История Франции. Том 2 Наследие Каролингов
Шрифт:
От Берри до Лангедока три основных клана сменяли друг друга, вытесняя и враждуя друг с другом иногда до смерти: клан Бернара Плантвелю, сына Бернара Септиманского, сначала графа Отёнского, контролирующего также Лимузен и Овернь и временно захватившего в 872 году Тулузен у соперничающего клана Раймундов, который войдет в силу немного позже. Третье лицо по имени Бернар Готский жил в Лангедоке и оспаривал Керри у Плантвелю, а также графство Отён, владение Тьерри, их общего предка, будучи очень алчным, ибо он властвовал во франкской Бургундии. Вот почему на некоторое время его получит Роберт Сильный, перед тем как оно перейдет семье Бозон; сам Бозон был влиятельной персоной в южной Бургундии, от Шалона до Вьенна, в самом конце правления Карла Лысого, к тому же являясь его шурином.
На нижних ступенях иерархической лестницы, под этими знатными маркизами, как чаще всего называют их тексты, и владельцами многочисленных графств, находились Гифред в Сердани, Рамнульф в Пуатье, чьи потомки станут очень могущественными в Аквитании, Вульгрен в Ангулеме и Перигё и некоторые другие.
Вплоть до конца правления Карла и даже немного после него такая концентрация постов и должностей
8. Итоги норманнской агрессии
Несомненно, участившиеся нападения норманнов на церкви, разрушение их и обращение в бегство духовенства значительно подорвали материальные и духовные основы множества монастырей. Феодалы, взяв их под свою защиту, восстановив их, с большей легкостью могли затем завладеть ими. Церкви были первой и наиболее привлекательной добычей, поэтому с них взимались деньги, необходимые для того, чтобы откупиться от варваров. Все эти поборы тоже обедняли Церковь, если еще учесть, что они происходили регулярно в течение полувека. Еще в 882 году, как сообщает «Хроника аббатства Сен-Бертен», король Карл Толстый купил добровольный уход норманнов, позаимствовав «несколько тысяч фунтов серебром и золотом из казны Сент-Этьен в Меце и других церквей». Разумеется, такие изъятия церковных богатств делали саму Церковь все более уязвимой.
Относительное разделение королевства в интересах крупной аристократии ослабляло государственную власть, а всеобщее замешательство, грабежи и набеги норманнов не столько из-за их жестокости, сколько из-за длительности и повторяемости — нанесли ощутимый удар каролингской системе, остававшейся от Карла Великого. Конкретное воздействие этого удара определить довольно сложно, и историографические дискуссии по этому поводу еще продолжаются. Но даже из-за нескольких мощных ударов западное королевство не было сломлено до конца. К примеру, в эту же эпоху переживает расцвет интеллектуальная и художественная деятельность. Продолжала функционировать экономика. В Сен-Бертен, Сен-Реми в Реймсе около 860 года были установлены последние большие полиптихи — наподобие тех, которые находились в Сен-Жермен-де-Пре сорока годами раньше. Крестьяне были привязаны к земле и редко покидали ее — только в случае опасности. Конечно же, в крупные области стекалось больше всего рабочей силы.
Воспользовавшись паникой и неразберихой, зависимые крестьяне могли оставить родные места и найти себе работу не на столь принудительных условиях, тогда как владельцы обезлюдевших земель набирали себе новых крестьян на условиях оброка и более легких повинностей. Ослабление государственного давления, смягчение эксплуатации крестьян говорили в пользу норманнов и их присутствия. Но подобная тенденция к освобождению, если она действительно и имела место, на самом деле была едва заметной. Как провести границу между передвижениями, вызванными внешней агрессией, и бегством от хозяина, столь же древним, как и само рабство?
Были ли под угрозой коммуникации? Разумеется, как отмечают Луп Феррьерский и другие авторы, на дорогах было опасно. Путешественники рисковали и своей жизнью, и поклажей. Но разве когда-нибудь дороги были безопасными? Путешествие по воде действительно становилось ненадежным и к тому же дорогостоящим. Некоторые порты — Дорштадт, Кентовик — первыми подвергались разграблению и уже не оправлялись после таких ударов. Однако торговля не исчезала. Пистенский капитулярий 864 года уделял большое внимание экономическим и финансовым вопросам. Естественно, распоряжения законодательного и нормативного порядка следует толковать осторожно: отражали ли они реальность, когда говорили о существующих рынках и об их торговле? Или же они стремились, напротив, навязать этой реальности чисто теоретические установки, иные по природе? Король, во всяком случае, подтвердил свою прерогативу в финансовой области, назначив девять мастерских, обладающих монополией на чеканку монет. Пытаясь ввести в обращение более легкие серебряные монеты, ставил ли Карл себе целью развивать торговлю, хотел ли он ускорить это развитие? Так или иначе, ценный металл находился в обращении в силу необходимости при выкачивании денег в пользу норманнов. Но эти планы могли иметь целенаправленный характер: пираты, викинги тоже ведь были потребителями и торговцами, покупающими и продающими; невозможно все время заниматься грабежом. Некоторые отряды скандинавов переходили к оседлому образу жизни, в частности в долинах рек. В Байонне, Нанте, нижней Сене они не только грабили, но и занимались торговлей. Норманнская агрессия, став своего рода ударом дубиной по Франкскому королевству, в отдельных сферах, несомненно, была и ударом хлыста, подстегнувшим к активной деятельности. Перемещения культурных сокровищ по территории государства также оказались плодотворными. Так, Овернь и Бургундия, главные места убежища спасающихся от врагов церковников, получили пользу от притока священных реликвий и рукописей, осевших в местных церквях. Наиболее известный, но не единственный пример — долгое путешествие по стране мощей св. Филибера, покинувших Нуармутье в 836 году и остановившихся в итоге в Турию, после долгого пребывания в Пуату и Белей.
Все это определенно было последствием пребывания викингов. Да и как отличить последствия ущерба, нанесенного внешним врагом, от результатов внутренних раздоров, дележа и беспорядков? «Нормандизм» был хищническим образом действия, свойственным не только норманнским завоевателям. Светская знать королевства была столь же необузданной и столь же безжалостно обрушивалась на бедняков и на церкви, обирая и преследуя их «на норманнский манер», как выражались оскорбленные церковники.
Когда король прислушивался к Богу и советам Церкви, он был в состоянии восстановить мир и порядок. Когда он выполнял возложенную на него миссию, то почет и слава сопутствовали ему: так было с Карлом лысым между 860 и 873 годами, пока он не пренебрег своим долгом в угоду имперским амбициям и итальянскому миражу. Так было и с Людовиком III, его внуком, победившим варваров в Сокуран-Вимё в августе 881 года, а в следующем году — и с его юным братом Карломаном. Оба последних умерли слишком рано, в 20 и 17 лет, оставив после себя королевство, которое их предок Карл Великий даже и не узнал бы. Последний известный нам собор западнофранкских королей в Вере был возглавлен юным Карломаном. Он состоялся в марте 884 года, и принятый на нем капитулярий призвал к борьбе со «злом грабежей и разрушения», «с этим ядом, разлившимся повсюду (…). С этой смертоносной заразой, поражающей тело и душу». «И что удивительного в том, — написано в преамбуле, — что язычники и другие народы вторгаются к нам, расхищают наши богатства, когда каждый из нас сам обирает своего ближайшего соседа?»
Варварство, разрушение, бессилие. Христианский мир в конце IX века был болью тех, кто терзался тревогой и беспокойством, размышляя о его судьбах. Стабильность, духовная и общественная, была подорвана. В 882 году умер Гинкмар, скрываясь от норманнов в Эперней. Незадолго до смерти он продиктовал Карломану, единственному наследнику Карла Лысого, свое последнее произведение «О королевской власти» («De ordme palalii»). В то время, когда повсюду наступали норманны, когда силы разрушения подтачивали основы королевства, когда дворяне становились королями, — престарелый архиепископ Реймса в последний раз говорил о единственно ценном: о Царстве Божием и его земных отражениях.
3. Знать, понимать, излагать 814–882 годы
Больше всего нам известно о духовной жизни в IX веке в Западнофранкском королевстве, начиная с правления Людовика Благочестивого и до смерти в 888 году его внука Карла Толстого, последнего из династии Каролингов, являвшегося одновременно императором Запада и королем франков. По крайней мере, нам известно о духовной жизни эпохи, воплощенной в памятниках письменности — привилегии узкого круга людей, — письменности, являющейся монополией церкви начиная со второй половины века и на долгое время вперед. Конечно же, существовали связи между письменной и устной культурой. Жития святых, повествования о чудесах, появлявшиеся в больших количествах, действительно читались, питали собой проповеди и поучения, способствовали процессу христианизации, и в частности, по мере того, как возникали сельские церкви. Такая обильная литература, на которой основывается большинство текстов каролингской эпохи, была связана с развитием епископских церквей и больших монастырей, а главное, с той пропагандой, которую они вели, прославляя святого, во имя которого они были возведены, или сообщая о тех реликвиях, которыми они обладали, усиливая тем самым их почитание.
Подобные агиографические тексты, иногда обнажавшие, словно украдкой, основы гражданского общества, с трудом поддаются истолкованию, тем более что они часто используют более древние версии VI и VII веков, обновляя и обогащая их. Растущее число текстов свидетельствует о стремлении Церкви сформировать свои образцы и модели для всего общества. Мы уже наблюдали, как при различных обстоятельствах идеология служила источником информации для королевской власти и как она интерпретировала политические и общественные отношения. Король, епископы, аббаты, графы были основной составляющей интеллектуальных и духовных структур в обществе, а также и искусства, которое воплощало поступь века.