История инакомыслия в СССР
Шрифт:
Изменение приходского устава вызвало общее недовольство в русской православной церкви - как клира (против которого непосредственно оно было направлено), так и мирян (которые по новому уставу полностью отстранялись от жизни прихода, вернее, приход как таковой просто переставал существовать, осталась от него одна «двадцатка»). Тем не менее в открытых действиях это недовольство проявилось весьма слабо, особенно если сравнить реакцию на аналогичные постановления баптистских общин и католической церкви в Литве, где большинство священнослужителей и верующих просто отказались его исполнять как противоречащее канонам церкви (см. главу «Литовцы», стр. 46-47).
Через 4 года после введения нового устава РПЦ в Патриархию обратились с письмом 8 архиепископов
В декабре 1965 г. по этому же поводу выступили два молодых священника - Николай Эшлиман и Глеб Якунин. Они направили открытые письма патриарху, всем епископам и председателю Президиума Верховного Совета СССР Подгорному. [7] В письме Подгорному они требовали прекращения вмешательства Совета по делам религий и его уполномоченных во внутрицерковную жизнь, апеллируя к закону об отделении церкви от государства и конституционным гарантиям свободы вероисповедания. В письмах патриарху и епископам они просили отменить постановление 1961 г. как неканоническое и губительное для церкви. Они убеждали высокую церковную иерархию добиваться созыва Поместного собора для отмены постановления и для решения вопроса о составе руководства РПЦ. Таким образом, Николай Эшлиман и Глеб Якунин взяли на себя те же функции, что и Инициативная группа ЕХБ в 1961 г., однако их не поддержал никто из приходских священников. Эшлиман и Якунин были отстранены от священнической службы, [8] и на этом закончились усилия добиться отмены постановления 1961 г. изнутри церкви. Извне Эшлимана и Якунина поддержали несколькими письмами.
Наиболее известно письмо 12 верующих Кировской области, составленное одним из подписавших его - Борисом Владимировичем Талантовым. [9]
Б.В. Талантов - 65-летний в то время преподаватель математики, сын священника, погибшего в сталинских лагерях, автор нескольких статей о нарушении прав РПЦ и ее бедственном положении, а также статей на общеполитические темы. [10] Письмо 12 верующих попало за рубеж и было передано по Би-Би-Си на Советский Союз. Митрополиту Никодиму, ведающему внешними сношениями и Патриархии, газета «Юманите» задала по этому поводу вопрос. Никодим заявил, что письмо это - анонимное, и факты о давлении властей на церковь, в нем изложенные, не соответствуют действительности. Местные органы КГБ стали добиваться от подписавших письмо подтверждения заверений митрополита Никодима. Давление было такое, что трое из авторов письма скончались, семинарист Н. Каменских был исключен из семинарии, но ни один из подписавших от подписи не отказался. Более того, Талантов в публичном заявлении подтвердил верность фактов, изложенных в письме 12-ти. [11] В 1969 г. он был арестован, приговорен к трем годам заключения «за клевету» и умер в тюремной больнице. [12]
Однако ни отстранение от служения архиепископа Гермогена, ни лишение приходов священников Н. Эшлимана и Г. Якунина, ни трагические судьбы авторов письма из Перми, сделавшие явным прямое сотрудничество высшей иерархии РПЦ с властями в ущерб интересам церкви, не вызвали даже слабых попыток противостоять властям и покорной им патриархии ни со стороны клира, ни со стороны мирян. Все ограничилось несколькими письмами в самиздате (в основном анонимными) и пересудами в церковной и околоцерковной среде.
Очередной собор состоялся в 1971 г., когда умер патриарх Алексий и надлежало поставить на патриаршество его преемника. Решились обратиться к собору с просьбой об отмене постановления 1961 г. лишь те же Эшлиман и Якунин, пребывавшие за штатом, [13] и еще священник Н.
«Мы теряем последние черточки и признаки христианского народа - и неужели это может не быть главной заботой русского патриарха?… Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов есть наилучшее сохранение ее?»… [15]
Это письмо вызвало несколько откликов в самиздате. Одни поддерживали Солженицына, другие упрекали его в том, что он призывает патриарха к жертве, что недопустимо с христианской точки зрения. [16] Но скоро обсуждение иссякло, и снова все замолкло. Нестерпимая, казалось бы, ситуация привилась, с ней смирились. Священники, стремящиеся и в этих условиях исполнять свой пастырский долг, рискуя потерять приход, время от времени тайком нарушают постановление, связывающее их по рукам и ногам, но в целом церковь покорилась диктату атеистической власти. Е. Барабанов в статье «Раскол церкви и мира» объясняет поразительную «послушность» многотысячной массы священников и многомиллионной массы прихожан РПЦ «невеселым парадоксом»:
«…внешние ограничения церковной жизни отвечают тайным желаниям многих церковнослужителей. Эти желания исходят из предпосылки, что богослужение это и есть христианство и кроме него христианину ничего не нужно. Все остальное только отвлекает и рассеивает… И многие их тех, кто приходит сегодня к христианству, стремятся перенять эту идеологию как подлинно-церковную позицию, а переняв - делают ее фетишем и общеобязательным каноном». [17]
Внутри церкви попыткой нарушения неписаных, но от этого не менее жестких запретов явочным порядком была проповедническая деятельность священника Дмитрия Дудко в 1973-1979 гг.
Начал он ее в Никольской церкви в Москве, где много лет был священником и пользовался любовью своей очень многочисленной паствы именно за склонность к проповедничеству, нравственному наставлению.
8 декабря 1973 г., на очередной субботней службе, о. Дмитрий обратился к находившимся в храме с предложением написать ему записочки (не подписанные) с указанием желательной темы беседы в следующую субботнюю службу или с вопросами, на которые они хотели бы услышать ответ священника. О. Дудко удалось провести 11 таких бесед. Записи их изданы в сборнике «О нашем уповании». [18] Темы их главным образом нравственно-религиозные. Дудко призывал отказаться от пьянства и сквернословия, от роскоши, наставлял хранить и укреплять семью. Богословский уровень бесед очень невысок, даже примитивен, рассуждения Дудко изобилуют погрешностями против канонов, лексикон пестрит вульгаризмами, в нем часты советские словесные штампы. Но несмотря на это успех бесед, затеянных священником, оказался ошеломляющим. Уже на второй беседе, о которой он сделал предупреждение за неделю, храм был переполнен, и с каждым разом слушателей все прибывало. Чтобы иметь возможность присутствовать на беседе, надо было прийти заранее и отстоять все время на ногах, в духоте. Но это не останавливало людей, истомившихся по духовной пище.
После 10-й беседы о. Дудко был отстранен от служения в Никольском храме, 11-ю беседу он провел на дому. Не помогли сотни подписей прихожан, умолявших патриархию оставить им любимого батюшку; его перевели в подмосковный храм (большой прогресс по сравнению с судьбой Эшлимана и Якунина. Возможно, «мягкость» патриарха по отношению к Дудко объяснялась чрезвычайной его популярностью в православном зарубежье: эмигрантская русская пресса превозносила Дудко до небес, записи его бесед вышли в нескольких изданиях).