведущих научных журналов Англии статью «Вулканическое разрушение минойского Крита», в которой обобщил археологический и геологический материал, касавшийся гибели критских дворцов в конце XVI в. до н. э. Маринатос доказывал прямую связь между извержением вулкана на Фере и критской катастрофой.
Ученому удалось не только рассчитать, что мощь извержения на Фере вчетверо превышала мощь извержения на Кракатау, но, главное, восстановить геологическую картину катастрофы. Дополненная и уточненная впоследствии греко-американскими геологическими изысканиями, она такова.
Когда началось извержение и раскалившийся кратер вулкана заполнился водой, взрывом пара выбросило чуть ли не втрое больше камней и пепла, чем это было на Кракатау. На месте горного массива с вулканом, на 2 километра возвышавшимся над уровнем моря, осталась плоская коса протяженностью 11 километров. Большая часть острова превратилась в кратер гигантских размеров. И этот кратер, и то, что осталось от острова после катастрофы, покрылись многометровым слоем белой пемзы и красноватого пепла. Удушливые газы, пепел и пожары почти полностью уничтожили жизнь, по крайней мере, в радиусе до 170 километров. Взрыв острова сопровождался к тому же двадцати-тридцатиметровой волной-цунами, которая, довершив разрушения, смела крупные города восточной и северной части Крита, не говоря уже о мелких портовых городках Кикладских островов.
Было невероятной смелостью выступать на родине Эванса с гипотезой, по-новому осветившей одну из самых загадочных страниц критской истории. Первооткрыватель критской цивилизации, чей авторитет для англичан был незыблем, ревниво относился ко всем публикациям о Крите. Может быть, поэтому редактор счел необходимым предварить статью С. Маринатоса комментарием, в котором подчеркивалось, что редакция не разделяет точки зрения ее автора, идущей вразрез с мнением Эванса.
Археологи и историки встретили статью о гибели Феры с равнодушным недоверием. Зато геологи проявили к ней живой интерес. Действительно, на вулканическую деятельность Феры никогда не обращали особого внимания, тогда как несравнимо менее мощные вулканы Везувия, Этны и даже крошечного островка Стромболи близ берегов Сицилии были изучены тщательнейшим образом. Возможно, так случилось потому, что кратер древнего вулкана с поднимающимися из моря отвесными краями ни формой, ни размером не был похож на кратер: диаметр этой огромной чаши достигал 11 километров (между тем вулкан Кракатау, считавшийся до тех пор одним из наиболее грандиозных в мире, имел пятикилометровый кратер).