История германского народа с древности и до Меровингов

Историк Карл Лампрехт (1856–1915) – один из ярких немецких ученых, ставший основателем и фактическим главой психологической исторической школы. Он родился в Йессене, изучал историю, политологию, экономику, искусство в различных университетах Германии. В 1878 г. защитил докторскую диссертацию по теме «Французская экономика XI века» в Лейпцигском университете. Испытал влияние знаменитого труда Я. Буркхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения», что подтолкнуло его к исследованиям в области психологии личности в историческом контексте, а затем и к написанию труда «Индивидуальность и ее постижение в немецком Средневековье». Преподавал историю в Марбурге и Лейпциге – в городе, где создал Институт культуры и универсальных исследований.

Подходы и воззрения Лампрехта

вызывали полемику в среде коллег, которые оспаривали его склонность свободно использовать междисциплинарный подход, а также сосредоточенность на социальных, экологических и психологических вопросах истории. Лампрехт-историк пытался смотреть настолько широко, насколько это позволяло развитие тогдашней исторической науки.

С точки зрения Лампрехта движущей силой истории являются совокупные психологические силы всей нации. Карл Лампрехт и его единомышленники предполагали, что исторический процесс есть закономерное эволюционное развитие, главным содержанием которого является исторический процесс, а носителем – нация.

Воззрения Лампрехта подвергались суровой критике со стороны последователей строгой методологии, а его тринадцатитомный труд «Deutsche Geschichte», или, в русском переводе, «История германского народа», вызвал длительный методологический спор, среди участников которого были такие величины исторической науки, как Макс Вебер и Генрих фон Бюлов. В результате междисциплинарная социальная история оставалась, даже основанная на подразумевавшемся несомненном превосходстве германской культуры, чем-то вроде табу среди немецких историков на протяжении большей части XX в. Впрочем, часть идей Лампрехта оказала существенное влияние на взгляды анналистов, в первую очередь Марка Блока.

В России «магнум опус» Лампрехта начал переводиться и печататься еще до революции, а потом был на длительное время забыт. И вот сейчас уже современный читатель может познакомиться с подходами профессора Лампрехта в обновленном виде – в современной орфографии и с написаниями имен, топонимов и этнонимов, приведенным к современным правилам.

С. Ермаков

Характерным признаком настоящего времени можно считать веру в право и в прочность результатов национальных движений. Мы склонны даже думать, что тот народ, который утратил свое национальное сознание, погибнет. С внешними проявлениями этого сознания, а именно с резко выраженной формой национальной гордости, мы встречаемся при всех поворотах в судьбах европейских народов.

Не всегда было так. Космополитизм прошлого столетия, например, иначе смотрел на дело. Само понятие «национальное сознание» указывает на то, что оно не всегда существовало. Ибо что же такое национальное сознание, как не историческое развитие единомыслия всех соплеменников в существенных вопросах как обособленного, так и совместного существования? Мы находим его в представлениях и чувствах отдельных лиц – как целое, как не зависимая от единичных индивидуумов сумма понятий, она составляет силу, которая возбуждает, воодушевляет и увлекает.

Характер национального сознания как исторического двигателя изменяется вместе с временем; в настоящее время оно по преимуществу политическое: естественным его следствием является национальное государство.

Такой характер понятие это, имеющее ныне почти силу логического требования, приняло недавно, представляя результаты политической и научной работы мысли девятнадцатого века. Если мы с этой ступени развития оглянемся назад на более раннюю эпоху истории нашего народа, то мы увидим, что национальное существование ставило тогда совершенно противоположные требования: в эту эпоху отрицалось национальное государство, политический прогресс нации шел совершенно в других направлениях; национальное существование опиралось тогда единственно только на веру в естественную связь соплеменников. Между этими крайностями, с одной стороны отрицанием всякого национального государства, а с другой – абсолютным требованием именно общего национального государства, колебалось немецкое национальное сознание со времен Цезаря до настоящего времени, и понятно, что переходные ступени в поступательном движении от одной из этих крайностей к другой представляют высшие фазы национального развития вообще.

Тацит во второй главе своего сочинения «Германия» о наших предках рассказывает следующее: в своих древних песнях, единственных их исторических источниках, они прославляют бога Туискона,

рожденного матерью-землей, и его сына Манна как родоначальников и основателей их рода. Манну приписывают они трех сыновей, по именам которых названы племена, живущие ближе всех к океану, ингвеонами, живущие посреди – герминонами и остальные – иствеонами. В этом рассказе выражается взгляд на естественное единство нации, взгляд, опирающийся на мифологические символические данные; в этом только предании, и ни в чем больше, сознание национального существования. В содержании предания вместе с тем достаточно определяется отличие от других народов: оно касается не только происхождения германцев, но и происхождения человека вообще; отцом родоначальников этих трех народностей является Манн – мыслящий, духовно одаренный муж, в полном смысле слова человек; сведения же о том, что предшествовало Манну, теряются во мраке божественного происхождения. В предании этом высказалось естественное национальное сознание, подобное тому, какое мы находим в более древние времена у эллинов: у последних одни лишь соплеменники считались людьми в полном смысле этого слова, в силу их божественного происхождения; им противопоставлялись иноплеменники как люди низшего порядка, как варвары. Потому-то и не было необходимости давать отдельные названия чуждым национальностям: все они в совокупности назывались варварами; только в более позднее историческое время принадлежавшее кельтской массе населения название вельши (Walsche [1] ) было подхвачено германцами и сделалось общим германским названием для кельтов.

Гордого сознания принадлежности в силу естественного происхождения к единственному вполне человеческому, избранному народу было вполне достаточно для основы национального единства: в каком же еще подтверждении нуждалось это единство? Разве требовалось единство государства? Если бы даже уровень культуры и политическое счастье делали это единство тогда осуществимым, то как мало могло бы это способствовать более блестящему проявлению божественных свойств национальных судеб! В этом отношении не было даже никакого повода к образованию политического национального сознания.

Отсутствие политического национального сознания ясно обнаружится и тогда, когда мы вместо национальной совокупности остановим свое внимание на отдельных личностях, в состав ее входивших. Германцы – возьмем ли мы северные и южные племена, или вождей первого и четвертого столетий, – все так похожи друг на друга [2] , что до чрезвычайности легко смешать их. Единство типа еще не нарушилось ни в силу дифференцирования экономической культуры, ни вследствие различных разветвлений и обособлений в духовной жизни. Зачем при таком однообразии индивидуального существования понадобились бы высшие постепенные сочленения, как то требуется для создания единого государства? Такому состоянию и соответствовало именно раздробление государства.

Такое раздробление и совершилось в значительном размере. Нация распалась на множество мелких народностей, которые в свою очередь расчленились на военно-генеалогические группы приблизительно в тысячу душ, на так называемые сотни. Сотня (Hundertschaft), опираясь на единство естественного происхождения, являлась единственным законным и прочным исходным пунктом в этом постепенном подразделении. Правда, несколько сотен обыкновенно сливались на более или менее долгое время в одно племя; но роковые случайности, борьба и переселения, победы и поражения легко отрывали ту или другую сотню от прежних союзников и заставляли ее примыкать к другим племенам. Так создавалось и исчезало немало народностей в течение дюжины поколений, в продолжение которых мы можем проследить германскую жизнь древних времен, и только историческая песнь сохраняет воспоминания о подвигах и о гибели исчезнувших народов. Это было такое политическое состояние национального существования, которое лучше всего можно сравнить с жизнью низших животных организмов: и здесь такое же легкое и безопасное распадение сложных особей на их более простые члены, за которым следует изменчивое соединение последних в новые более или менее сложные организмы.