История Фрэнка

Нёхофф Эрик

В 1956 году в его постели сменяли друг друга Джуди Гарланд, Ким Новак и Лорен Бэколл. Последней он предложил женитьбу (она: «Мне следовало посомневаться по крайней мере тридцать секунд»), но потом исчез из виду, ибо она проболталась об этом проекте хроникерше Луэлле Парсонс. Бэколл стала ему поперек горла: начала подписываться «Бетти Синатра». Шесть лет ссоры.

У него все было хорошо. Подавляющее превосходство. Одни диски и фильмы. Жизнь, которую он вел, добавляла ему популярности. Словно размахивать чеком в миллион долларов, говоря: «Вот, что я называю карманными деньгами». Фрэнк был настоящим мачо. Женщины служили ему только для одного — угадайте для чего. Фрэнку нужен был двор, партнеры для игры в покер, компаньоны для пьянок. Он любил, когда его окружали приятели, рядом был кто-то, чтобы выпить стаканчик, дать пригласительный билет или отвадить особо назойливых. Его единственный сын, уже взрослый, искал общества братьев, которых у него не было. Тогда с Дином и Сэмми они стали приглашать друг друга в телевизионные шоу, тайно играя в того, кто меньше от этого устанет.

12 мая 1960 года Фрэнк в своей передаче встретился с Элвисом Пресли. Оба были в смокингах. Элвис вернулся с военной службы и был без мундира. «Голос» пел «Люби меня нежно», «Король» — «Колдовство», каждый свой куплет по очереди. Чувствовалось, что обоим непросто. Фрэнк всегда презирал рок-н-ролл. Когда дети ставили диск «Битлз» или «Роллинг Стоунз», он хватал его и ломал об колено. Он был такой, Синатра: везде как у себя дома.

В 1961 году он записал первый альбом на своем личном лейбле «Репрайз» — «Ринг-а динг-динг».

То, что с ним произошло, было невероятным. Свое место в мире, он не уступил бы его ни за что на свете. Зачем? Империя — он ее имел: фирма грамзаписи, продюсерская компания, отели, казино, три самолета (один назывался «Эль Даго» [12] , другой — «Тина», по имени одной из дочерей). Власть и доллары для подавления. А как бонус — популярность, какой просто не должно было существовать. Излишество для него составляло своего рода эталонный метр. Все или ничего. В конце концов, возможно, и целого мира мало.

12

«Даго» — уничижительное прозвище итальянцев в Америке в середине ХХ века.

Он сделал себе каменное сердце. Чертежи нарисовала Ава. После нее чувства его окаменели. Больше не приходили. Пусть только попробуют — их сразу пустят в дело.

В шестидесятые годы Фрэнк встречался в своем «Таймекс-Шоу» с Элеанорой Рузвельт. Джулиет Праус танцевала ча-ча-ча. Ночью она делала другие упражнения (она была одной из штатных любовниц Фрэнки). Лена Хорн пела с ним дуэтом. Фрэнк не ломал себе голову. Он лишь позволил себе натянуть смокинг. У него была привычка трогать мочку правого уха пальцами левой руки (у Жана д’Oрмессона было то же самое — у всех «Голубоглазок» нечто подобное имелось). В рекламных паузах демонстратор совал часы «Таймекс» в стиральную машину, чтобы показать, что они водонепроницаемы. Что могло быть большим китчем?

Вместе. В этом заключалась вся штука: не расставаться. Работать вместе. Делать глупости вместе. Вместе зашибать деньги. Участвовать в оргиях. Лас-Вегас был местом их отдыха, сексодромом номер один. «Блэкджек» и крашеные блондинки. Вульгарные бабехи и однорукие бандиты. В казино у них был нелимитированный кредит. Жетоны дождем сыпались на столы. Время от времени крупье морщились. Да, они были королями. Все было им позволено. Неоновые огни — откровение.

Был, конечно, Фрэнк. Был Дин Мартин. Был Сэмми Дэвис-младший. Добавьте в список Питера Лофорда и Джои Бишопа, комика второго плана: вот у вас и замечательная «Крысиная стая» в полном комплекте. Эти крысы были на «ты» с двумя типичными американцами — Славой и Роскошью. Они правили бал в «Песках». У них были серо-голубые флуоресцентные костюмы, похожие на шкуру акул. У Дина, индифферентного красавчика лицо всегда было помятым, словно его только что разбудили, и он спрашивает себя, не лучше ли заснуть снова. Он держал двумя пальцами свой стакан и спрашивал аудиторию: «Что делают все эти люди в моей комнате?» Восхищенная публика прыскала со смеху. Она имела это за свои деньги. Слышно было, как гоготали жены. Мужья фыркали в свои мятные джулепы. Переспрашивали. Гибкий как эластик, Сэмми выделывал па новейших модных танцев. Чемпионы крупной шутки и мужественного товарищества. Типа — оставить отпечатки своих половых органов в цементе тротуара перед «Китайским театром Граумана». Они развлекались и думали только об этом, поплевывая на остальное. И кто им мог помешать? Вся страна пыталась заказать место в «Копа-Баре». Их линия поведения не осложнялась разборчивостью. Обязательно было курить («Кэмел» с фильтром для Фрэнка). Алкоголь настоятельно рекомендовался. Каждый вечер вытаскивали на сцену бар на колесиках, уставленный звякающими бутылками. Они щелкали пальцами в вечном настоящем, здесь и сейчас в красках ночи. В зале — битники, их ровесники, которые никогда не будут такими, как они, и готовы от подобного желания лопнуть. «Крысиная стая» воплощала нечто дьявольски мужское. Иметь всех девушек и праздновать с приятелями — вот мечта всех активных западных самцов.

Фрэнк и компания появлялись дважды за вечер — в восемь и в полночь: шоу длилось полтора часа, и ни минуты больше. Днем они снимали «Неизвестного из Лас-Вегаса» под руководством Льюиса Майлстона (руководство — слишком громко сказано: они все делали от балды). В шоу песни чередовались со скетчами. Джои Бишоп писал тексты. Импровизация текла рекой. Приколы следовали один за другим. Нередко раздавался безумный смех. Все зависело от количества проглоченного виски. Еще один стаканчик. Сэмми разражался смехом, хлопая себя по бедрам. Дин поднимал его на руки и говорил: «Я хочу поблагодарить Ассоциацию защиты цветных за этот чудесный трофей». Сэмми часто играл роль козла отпущения. Он прекрасно знал, что его старые приятели на самом деле не расисты, а благодаря Фрэнку он стал одним из самых популярных чернокожих в Соединенных Штатах. Это Фрэнк позаботился, чтобы он получал такой же гонорар, как и белые артисты, и это Фрэнк оплатил больничные расходы, когда Сэмми потерял в автомобильной аварии левый глаз. Тогда он, сжав зубы, вошел в несколько боковых заносов. Они могли звать его «дымчатый малыш», бросать: «Не слишком ли темно здесь?», а Сэмми брал зрителей в свидетели: «Они ужасно милы, не так ли? И это мои лучшие друзья!» В действительности, они хватали через край. На него все можно было свалить. Фрэнк ободрял его: «Я хочу петь с тобой, пить с тобой, делать покупки с тобой, играть в гольф с тобой — но не трогай меня!» Лофорд стоял немного в стороне. Он не был прирожденным исполнителем. Выучил какие-то элементарные вещи, мог исполнить простейшую чечетку, что-то напевал, когда было надо. Это не мешало англичанину выходить из-за кулис в кальсонах и носках. Своеобразный школьный юмор.

Это было счастье. Вечера премьер. Радостная публика. В темноте бил барабан и слышалось: «“Пески” имеют честь представить вам, прямо напротив бара...» Снова барабанная дробь. Балет прожекторов. Музыка. Крутящаяся вихрем толпа. Дин прогулочным шагом выходил на сцену, мурлыкая «Я люблю Вегас летом» на мотив «Я люблю Париж». По случаю слова слегка изменили: «Я люблю Вегас, потому, что здесь мои деньги». И дальше: «Потому, что здесь моя кровь». Вот это было ясно. Дин не трудился разглагольствовать. Раньше, во время их расцвета, когда они были самыми высокооплачиваемыми конферансье в США, он давал своему приятелю Джерри Льюису оборвать себя посреди куплета. Теперь, когда они поссорились, и их дуэт отошел в прошлое, Дин очень хорошо делал это один, обозначал длинную ироническую паузу, имитируя провал в памяти, влезал в шкуру симпатичного и вялого пьянчуги, эдакого хмельного Обломова. В припеве он спрашивал себя: «Сколько времени я уже здесь?» Зачем от такого отказываться? Это проходило на ура всегда. Он продолжал свой бросок: «Я люблю Вегас, как Синатра любит “Джек Дэниэлс”», а потом добавлял еще: «Я люблю Вегас, когда пьян и когда нет». И пусть это воспринимают именно так. Они любили Лас-Вегас. Они обожали это место, буквально созданное для них. Здесь они у себя дома. И пусть это будет ясно без всяких околичностей. Дин поднимал руку, макал губы в стакан, пытаясь не проронить ни капли. Цокал языком и обращался к оркестру: «Как называется эта песня? Я забыл». Исступленный смех публики. Он начинал заново. Снова останавливался. Опять спрашивал у музыкантов: «Вы уверены, что все играют?» Снова полный стакан со следующими комментариями: «Если бы я пил так, как вы думаете, я умер бы пятнадцать лет тому назад. Впрочем, я больше не пью спиртного. Я его замораживаю и ем, как эскимо». Он был на седьмом небе. Враг любых усилий, он никогда в жизни не работал. Вот в чем весь секрет. Гладить сценический костюм и стараться не опрокинуть реквизит. И сейчас вовсе не тот момент, чтобы начинать ломать себе голову. Не надо об этом думать. Иначе — погибель. Это не мешало Дину молиться каждый вечер. Господи, сделай так, чтобы мы зарабатывали все больше и больше денег, чтобы мы спали с девушками все красивее и красивее. Самое ужасное, что Господь его слушал. Он с ним говорил, как равный с равным. Время от времени, однако, Дин выкидывал полотенце, прогуливал третий тайм, изобретал какие-то галантные встречи и удирал к себе в комнату, чтобы посмотреть по телевизору вестерн. Секс ему не перестал нравиться, но по сути подлинной страстью у него был гольф.

Если в зале находилась какая-нибудь знаменитость, они представляли ее со сцены. Свет направлялся на нее, кто бы это ни был — Люсилль Болл или Мэрилин Монро в первом ряду. Через два дня после выдвижения своей кандидатуры на место в Белом доме пришел Джон Кеннеди. Он не просто присутствовал на спектакле. Агенты службы безопасности тоже постарались. Пришла Mэй, женщина Сэмми, светловолосая, вся такая шведская и улыбчивая. Сенсация состояла в том, что Сэмми собирался на этом нордическом манекене жениться: Обезьяна и Викинг. Дженни, женщина Дина, хлопала в ладоши. Были видны ее сверкающие белые зубы. Силуэты приветствовали друг друга, извиваясь, как в театре теней. Были Нэнси и Томми Сэндс, «моя дочь и мой зять», как подчеркивал Фрэнк. Дино вернулся к своей излюбленной теме и начал цитировать Джои Льюиса: «Вы не пьяны, если можете лежать на земле, ни за что не держась». Потом лениво выдавался кусочек итальянского романса «Воларе, это аморе». Игра состояла в том, чтобы поменять слова, добавить фразы своего изготовления. За кем остаются авторские права в таких случаях?

Старина Дин. Несмотря на постоянные просьбы Фрэнка, не могло быть и речи, чтобы он поддержал Кеннеди. И никого другого. Его это не касается. Политика — нет, но вы его видели?

Оцените результат. Такой особый зверинец. Четверо или пятеро парней не промах собрались на сцене Невады. Неясная канва. Избитые шуточки. Несколько песенок через равные промежутки времени. Небольшая доза импровизации. Крики «браво». Много долларов каждый вечер. Лимузины прибывали, доставляли клиентов, снова отправились искать других. Все хотели там быть.

Когда пел Фрэнк, ноты как бы сами собой возвращались в конюшню. У него во рту они чувствовали себя, как дома. Фрэнкиииии... Никаких сомнений — он стоял у руля. Это чувствовалось. Это было видно. Остальные даже не возникали. Старая лиса. Он не спускал с них глаз. Только Дин мог поднять его на смех. И момента не упускал. Синатра всегда ему все прощал. Когда Фрэнк начинал «То был очень хороший год», знаете: «Когда мне было семнадцать...», — Дин из-за кулис кричал: «Ты был жопой с ручкой!» Обстановочка. Они начинали бредовый дуэт, вдохновленный «Марией» из «Вестсайдской истории». Эй, а кто будет Натали Вуд? Дин подавал мысль выпить. Фрэнк его резко одергивал: «Последний раз, когда ты приготовил мне стаканчик, я был болен всю неделю».