История чтения
Шрифт:
Лессинг также привлек внимание к сходству между иконографией книги и витражами в окнах монастыря Хиршау [229] . Он предположил, что иллюстрации в книге были копиями витражей; и отнес их к 1503—1524 годам — времени служения аббата Иоганна фон Кальва, то есть почти за сто лет до «Biblia Pauperum» из Вольфенбюттеля. Современные исследователи все же полагают, что это не была копия [230] , но сейчас уже нельзя сказать, была ли иконография Библии и витражей выполнена в едином стиле, разрабатывавшемся на протяжении нескольких веков. Тем не менее, Лессинг был прав, отмечая, что «чтение» картинок в «Biblia Pauperum» и на витражах, по сути, ничем не различалось и в то же время не имело ничего общего с чтением слов, записанных на странице.
229
Хиршау город в Баварии. (Примеч.
230
G. Heider, «Beitrage zur christlichen Typologie», in Jahrbuch der К. К. Central-Comission zur Erforschung der Baudenkmale, Vol. V (Vienna, 1861).
Для образованного христианина XIV века страница из обычной Библии содержала в себе множество значений, о которых читатель мог узнать благодаря прилагающемуся комментарию или собственным познаниям. Читать можно было по желанию в течение часа или года, прерываясь и откладывая, пропуская разделы и проглатывая целую страницу за один присест. А вот чтение иллюстрированной страницы «Biblia Pauperum» проходило почти мгновенно, поскольку «текст» с помощью иконографии отображался как единое целое, без семантических градаций, а значит, время рассказа в картинках вынуждено было совпадать с тем временем, которое должен был затратить на чтение читатель. «Важно учитывать, — писал канадский философ Маршалл Маклюэн, — что старинные оттиски и гравюры, как современные книги комиксов, давали очень мало данных о положении объекта в пространстве или в определенный момент времени. Зрителю, или читателю, приходилось участвовать в дополнении и объяснении немногих подсказок, данных в подписи. Не многим отличаются от персонажей гравюр и комиксов и телевизионные образы, также почти не дающие сведений о предметах и предполагающие высокий уровень соучастия зрителя, которому приходится самому додумывать то, на что лишь был сделан намек в мозаике точек» [231] .
231
Marshall McLuhan, Understanding Media: The Extensions of Man (New York, 1964).
Что касается меня, то столетия спустя эти два типа чтения объединяются, когда я берусь за утреннюю газету: с одной стороны, я медленно просматриваю новости, статьи, продолжающиеся где-то на другой странице, связанные с другими темами в других разделах, написанные в разных стилях — от нарочито бесстрастного до едко иронического; а с другой стороны, почти невольно оцениваю одним взглядом рекламные объявления, на которых каждый сюжет ограничен жесткими рамками, использованы знакомые персонажи и символы — не муки святой Екатерины и не трапеза в Эммаусе, но чередование последних моделей «Пежо» или явление водки «Абсолют».
Кто были мои предки, далекие любители картинок? Большинство, как и авторы тех картинок, остаются неизвестными, анонимными, молчаливыми, но и из этих толп можно вычленить несколько отдельных личностей.
В октябре 1461 года, после освобождения из тюрьмы благодаря случайному проезду короля Людовика XI через город Менг-на-Луаре, поэт Франсуа Вийон создал длинный поэтический цикл, который он назвал «Большое завещание». Одно из стихотворений «Молитва Богородице», написанное, как утверждал Вийон, по просьбе матери, содержит и такие слова:
Нища я, дряхла, старостью согбенна, Неграмотна и, лишь когда идет Обедня в церкви с росписью настенной, Смотрю на рай, что свет струит с высот, И ад, где сонмы грешных пламя жжет. Рай созерцать мне сладко, ад — постыло [232] .Мать Вийона видела изображения прекрасного, полного гармонии рая и ужасного, кипящего ада и знала, что после смерти обречена попасть в одно из этих мест. Конечно же, глядя на эти картины — пусть и талантливо нарисованные, пусть и полные захватывающих подробностей, она ничего не могла узнать о жарких теологических спорах, происходивших между Отцами Церкви в течение последних пятнадцати веков. Скорее всего, ей был известен французский перевод знаменитой латинской максимы «Salvandorum paucitas, damnandorum muhitudo» («Немногие спасутся, многие будут прокляты»); скорее всего она даже не знала, что святой Фома Аквинский определял количество тех, кто будет спасен, как отношение Ноя и его семьи ко всему остальному человечеству. На проповедях в церкви ей указывали на картины, а ее воображение довершило остальное.
232
Вийон Ф. Большое завещание. Перевод Ю. Б. Корнеева. (Примеч. перев.)
Как и мать Вийона, тысячи людей поднимали взгляд и видели картины, украшавшие стены церкви, а впоследствии еще и окна, колонны, кафедры и даже ризу священника, когда он читал мессу, а также часть алтаря и видели во всех этих картинах мириады сюжетов, объединенных одним целым. Нет никаких причин думать, что с «Biblia Pauperum» это происходило как-то иначе. Хотя некоторые с этим не согласны. С точки зрения немецкого критика Мауруса Берве, например, «Biblia Pauperum» была «абсолютно непонятна неграмотным». Поэтому Берве считает, что «эти Библии скорее всего предназначались для ученых и клириков, которые не могли себе позволить приобрести полноценную Библию, или для „нищих духом“, не имеющих соответствующего образования и способных удовлетвориться этими заменителями» [233] . Соответственно и название «Biblia Pauperum» вовсе не означает «Библия нищих», а просто служило заменой более длинному «Biblia Pauperum Praedicatorum», то есть «Библия нищих проповедников» [234] .
233
Berve, Die Armenbibel.
234
Schmidt, Die Armenbibeln des XIV Jahrhunderts; also Elizabeth L. Einsenstein, The Printing Revolution in Early Modem Europe (Cambridge, 1983).
Были ли эти книги придуманы для нищих или для их проповедников, на протяжении всего года они стояли раскрытыми на аналоях, на глазах у паствы. Для неграмотных, тех, кому был заказан путь в страну печатного слова, возможность видеть священные тексты в книгах с картинками, которые они могли узнавать, или «читать», очевидно, давала ощущение причастности, способности разделить с мудрыми и могущественными материальность Слова Божьего. Видеть рисунки в книге — в этом почти магическом предмете, который в те времена принадлежал почти исключительно духовенству и ученым, — это совсем не то, что картины на стенах церкви, к которым они уже привыкли в прошлом. Как будто святые слова, которые до того принадлежали немногим, могущим делиться или не делиться ими по собственному желанию, вдруг были переведены на язык, который был понятен всем, даже «нищей и дряхлой» женщине, такой как мать Вийона.
СЛУШАЯ ЧТЕНИЕ
Картинки средневековой Европы предлагали синтаксис без слов, к которому читатель сам придумывал описание. В наше время, расшифровывая картинки рекламы, видеоживописи или комиксов, мы отдаем сюжету не только голос, но и слова Видимо, примерно так я читал в самом начале, еще до того, как познакомился с буквами и тем, как они звучат. Должно быть, с помощью акварельного Питера Кролика, медного Степки-Растрепки и больших ярких существ из «Трудолюбивого посыльного» я создавал сюжеты, которые объясняли и обосновывали разные сцены, объединяя их в одном рассказе, где имела значение каждая из нарисованных деталей. Тогда я не знал этого, но читательская свобода была в то время познана мною едва ли не до предела: мало того что я сам мог сочинять сюжет, еще и никто не заставлял меня повторять одну и ту же историю для определенных иллюстраций. В одной версии неизвестный герой был героем, в другой оказывался негодяем, в третьей носил мое имя.
Но иногда я был готов поступиться всеми этими правами. Я отдавал слова и голос, иногда даже уступал выбор книги и все это ради того, чтобы слушать. Я устраивался поудобнее (вечером, но частенько и днем, когда приступы астмы долгие недели удерживали меня в постели) и, облокотившись на подушки, слушал, как няня читает мне захватывающие сказки братьев Гримм. Иногда от звуков ее голоса меня клонило ко сну; иногда, наоборот, я пылал от возбуждения и заставлял ее перескакивать через куски текста, чтобы побыстрее выяснить, что же произошло дальше. Но чаще всего я просто наслаждался, позволяя словам уносить меня куда-то вдаль, и физически чувствовал, что отправляюсь в некие далекие края, в место, куда я не осмеливался заглянуть, на загадочную последнюю страницу. Позже, когда мне исполнилось девять или десять, мой школьный учитель сказал мне, что вслух читают только очень маленьким детям. Я поверил ему и отказался от этого занятия — отчасти потому, что процесс этот доставлял мне несказанное удовольствие, а я в то время считал, что все, доставляющее удовольствие, вредно. Лишь спустя долгое время, когда мы с возлюбленной решили читать друг другу «Золотую легенду», давно забытое наслаждение вернулось ко мне. Я не знал тогда, что у обычая читать вслух долгая и сложная история и что около столетия назад в испанской Кубе оно занимало важнейшую нишу в одной из основополагающих структур кубинской экономики.
Изготовление сигар было важнейшей экономической отраслью на Кубе начиная с XVII века, но в 1850-х экономический климат изменился. Перенасыщение американского рынка, растущая безработица и эпидемия холеры 1855 года убедили многих рабочих в необходимости создания профсоюза, который помог бы им улучшить условия труда. В 1857 было основано «Сообщество взаимопомощи честных рабочих и поденщиков», защищавшее интересы белых изготовителей сигар; аналогичное сообщество для свободных черных рабочих появилось в 1858-м. Это были первые кубинские профсоюзы, предвестники кубинского рабочего движения на переломе веков [235] .
235
S. Foner, A History of Cuba and Its Relations with the United States, Vol. II (New York, 1963).