История доступа
Шрифт:
Янина не поняла, он догадался об этом по ее лицу и снисходительно улыбнулся:
— Возьми два множества, множество женщин и множество дурочек. Множество женщин, безусловно, включает в себя все множество дур, но остается крохотная прослойка, тоненькая полоса на графике, отображающая подмножество женщин, не являющихся дурами.
— Зачем вы так говорите, — пробормотала Янина.
— Я, возможно, хочу польстить тебе… Если бы Новин выздоровел, это событие попало бы в число феноменов, именуемых чудесами.
Янина поклонилась, пожелала спокойной ночи (спокойного утра, скорее всего) и вернулась к себе. Мышка не спала: ее снедало любопытство. Янина отдала ей следующее приказание.
— Но это неприлично, принцесса!
— Это королевский дворец, что здесь может быть неприличного? Я приму его в зале. Можешь присутствовать при нашей встрече.
Они прошли по длинным коридорам, где днем и ночью горел свет, и гвардейцы на постах приветствовали их с нескрываемым удивлением. В малом зале для приемов их ждал поэт — бледный, немного всклокоченный, но очень почтительный.
— Я приняла решение, — Янина остановилась перед ним. — Возьмите.
И протянула ему маленький, почти невесомый узелок.
Поэт низко поклонился. Принял сверток двумя руками; ладонь левой была плотно обмотана кожаной лентой: поэт поранился недавно, защищаясь голыми руками от каких-то бродяг в переулке.
Накануне они долго беседовали. Поэт рассказывал Янине о власти слов и знаков. О заклинаниях, которые являются концентрированной формой поэзии, до того наполненной смыслами, что человеческое разумение не в состоянии расшифровать ее.
Янина неожиданно для себя рассказала о сорочке, изнутри расписанной символами. Возможно, это тоже заклинания?
Поэт очень разволновался. О таких сорочках, сказал он, ему доводилось слышать легенды. Внутри зашифрованы не только формулы здоровья и безопасности для носителя, но и заклинания-шифры для исполнения его желаний. Чаще всего одного желания, если оно, конечно, не противоречит основным мировым законам. «Законам Системы», — мысленно сформулировала для себя Янина.
— Сколько времени вам понадобится?
— Не могу сказать. Завтра отвечу точно…
— Поторопитесь. Я никогда в жизни не снимала ее надолго. Без нее мне… странно.
— Не волнуйтесь, принцесса, я понимаю, что это за сокровище, и возвращу вам ее в целости и сохранности!
Прежде чем лечь спать, она сходила к начальнику караула и отдала еще одно распоряжение.
Ей удалось поспать часа два, не больше.
— Принцесса, вы велели будить вас, если придет сообщение от стражи…
Янина выскользнула из сна моментально. Покрылась холодным потом: принимая предосторожности, она надеялась, что они никогда не понадобятся.
—
— Господин поэт задержан при попытке спешно оставить дворец… Он говорит, вы ему приказали…
Дальше она помнила все урывками.
Едва одевшись, она прибежала на центральный пост. Поэт, расхристанный, с безумными глазами, был к тому моменту связан — так яростно он добивался свободы, так настаивал на своем праве немедленно покинуть дворец.
При виде Янины он страшно побледнел.
— Что случилось? — она смотрела ему в глаза. — Куда вы?
— Мне понадобились некоторые книги, я не успел расшифровать… Он говорил и блуждал глазами. Янина ощутила головокружение.
— Где она? Где моя рубашка?
— Дайте мне время, я верну ее, только позвольте, дайте мне время…
Янина кинулась в комнату, где поэт ее милостью жил. Портьеры, ковры, все тряпки пропахли паленым, хотя окно было распахнуто настежь. В камине тлел последний обрывок тончайшей расписной ткани.
— Это экран, — сказал король, разглядывая белый лоскут с обгоревшими черными краями. — Это экран, совершенно точно. Вещь экранировала вас, защищала от чего-то… От некоего постоянно действующего фактора… Либо, наоборот, защищала мир от вас. С какого возраста вы ее носили?
— С рождения.
— Что?!
— Она росла вместе со мной.
Король в ярости отшвырнул лоскуток.
— Что я говорил о множестве женщин — и подмножестве дур?!
— Вы были правы.
Янина закрыла сухие, воспаленные, саднящие глаза. Поэт стоял здесь же. Два гвардейца держали его за скрученные локти. Он уже не вырывался — только тяжело дышал.
— Ты ведь не сам до этого додумался, — сказал ему король.
— Я все расскажу, — прошептал поэт разбитыми губами.
— Покажи руки. Эй, отпустите его, я хочу видеть его ладони…
Король рванул полосу черной кожи, обмотанную вокруг левой ладони поэта. Открылась кожа — рука с тыльной стороны и на ладони была черной, и на аспидной коже выделялись символы, похожие на узоры, либо узоры, похожие на символы.
— Я все расскажу, — тихо, как-то очень интимно сказал поэт. — Пожалуйста.
Главный королевский палач был тощим неприметным человечком, отцом двух взрослых дочерей. У него было отвратительное, с точки зрения Янины, качество: после первого часа в допросной камере подследственный начинал любить главного палача, обращаться к нему голосом, полным нежности, и плакать от невозможности рассказать больше, чем знает.
Поэт говорил без умолку.