История четвертая. Гермиона Грейнджер и Дружба народов
Шрифт:
Ночью все кошки серы, даже черные, тем более, если притаятся в развилке ветвей.
Я заранее выспросила у Хагрида, где и когда пасутся единороги, где он их прикармливает (приводил же он нам на урок жеребят, значит, они спокойно даются в руки!), и теперь ждала.
Подо мной появилась серебристо-белая спина, и мрак будто рассеялся. Единорог осмотрелся, фыркнул и склонил голову к сочной траве. Вот тогда-то я и свалилась ему на шею, вцепившись изо всех сил. У лошадей толстая шкура, но у кошек очень острые когти… Единорог встал
– Прости, пожалуйста!
– выкрикнула я, подняв руки.
– Я не нарочно! Я… я просто не удержалась на дереве!
Он фыркнул и наклонил голову. Я увидела у него на шее серебристые потеки. Есть!
– Не убегай, я тебе помогу, правда… - зачастила я, вынимая палочку.
– Я из школы, Хагрид же приводил к нам на урок ваших детенышей. Честное слово, я не хотела, просто не выучилась еще толком лазить по деревьям и сорвалась, когда на тебя засмотрелась… И вцепилась машинально… Ну, ну… повернись, я остановлю кровь!
«Кровь единорога спасет жизнь, даже если человек будет на волосок от смерти», - помнила я. Мне удалось нацедить три флакончика, потом единорог занервничал, и я быстро залечила глубокие царапины. Убивший единорога ради собственного спасения будет проклят, но я же его не убила! И я не для себя, просто вдруг… вдруг…
– Всё, всё… - я похлопала его по гладкой шее. Он вдруг отстранился и посмотрел мне в глаза, а я поняла, что плачу, слезы катились градом, а я и не заметила сразу.
– Прости, пожалуйста… Прости, я…
Он вдруг шагнул вперед ласково толкнул меня храпом и пощекотал бархатными губами мою щеку. Слезы соленые, а лошади любят соль, вспомнила я, обняв благородную морду.
– Ты бы и так дал, если бы я попросила?
– спросила я, вытирая слезы о белую шерсть. «Ты б еще слез девственницы набрала», - пришла в голову дурацкая мысль.
Единорог фыркнул.
– Неужели это никому в голову не приходило?
Он коротко проржал, так, что стало ясно: нет, похоже, никому. Либо это было слишком давно, и он не помнит.
– Простишь меня?
Вместо ответа он прихватил меня губами за ухо, а я снова принялась гладить светящуюся гриву.
Вдалеке над лесом, в стороне стадиона вдруг взлетели в небо красные искры.
– Мне пора, - сказала я, встревожившись, - побегу.
Вместо ответа единорог вдруг привстал на одно колено, как цирковая лошадь.
– Что, ты довезешь?
– неверяще спросила я, но все-таки неуклюже забралась к нему на спину, крепко ухватившись за гриву. Верхом я разве что на карусельной лошадке каталась!
Единорог поднялся и на удивление ровной рысью двинулся к опушке. Я все время боялась свалиться, но… кажется, он бы меня не уронил.
Остановился он, правда, так резко, что я не удержалась и сползла наземь. До стадиона тут было всего ничего.
– Спасибо, - сказала я шепотом, поцеловала его в теплые ноздри и протянула руку к золотому
– Можно, подержусь? На удачу?
Он наклонил голову, а я взялась за кончик рога, зажмурилась и изо всех сил пожелала, чтобы всё закончилось хорошо.
Когда я открыла глаза, единорога уже не было, только смутное пятно белело в темноте Запретного леса, да карман мой оттягивали зачарованные бутылочки с волшебной серебристой кровью.
*
Я вернулась, когда Турнир еще не закончился, но…
Кровь единорога может спасти того, кто на волосок от смерти. Седрик Диггори умер мгновенно. Но Гарри - Гарри был жив, правда, к нему никого не пускали, только Сириуса.
Я металась по этажам, подслушивая и разнюхивая, услышала почти все, что рассказал Барти Крауч под веритасерумом: мы не догадались только о том, под чьей личиной он скрывался, а это был сам Грозный Глаз Грюм.
Это Барти запустил Темную метку на Кубке мира. Он подкинул имя Гарри в Кубок огня. Он делал все, чтобы Гарри выиграл и добрался до Кубка, превращенного в портал. Он подсказал фокус с золотым яйцом Седрику, зная, что тот поделится этим с Гарри, и велел Добби отнести Гарри жабросли, он убил собственного отца, чтобы не дать ему добраться до Дамблдора и рассказать обо всём…
Да, мы снова угадали верно: в Азкабане умер другой человек. Мать Барти Крауча. А сына Крауч-старший все это время держал под Империо, под мантией-невидимкой, а присматривала за ним Винки. Но Барти был силен, он освободился как раз на Кубке мира. Это он сидел прямо за нами вместе с Винки, он вытащил у Гарри палочку… А потом под Империо угодил Крауч-старший. Он тоже сумел его сбросить - почти - и добрался до Хогвартса, но сын успел первым…
Настоящего Грюма нашли живым, спрятанным в его собственном сундуке.
А наш добрый министр Фадж привел дементора, и тот одарил Барти поцелуем прежде, чем тот пересказал всё потрясенной общественности. Всё, особенно то, что Волдеморт всё-таки возродился, и уже не бесплотной тенью.
– Грейнджер, у меня нет времени, - сказал мне Снейп, когда я постучалась к нему поздно вечером. Я слышала, Дамблдор отправлял его куда-то той самой ночью, и сложно было не догадаться, куда именно: засвидетельствовать преданность Волдеморту.
– Правда, нет… Ну что это еще такое?
– Мне надо было пойти с Гарри!
– выговорила я, вцепившись в его мантию.
– Никто бы и не заметил! Может, ничего и не было бы, и Седрик остался бы жив…
– Да вы с ума сошли, что ли? Чтобы еще и вас там убили?!
– Снейп захлопнул дверь.
– Послушайте меня, Грейнджер… Да послушайте вы, потом рыдать будете! А, ч-черт… Ладно, рыдайте. У вас есть пять минут.
Я уложилась в три.
– Если бы нам сразу сказали, что именно произошло, - шмыгала я распухшим носом, - я бы успела… Хотя бы остановить Седрика! А может, и Гарри! Они бы и не заметили, кто их из-за куста оглушил…