История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима
Шрифт:
В этом бесконечно разрываемом мире учителя-философы продолжали попытки понять жизнь и задавали главные вопросы своего времени: как может человек оставаться цельным в мире, постоянно раздираемом на части?
Учение Конфуция, которое Шан Ян находил таким разрушительным для своих целей, продолжало жить благодаря его самому знаменитому ученику Менцию (как и Конфуций, это латинизированная форма имени Мэн-цзы). Работы Менция обращали особое внимание (что едва ли удивительно) на взаимоотношения между правителем и его народом. Правитель правит по воле Небес, писал Менций, но так как Небеса «не говорят», правитель обязан взвешивать, правильно ли на деле он выполняет волю Небес, прислушиваясь к мнению людей.17 Если бы он слушал достаточно внимательно, он бы знал, что война никогда не была волей Небес. «Можно угадать, каковы ваши основные амбиции – пишет Менций, адресуясь к воображаемому
Но Менций был не только голосом, предлагавшим решения. Его письменные работы давали конфуцианскую трактовку способности человека к совершенствованию: необходимость доброты и соблюдение должных форм как путь нахождения мира в тревожные времена. Многие в Воюющих Царствах находили это абсолютно неприемлемым. Они ежедневно видели доказательства существования эгоизма и страстного желания власти; они жили в таком ежедневном хаосе, что соблюдение форм казалось бессмысленным.
В течение этих лет новая философия, абсолютно отличная от философии Менция, выстраивала мистические связи из более древних времен. Окончательно эта философия появилась в письменной форме как Дао-Дэ-Цзин. Дао – это Путь. Даосисты верили, что путь к миру лежит в пассивном приятии обычного хода вещей, что должно было казаться легко выполнимым.
Даосист не создает законов. Все декларации об этичном поведении неизбежно делаются недействительными, становясь отражениями собственной врожденной порочности человека.19 Любых позитивных заявлений нужно избегать, наряду с агрессией и амбициями. Вот как объясняет Дао-Дэ-Цзин:
Тао неизбежно ничего не делает,и все-таки нет ничего невыполненного.Если бы цари и князья могли сохранить это,все дела пошли бы через их преображение…Отсутствие желаний привело бы к покою;Мир сам по себе нашел бы свое равновесие.20Чтобы выйти из хаоса, нужно ждать с верой – что будет, то будет: вот практическая философия для тяжелых времен. Вероятно, самым знаменитым даосистом был Чжуан-цзы, который родился в том же году, в котором князь Сяо унаследовал трон Цинь и пригласил Шан Яна в свою страну.
«Достоинства императоров и царей излишни, когда дело касается мудрости, – писал он, – а не средств, позволяющих поддерживать тело в целости и заботиться о жизни. И все-таки как много мужей грубого мира сегодня ввергают себя в опасности и отбрасывают жизни прочь в погоне просто за вещами! Невозможно помочь им, сожалея!»21
Сам Чжуан-цзы изложил это метафорически так:
«Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он порхающая бабочка, он доволен собой и делает, что хочет. Он не знал, что он Чжуан-цзы. Внезапно он проснулся и вспомнил, что он во плоти и, несомненно, является Чжуан-цзы. Но он не мог понять: тот ли он Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, или он бабочка, которой снится, что она – Чжуан-цзы».
В такие дни даосист находил наиболее приемлемым способом существования отрешиться от материального мира. Следующая военная кампания, которая разразилась у его дверей, следующий закон, выпущенный князем, чтобы ограничить его возможности – все это лишь отдельные раздражители, а не истинная природа вещей. Неважно, сколько барьеров поставлено вокруг него – он остается безучастным, как бабочка.
Сравнительная хронология к главе 67
Глава шестьдесят восьмая
Македонские завоеватели
Между 404 и 336 годами до н. э. десять тысяч греков бегут
Война между Афинами и Спартой была окончена. Афины остались в одиночестве, поверженные и озлобленные; Длинная стена была снесена, семьдесят тысяч афинян умерли от чумы, войны или политических чисток.1 Ни у кого не было планов на будущее, город был полон вдов и женщин, которые никогда уже не выйдут замуж, потому что погибло слишком много мужчин. Горький голос звучит у Аристофана в пьесе о том времени «Законодательницы»: «Ситуацию еще можно спасти, – заявляет одна из афинянок. – Я предлагаю передать управление Афинами в руки женщин!»2 Среди других их решений по поводу городских проблем – закон, говорящий, что любой мужчина, который захочет переспать с молодой женщиной, должен «сначала удовлетворить более зрелую».3
Спарта, номинальный победитель в Пелопонесской войне, едва ли находилась в лучшем состоянии. График посадок и сбора урожая был полностью нарушен, сельским хозяйством практически не занимались. Армии, проносящиеся по Пелопоннесу, вытаптывали виноградники, вырубали оливковые деревья и убивали стада животных. Все больше и больше спартанцев отчаивались прокормить себя дома и становились наемниками.
Тысячи этих спартанцев пошли работать на персов. В 404 году Артаксеркс II унаследовал трон своего отца Дария II. Но в Персии шла жестокая борьба за наследование. Кир, младший сын Дария, бывший теперь сатрапом в Сардах, планировал захватить корону себе. Он был амбициозным и энергичным молодым человеком – а вот Артаксеркс не являлся внушительной фигурой. Он был неважным наездником,4 и Плутарх, который описывал его жизнь, говорит, что у него был «уступчивый и мягкий» характер.5
Чтобы получить поддержку, Кир «разослал приказы командирам своих гарнизонов в различных городах, чтобы вербовали войска по всему Пелопоннесу, сколько возможно и наиболее годных» (взято из рассказа, записанного Ксенофонтом, о молодом наемнике, который ответил на этот призыв).6 Очевидно, Кир нанимал этих солдат для обороны персидских владений в Малой Азии. Но в 401 году из его войск, составлявших более десяти тысяч наемников-греков, пришло тревожное известие. Персидский сатрап Лидии, некий Тиссаферн, ранее ведший переговоры с Алкивиадом, спешно отправился на восток, чтобы предупредить царя.
Когда тайна открылась, Кир направился со своей армией к Евфрату, пересек его и затем повернул на юг, идя к Вавилону, оставляя реку справа: вероятно, он планировал использовать Вавилон как базу для атаки на сердце Персидской империи. Похоже, большая часть персидской армии находились в Экбатане.7 Артаксеркс II должен был собрать свое громадное войско, снарядить и отправить в поход, что заняло неожиданно долгое время (Плутарх говорит, что его тормозила «естественная медлительность»).8 Поэтому Кир прошел почти всю дорогу до Вавилона, прежде чем царская армия догнала его; долгое путешествие заставило его выдать дополнительное жалование греческим наемникам, так как они громко жаловались на расстояние.9
Армия мятежников встретилась с царским войском у Кунакса, примерно в сорока милях к северу от Вавилона. [232] Ксенофонт, маршировавший при полной выкладке в центре греческих рядов, так описывает его приближение:
«Ранним полуднем на горизонте появилась пыль, как белое облако, и через какое-то время вдали на равнине появилось что-то черное. Когда они подошли ближе, внезапно засверкали вспышки на бронзе наконечников копий, и формирования врага стали видны… кавалерия в белых доспехах… солдаты с плетеными щитами… гоплиты с деревянными щитами, доходящими до самых ступней (говорят, то были египтяне)… еще кавалерия и лучники… Впереди… двигались колесницы, считавшиеся скифскими. С них под углом свисали худые скифы, часть их пристроилась под сиденьем возницы, повернувшись лицом к земле, чтобы срезать все помехи на пути. Идея заключалась в том, чтобы вогнать колесницы в греческие ряды и прорубить их».10
232
Точное расположение Кунакса неизвестно. Плутарх говорит, что он располагался в «пятистах форлонгах» (то есть около 100 км) от Вавилона, а описания битвы предполагают, что место находилось на берегах Евфрата. (Прим. авт.)