История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Бауэр Сьюзен Уайс

Это было последней каплей. Синаххериб лично метнулся на юг, как ярость самого Ашшура. Его войска смяли объединенное войско противников, едва задержавшись. Меродах-баладан бежал с поля боя и скрылся в приморских топях, которые он хорошо знал, чтобы спрятаться там. Синаххериб прошел остальной путь до Вавилона, который благоразумно открыл свои ворота, как только увидел на горизонте войско ассирийского царя. Синаххериб вошел сквозь открытые ворота – но решил сделать Вавилону предупреждение: он обыскал город, взял почти четверть миллиона пленных и уничтожил поля и урожаи тех, кто присоединился к альянсу против него.

Кроме того, он провел почти неделю, охотясь в болотах за Меродах-баладаном, но поймать старого лиса ему не удалось.

Тем временем

старый город филистимлян Экрон, не вняв предупреждению в виде судьбы Вавилона, решил поднять полномасштабный мятеж, сверг и заковал в цепи своего лояльного к Ассирии царя. Финикийские города Тир и Сидон также восстали, но царь Хизкия из Иудеи все еще не решался на решительные действия, учитывая предостережение пророка Исайи.

Синаххериб приготовился покинуть Вавилон и пойти на мятежников. Он назначил править вместо себя в Вавилоне наместника – этот новый правитель, Бел-ибни, вырос при ассирийском дворе. «Он жил как щенок в моем доме», – замечает Синаххериб в одном из своих писем, употребив сравнение, которое подразумевает как минимум лояльность, если не жесткий контроль над своим ставленником.⁵

Потом ассирийская армия двинулась на тревожный запад. Анналы Синаххериба сообщают, что он завоевывал и разграблял все города по пути через западно-семитские земли, если те не подчинялись ему сразу. Однако немалое время, которое ушло у него на прокладывание пути сквозь восставшие земли, заставляет предположить, что «западный фронт» оказался для него более трудным вызовом, чем царь ожидал. [170]

А затем на горизонте вдруг появилась неожиданная угроза. «Синаххериб получил известие, – сообщает Вторая Книга Царств, 19:9, – что Тиргак, царь Египетский, вышел сразиться с ним».

170

Кампания 701 года описана в хрониках Синаххериба, во Второй Книге Царств и у Исайи, 36–37; она также описана Геродотом и Иосифом. Некоторые неассирийские хроники упоминают также вторую кампанию против Иерусалима в конце правления Синаххериба (она не описана нигде больше). Ни один из этих источников не дает полную и ясную картину хода событий, поэтому наше описание – лишь реконструкция возможных действий. (Прим. авт.)

На самом деле Тиргак еще не был фараоном. Он был младшим сыном фараона Пианха, который умер примерно пятнадцать лет назад. Брат Пианха, Шабака, сел на трон, несмотря на то, что у Пианха имелось два живых сына; это был нубийский обычай, когда братья обходят сыновей при наследовании царю.⁶ После смерти Шабаки трон унаследовал его старший сын; Тиргак служил у него начальником и был также назначенным наследником.

Когда Тиргак с египетской армией появился на горизонте, Хизкия, похоже, решил связать свою судьбу с анти-ассирийской коалицией. Меродах-баладан обхаживал его некоторое время, рассылая письма из своего укрытия. Когда Хизкия заболел фурункулезом, Меродах-баладан «отправил Хизкии письмо и подарки, потому что услышал о болезни Хизкии».⁷

Хизкия, который великолепно знал, что являлось истинным мотивом этого жеста доброй воли, принял подарки и предложил показать халдейским послам свой дворец: «В его дворце не было ничего, – говорит Вторая Книга Царств, – чего бы Хизкия не показал им». Осмотру подверглось и оружие с доспехами; Хизкия рассказал послам, как он сможет принять бой.

Придворный пророк Исайя был в ужасе. «Что ты им показал?» – спросил он царя. Когда Хизкия ответил: «Я показал им все», – Исайя предсказал ему гибель: «Все в твоем дворце, – сказал он, – и все, что накопили твои отцы, и твои собственные потомки в том числе, будет утрачено».

Хизкия не обеспокоился. «Это хорошо, – ответил он Исайе, и автор Книги Царств добавляет: – Он думал: „по крайней мере, мир сохранится, пока я жив”«. Поддерживаемый этой близорукой надеждой, Хизкия согласился в качестве своего первого анти-ассирийского шага позаботиться о плененном царе Экрона. Вожди мятежа в Экроне боялись, что постоянное присутствие царя в подземной тюрьме города может вдохновить другие про-ассирийские силы в городе на контрмеры. Устрашающая репутация Ассирии означала, что каждый замысел против нее обязательно встречал оппозицию, предполагавшую, что было бы лучше не навлекать беду на собственные головы.

Царь Экрона был препровожден в Иерусалим и посажен под стражу. Когда Синаххериб услышал об этом акте открытого неповиновения, он – от стен города Лахиса, где руководил осадой, – послал к Хизкии гонцов. Это не были простые послы, Синаххериб отправил своего военачальника, высшего офицера и еще одного командира; они прибыли во главе огромной армии. Три чиновника двора Хизкии вышли встретить их.

Очевидно, Синаххериб проинструктировал своих представителей, как оказать на противника психологическое давление до проведения атаки. Ассирийские офицеры остановились на траве перед стенами Иерусалима, на которых собралась половина жителей города, чтобы слышать, что происходит. Они громко заявили на иврите:

«Скажите Хизкии, что царь Ассирии прислал ему послание: „Тебе не на что уповать; нет у тебя стратегии и войска. Может быть, ты надеешься на египетские колесницы и конницу, но Египет, это трость надломленная, которую ты пытаешься использовать как посох. Она проткнет твою руку, если ты обопрешься на нее”«.⁸

При этих словах три представителя Хизкии попросили командира говорить с ними не на иврите, а на арамейском – они понимали язык арамеев, как и большинство ассирийцев, которые служили во внешних частях империи. «Не говори с нами так, чтобы понимали люди на стенах», – попросили они. Но ассирийский командир отказался в резких и грубых выражениях: «Послание предназначено и для них тоже. Как и вам, им придется жрать свое дерьмо и пить собственную мочу».

Люди на стенах, предупрежденные царем не отвечать ни на какие угрозы, хранили молчание. Но предупреждение, сообщенное всему населению Иерусалима и подкрепленное ощетинившимися ассирийскими копьями, поколебало Хизкию. Он «порвал свои одежды» и – менее поэтично – отослал Синаххерибу в Лахис одиннадцать тонн серебра и почти тонну золота в качестве дани. Он также снял цепи с царя Экрона и отпустил его; вероятно, несчастный пошел в ассирийский лагерь, где должен был ответить на несколько очень трудных вопросов о том, как он позволил знати Экрона взять над ним верх.

На время это ликвидировало кризис. Синаххериб не простил Хизкию – но сейчас ему приходилось иметь дело с египтянами. Две армии встретились у Элтекея; детали битвы не сохранились, но, хотя египетская армия позднее отступила домой, Синаххериб не преследовал ее – что предполагает чрезвычайно тяжелую победу.

Однако теперь он мог, не отвлекаясь, уделить внимание восставшим городам на западе. Он осадил Экрон, который быстро пал, а затем вернулся назад к Иерусалиму.

Последовала осада, которая внезапно закончилась по какой-то непонятной причине, без победы ассирийцев. Синаххериб сделал все, что мог, чтобы заявить о победе – даже указал в своих надписях на подтверждающие ее детали, что ассирийские цари обычно делали только в случае малоуспешных кампаний.⁹