История Древней Греции в 11 городах
Шрифт:
Александрия Египетская явилась не только первым из одноименных поселений, но и намного превосходила их по значению. Зимой 332/31 г. до н. э. (по официальным данным, 7 апреля 331 г. до н.э.) Александр лично присутствовал при разметке плана будущего города, посоветовавшись, по своему обыкновению, с «наилучшими» предсказателями и провидцами; ими руководил Аристандр из Тельмесса (ныне город Фетие в юго-западной Турции). Он специально позаботился о том, чтобы новый город находился не на месте существующего египетского поселения, поскольку опасался негативных настроений местных жителей. (Он же весьма нуждался в их поддержке: оставалось всего около шести месяцев до окончательной, решающей битвы с Дарием III при Гавгамелах в Северном Ираке в октябре 331 г. до н.э.) Вместо этого он указал место неподалеку от одного из них, название которого по-гречески звучало как Ракотис. Действительно, об Александрии с самого начала говорилось, что она находится скорее близЕгипта, чем в Египте, – настолько сильно было представление о ней как о чем-то особом, инородном, о «привое», с самого своего основания обладавшем особой сущностью. Доступ в город жестко контролировался жителями – по происхождению греками и македонянами. Среди них были ветераны, торговцы, но попадались, конечно, и пройдохи, стремившиеся к наживе. На низшей же ступени социальной лестницы, разумеется, находился «подкласс» рабов всевозможных национальностей, а также низшее сословие свободных, но не пользовавшихся правами египтян и другие инородцы – в частности, иудейская диаспора. (Именно для них где-то в середине III в. до н. э. впервые была переведена на греческий язык Библия – этот перевод получил название Септуагинты.)
Поначалу, при жизни Александра и в течение некоторого времени после его смерти, Александрия являлась новой столицей имперской провинции, своего рода преемницей египетской «сатрапии», которой с 525 по 404 г. до н.э., а также с 343/342 по 332 г. до н. э. правили персы; ее главным городом был Мемфис – древняя столица Египта. Могущественное египетское жречество никогда не чувствовало себя комфортно под «игом» Ахеменидов (так они оценивали положение вещей) и время от времени бунтовало. Действительно, при последних фараонах местного происхождения, с 404 по 342 г. до н. э. волнения практически не утихали. Однако великий царь Артаксеркс III в конце концов вновь завоевал эти земли – лишь для того, чтобы его преемник Дарий III уступил их Александру десять лет спустя. В целом египтяне приветствовали Александра, врага их врагов. Но через короткое время недовольство чужеземной имперской властью вновь дало себя знать, и нужно заметить, что Александр вовсе не проявил такта в отношениях с новыми подданными. Скорее он хотел, если можно так выразиться, использовать свои египетские связи – в основном в личных, а также в пропагандистских целях. Отправившись в Мемфис, он провозгласил себя фараоном и даже был прославлен на греческом языке как сын бога верховным жрецом оракула Аммона (Амуна) в оазисе Сива, расположенном в нескольких сотнях километров к востоку, на границе с Ливией.
Около 305 г. до н. э. один из наиболее талантливых военачальников и друг детства Александра, македонянин по имени Птолемей, которого Александр назначил наместником египетской провинции, объявил себя «царем» этих земель и сделал Александрию своей столицей. Более того, ему удалось основать династию, которой оказалось суждено длительное, хотя подчас и беспокойное существование. Ибо почти три следующих столетия Александрия была столицей «эллинистического» государства. (Понятие «эллинистический» означает «греческий» в отношении культуры и административного устройства, но одновременно подразумевает сильное влияние со стороны культуры местной – настолько сильное, что между ними происходит своего рода слияние. Примером последнего может послужить новый династический культ Сераписа, представлявший собой сочетание культов Осириса – это божество олицетворяло дух умершего фараона – и быка Аписа, заимствованный из Мемфиса.)
Более того, в III в. до н.э. благодаря своему Мусейону (святилищу девяти Муз) и библиотеке (располагавшей гигантским собранием манускриптов, куда входила среди прочего коллекция рукописей трудов Аристотеля – по-видимому, весьма значительная), создание которой Птолемей I по крайней мере запланировал (в 285 г. до н.э. он скончался), Александрия также стала культурной столицей всего греческого мира. Гений математики Евклид и другие фигуры не меньшего масштаба – Эратосфен (одним из достижений которого стало измерение длины окружности земного шара, которое он осуществил с погрешностью в рамках приемлемого), Архимед (гений математики, а также изобретатель военных машин), Каллимах (глава Александрийской библиотеки, родом, как и Эратосфен, из Кирены), Феокрит (автор идиллий из Сиракуз, живший при александрийском дворе в 270-х гг. до н.э. при Птолемее II) и многие другие светила осчастливили своим пребыванием город – слишком многочисленные, чтобы поименно называть их.
Сосуществование ученых и деятелей искусства само по себе примечательно, однако в отношениях между ними не всегда царила гармония. Остроумец того времени называл Мусейон «клеткой для Муз», подразумевая, что там сидят взаперти представители всех соперничающих друг с другом видов птиц – у них не было регламента, предусматривавшего, в каком порядке им клевать корм, но зато они охотно клевали друг друга. Даже Птолемей I в преклонном возрасте обратился к литературному творчеству, написав апологетическое сочинение о своем участии в походе Александра. Оно не дошло до нас, однако послужило важным источником для Арриана, греческого автора из Никомедии в Вифинии (II в.). Мысль об утраченных мемуарах царя вдохновила по крайней мере одного романиста (Валерио Массимо Манфреди) и одного кинорежиссера (Оливер Стоун, в чьей картине Энтони Хопкинс играет Птолемея, от имени которого ведется рассказ).
Таким образом, Александрия была первым эллинистическим полисом – равно как и Александра можно по праву назвать первым эллинистическим правителем. Как было бы замечательно, если археологические раскопки дали бы нам хоть что-то сравнимое по масштабу с теми блестящими достижениями, которые сохранили для нас уцелевшие письменные памятники! Но увы: превратности исторической судьбы – случаи вражеской оккупации, смены режима и, более того, культуры и пожары, возникавшие случайно или в результате поджогов, – в сочетании с мощным воздействием сил природы (прежде всего землетрясениями) стали причиной того, что почти вся эллинистическая Александрия оказалась стерта с лица земли или скрылась под водой. Где находится (коснемся наиболее дискуссионной проблемы) знаменитая гробница Александра – та, которую построил Птолемей после того, как выкрал тело Александра (по пути из Вавилона в Македонию, где его должны были вновь предать земле), и которая стала целью паломничества первого римского императора Августа тремя веками позже? Покоятся ли, согласно недавно высказанному предположению, его останки в Венеции, в соборе Святого Марка (иными словами, мощи святого Марка, уроженца Александрии, на самом деле были останками Александра)? Или это лишь фантастические предположения, которые в отсутствие достоверных археологических свидетельств могут подчас выдвинуть даже разумнейшие из историков?
По крайней мере мы можем учитывать данные подводных археологических исследований, проводившихся Жаком-Ивом Эмперером и Франком Годье: они нашли – и продолжают находить – замечательные вещи в глубинах моря подле Александрии и на территории, расположенной примерно в 20 километрах к востоку от нее (возможно, на месте древнего Гераклиона). Их находки переданы в Новый национальный музей Александрии. Но даже самые искусные археологи никогда не смогут обнаружить достаточно остатков Фаросского маяка (предположительно достигавшего 100 метров в высоту), спроектированного для Птолемея I или II Состратом Книдским, в отличие от Мавзолея – одного из семи «канонических» чудес света, чтобы на их основе предложить убедительную его реконструкцию на бумаге, на экране компьютера, не говоря уж о том, чтобы воссоздать его трехмерную модель.
В дивном новом мире, состоявшем из царств с большими территориями, Александрия, будучи царской столицей, не могла функционировать подобно греческому полису – не говоря уж о невозможности аналогий с конкретными полисами. Законы, изданные здесь Птолемеем, действовали на всей территории Египта; им подчинялись и местные жители, и греки. Монетное дело в Александрии было поставлено на высоком уровне: город чеканил золотые и серебряные монеты, имевшие хождение во всем Египте (это был первый случай, когда на монетах появляется изображение правителя, занимавшего трон на тот момент). Однако недавние исследования показали, насколько в эллинистическом мире, раскинувшемся от Греции и Египта до Центральной Азии и современного Пакистана и просуществовавшем примерно с 300 до 30 г. до н. э., был живуч полис – и как политический, и как культурный институт. К примеру, греки и македоняне, составлявшие окружение Александра, перенесли при его жизни или после нее институт полиса в Центральную Азию, в Бактрию и Согдиану – туда, где находится современный Афганистан. В качестве наиболее яркого примера упомянем Ай-Ханум (на языке местного таджикского населения наименование означает «Лунная женщина»); это поселение, вероятно, представляло собой Александрию в Согдиане. Насчет того, насколько распространился процесс эллинизации и насколько сильно было эллинское влияние в этих городах, были высказаны основательные сомнения: разве они представляли собой что-либо иное, нежели форты – но только громадных размеров, – доступ в которые местному населению строго воспрещался (так что они не могли получить оттуда никаких благ культуры)? Разве их архитектура не напоминает в большей мере местную или персидскую, нежели греческую? Вероятно, это можно доказать в качестве общего правила, хотя проверить его применительно к конкретным случаям сложно. Но во всяком случае, посмертный культ героя, учрежденный в память основателя города Кинея, вовсе не отличается от, скажем, культа Тимолеонта в центре Сиракуз.
В довершение всего существуют свидетельства в пользу противоположного мнения – то есть подтверждающие эллинизацию. Они исключительно ярки и в то же время, что не поддается объяснению, носят единичный характер и тем более весомы, что связаны с наиболее восприимчивой сферой культуры – религией. Так, в святилище Тах-ти-Сангин в 150 километрах к западу от Ай-Ханум на реке Окс (Сыр-Дарья) находится посвящение, сделанное, несомненно, местным жителем Атросоком (чье имя означает что-то вроде «обладающий мощью божества огня»). Оно состоит в основном из каменного вотивного алтаря с греческой посвятительной надписью, поверх которой стоит бронзовая статуэтка, изображающая старого силена Марсия, играющего на двойной свирели aulos. Любопытно, что подумал бы об этом Аполлон, которому Марсий в одном мифе бросил вызов на музыкальное состязание, ставший для него роковым: когда он проиграл, с него содрали кожу.
Если бы поэт из Александрии К. П. Кавафис (1863–1933) был жив, когда раскопали алтарь, то, наверное, не слишком удивлялся бы. Воображая, будто дело происходит в 200 г. до н.э. (или как будто он сам из этого времени), Кавафис изображает грека эпохи эллинизма, который гордо заявляет:
Мы – от александрийцев до антиохийцев, От египетских греков сирийских, Селевкийцы, мидийские греки И персидские и остальные. Мир обширных владений с его исключительным чувством Сообразности – гибкий при всех обстоятельствах. И единое наше наречье (koin^e) Донесли мы до Бактра, до Индии донесли.