История Франции т.2
Шрифт:
Наполеон, как он сам заявлял, готов был в крайнем случае допустить, чтобы Россия торговала с Англией в Архангельске, но «Балтийское море должно быть закрыто» [189] . А как раз этого русское правительство не могло обеспечить. «Экономика оказалась сильнее дипломатии и царя, вместе взятых» [190] . Оппозиция продолжению политики континентальной блокады была так сильна, что Александру I могла угрожать участь Павла I. «Становилось совершенно ясно, что переломить экономическое развитие России было бы безумным; что воевать легче, чем переносить далее тягости континентальной блокады… Александр I ответил на Трианонские декреты русским тарифом 31 декабря 1810 г., представлявшим собой не что иное, как формальное объявление таможенной войны Франции» [191] . Этот тариф устанавливал высокие, фактически запретительные пошлины на все товары, ввозившиеся через сухопутную границу, т. е. прежде всего на французские товары, и одновременно разрешал нейтральную торговлю
189
Ibid., p. 516.
190
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22. стр. 30.
191
М. Н. Покровский. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. М., 1923, стр. 33.
Уже в январе 1811 г. Наполеон предпринимает первые шаги к подготовке войны против России и сознательно провоцирует царское правительство своей польской политикой. Он отказывается ратифицировать уже подписанную Коленкуром конвенцию, в которой Франция давала гарантию, что Польша никогда не станет вновь самостоятельным государством. Наполеон вовсе и не собирался восстанавливать независимую Польшу, но, отказываясь подписать конвенцию, он надеялся укрепить среди поляков надежду на то, что поможет возрождению Польши, и в то же время вырвать у России уступки угрозой восстановления Польши в границах 1772 г. Никаких симпатий к Польше он не питал. Борьба велась, как подчеркивал Маркс, «не за восстановление Польши, а за систему континентальной блокады против Англии» [192] .
192
ЦПА ИМЛ, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 1681.
Отказываясь от продолжения политики континентальной блокады, гибельной для экономики России, допуская в порты Балтики английские суда, хотя и под нейтральным флагом, Александр I учитывал очень невыгодное для Наполеона соотношение сил на русской границе (русской армии мог противостоять только 45-тысячный корпус Даву и польская армия в герцогстве Варшавском, около 55 тыс. человек). Однако в связи с наращиванием французских военных сил в октябре 1811 г. «под строжайшим и непроницаемым секретом» командующим важнейшими соединениями был отдан приказ: хотя и «нет никаких причин ожидать, что может случиться разрыв между нами и французами», держать вверенных им солдат в постоянной готовности к походу и ждать известия от генерал-лейтенанта Витгенштейна о его переходе границ Пруссии. Это должно было послужить для них сигналом к выступлению в поход по «приложенным в запечатанных конвертах маршрутам» [193] .
193
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 434, лл. 50–59 (цит. по: Н. И. Казаков. Внешня политика России перед войной 1812 г. — «1812 год. К стопятидесятилетию Отечественной войны». М… 1962, стр. 23).
Но такой план был рассчитан на активное содействие Пруссии и доброжелательный нейтралитет Австрии, а Наполеон как раз в это время заключил с обеими странами союзы и заручился даже обещаниями предоставить в его распоряжение военные контингенты. Ряд военных специалистов доказывали Александру I, что наиболее благоприятного исхода военных действий Россия может ожидать в случае оборонительной, а не наступательной тактики.
Однако Россия продолжала твердо придерживаться политики мирных отношений с наполеоновской Францией. В то же время Наполеон, совершенно ослепленный и упоенный своими успехами, уже твердо принял решение о походе в Россию. Опасаясь, что Россия может перехватить инициативу, а его силы на русской границе были еще совершенно недостаточны, Наполеон притворно подчеркивал свое миролюбие и предлагал переговоры. В то же время он начал в тайне, «на цыпочках», по выражению А. Вандаля, передвигать свои армии на восток. В окружении Наполеона раздавалось немало трезвых голосов, предупреждавших его о всем безумии вторжения в Россию. В апреле 1811 г. во время 10-часовой аудиенции Коленкур, уже отозванный Наполеоном из Петербурга из-за расхождений в русской политике, обрисовал императору все возможные губительные последствия похода в Россию. Но Наполеон был абсолютно убежден в своем огромном военном перевесе. Он рассчитывал, что, использовав всех своих союзников, сосредоточит против России огромную армию, которой ничто не сможет противостоять. «Одно хорошее сражение, — самоуверенно заявил он Коленкуру, — и от благих намерений вашего друга Александра ничего не останется» [194] . Уже в середине 1811 г. Наполеон твердо решил, что война с Россией начнется в июне 1812 г., и с этих пор все его усилия сосредоточены были на методическом и непрерывном передвижении своей огромной армии к русской границе.
194
А. L. Caulaincourt. Memoires, v. I Paris, 1933, p. 293 (есть русск. пер. А Коленкур. Поход Наполеона в Россию. М., 1943).
К лету 1812 г. Наполеону удалось сосредоточить у русской границы огромную, почти 600-тысячную армию. Только половину ее составляли французы. Около 180 тыс. дали немцы; в их числе был вспомогательный австрийский корпус Шварценберга (30 тыс.) и 20-тысячный прусский корпус Иорка, которые Наполеон расположил на своих крайних флангах. Почти 90 тыс. составляли польские контингенты, около 32 тыс. — итальянцы, испанцы, южные славяне. Уже этот пестрый национальный состав армии являлся источником ее большой слабости. Огромные трудности сулили растянутость коммуникаций, чрезвычайная сложность питания и снабжения такой многочисленной армии, растянувшейся на тысячи километров. Но император был преисполнен оптимизма. В авангардной части «великой армии», предназначенной для боевых операций, было около 430 тыс. солдат; мощная по тем временам артиллерия составляла 1146 орудий. Ей противостояли три русские армии, общая численность которых не превышала 200 тыс., к тому же они были разъединены. Наполеоновская армия «вторжения» более чем вдвое превышала русскую.
В ночь с 23 на 24 июня, без всякого объявления войны, французская армия начала переправу через реку Неман-130 лет спустя почти ту же дату Гитлер демонстративно избрал для своего вероломного нападения на Советский Союз. «Начиналась великая авантюра. Наполеон должен был вернуться властелином всей Европы или повергнутым в прах. Еще один раз он играл ва-банк» [195] .
С первых же дней война приняла иной оборот, чем тот, которого ожидал Наполеон Правда, уже 26 июня он был в гом самом Виленском замке, который еще несколько дней назад занимал Александр I. Но вся стратегия Наполеона неизменно была нацелена на то, чтобы в первые же недели нанести противнику молниеносный сокрушительный удар и вынудить его к капитуляции. К длительной кампании его армии не готовились. На этот раз главные силы русской армии под командованием Барклая-де-Толли, еще до 1812 г. отстаивавшего необходимость стратегии измора, отступали в глубь страны, решительно уклоняясь от генерального сражения. Французам не удалось также отрезать и окружить вторую русскую армию Багратиона. В начале августа обе армии соединились под Смоленском. В этих боях русская армия доказала свои превосходные боевые качества. Город был сдан только после того, как объединенная армия отошла за Смоленск.
195
С. Lefebvre. Napoleon, р. 390.
К тому времени для французов стали обнаруживаться все тяготы и трудности похода в Россию: на пути в Смоленск французская армия потеряла уже не меньше 80 тыс. человек и из них только 10 тыс. убитыми и ранеными. Ближайшие советники императора и даже он сам предполагали остановиться и перезимовать на линии Днепра. Но как только вновь мелькнула надежда дать генеральное сражение, Наполеон отказался от своего благоразумного намерения и устремился дальше к Москве. «Не пройдет и месяца, как мы будем в Москве; через шесть недель мы получим мир», — самоуверенно утверждал Наполеон, когда в середине августа французская армия двинулась от Смоленска по направлению к Москве [196] .
196
A. Vandal. Napoleon et Alexandre I, v. III, p. 529, 531.
Русское общественное мнение не мирилось с возможностью сдачи Москвы без боя. Хотя барклаевская стратегия отступления обнаруживала свою полную целесообразность, Александр I под общественным давлением вынужден был поставить во главе армии Кутузова, несмотря на личную антипатию к нему со времен Аустерлица. Русская армия остановилась перед Москвой, и 7 сентября 1812 г. (по н. ст.) произошло знаменитое сражение под Бородином. К тому времени огромный численный перевес наполеоновской армии в результате всех трудностей продвижения был уже утрачен, но все же у французов было около 130 тыс. человек, которым Кутузов мог противопоставить не более 120 тыс.
Больше двух месяцев стремился Наполеон к этому сражению, заранее абсолютно уверенный в победе. Но Бородино принесло ему горькое разочарование — исход этого сражения нисколько не напоминал ни Маренго, ни Аустерлиц, ни Иену или Фридланд. Русская армия сражалась великолепно, и хотя и отступила, но в полном порядке. Обескровленная огромными потерями, французская армия бессильна была преследовать противника.
На военном совете в Филях Кутузов принял на себя ответственность и мужественно решил уступить Москву, но сохранить армию. 14 сентября (н. ст.) Наполеон вступил в Москву. Но это был совершенно опустевший город, в котором очень скоро, по неизвестным причинам, начался пожар, внесший деморализацию во французскую армию и уничтоживший большую часть запасов [197] . Наполеон вынужден был даже на несколько дней покинуть Кремль, в котором он расположился, и перейти в Петровский замок.
197
См. В. М. Холодковский. Кто сжег Москву в 1812 г.? — «Вопросы истории», 1965, № 4.
Ошеломленный этим совершенно неожиданным ходом событий, Наполеон в первые дни после пожара готов был покинуть город и отойти на зимние квартиры по линии Витебск-Смоленск. Благоразумие явно диктовало необходимость немедленного отступления из Москвы до начала зимы, тем более что в тылу французской армии, на ее флангах, началось опасное движение русской армии: с севера, от Риги, продвигались войска Витгенштейна, а с юга спешила Дунайская армия, освободившаяся после заключения Бухарестского мира с Турцией. Соединение этих армий угрожало отрезать главную армию Наполеона, зашедшую так далеко в глубь России. Своевременное отступление оставалось единственным шансом для ее спасения.