История испанской инквизиции. Том I
Шрифт:
V. Зло становилось еще больше, когда три человека замышляли погубить кого-либо одного. После того как один сделал свой донос, двое других, о которых он упоминал как о сосвидетелях, были допрашиваемы для подтверждения доноса — и тогда оговоренный беспомощно погибал. Соединение трех свидетелей устанавливало полную улику, даже против невинного, по причине тайны, окутывавшей судопроизводство, действию которой никто не мог воспрепятствовать, если только ему не покровительствовало чрезвычайное обстоятельство.
VI. Добросовестность, о которой я заявляю и которую считаю первым долгом историка, обязывает меня признать, что это злоупотребление случалось не часто. Но даже без наличия клеветы дело иногда принимало очень плачевный оборот и носило крайне несправедливый характер вследствие невежества свидетелей или отсутствия у них рассудительности. Ведь понятно,
VII. Можно было бы избежать большей части этих злоупотреблений, если бы комиссары прониклись важностью своих обязанностей. Но эти случаи всегда были очень редки; обычно комиссары, не стоящие на достаточно высоком уровне, исполняли обязанности судей в процессах, имевших крайне важные последствия. Следовало избирать в качестве комиссаров святого трибунала священников-юрисконсультов или мирян, докторов и лиценциатов права, которые были бы в состоянии взвешивать затруднения, встречающиеся при рассмотрении разрозненных тезисов, и задавать свидетелям согласно с законом вопросы, способные определить истинный смысл статей доноса. К сожалению, почти все комиссары были несведущи в праве. Эти должности были без жалованья, и они обыкновенно занимались духовными лицами, которые имели целью узнать тайны инквизиции или устраниться от юрисдикции своих епископов. Это обстоятельство особенно благоприятствовало распущенности некоторых комиссаров и нотариусов святого трибунала и доставило автору романа Жиль Блаз де Сантильяна [610] и другим писателям того же рода материал для многих скандальных эпизодов, куда они вставляли в качестве персонажей инквизиторов и комиссаров святого трибунала или выдававших себя за них, то есть людей, принимавших это звание для того, чтобы было легче осуществлять планы кражи или сластолюбия. Ни один автор не дерзнул бы допустить подобные вымышленные сцены в произведениях, если бы он не нашел их оригиналов в истории, что напоминает нам выражение поэта, друга Августа: что смеешься? [611]
610
«Жиль Блаз де Сантильяш» — см. примеч. 1150.
611
Что смеешься? (Quid rides?) — слова Горация, римского поэта (64 — 7 гг. до н. э.), современника римского императора Августа.
VIII. Автор Корнелии Борорквиа [612] только клеветал, кик я это доказываю в моей Летописи испанской инквизиции. Еще с большим правом должно сказать то же о французском авторе Гусманады по поводу его обвинений св. Доминика. Однако ни тот, ни другой не дошли бы до такой степени преувеличения, если бы не было доказано архивными документами верховного совета, что беспорядки и злоупотребления этого рода совершались неоднократно в лоне самой инквизиции.
612
«Корнелия Борорквиа» — см. текст, где говорится о казни Марии Корнель и Марии Бооркес.
Статья третья
ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ
I. Когда трибунал разбирает предварительное следствие и находит в нем доводы, достаточные для продолжения дела, то посылает циркуляр в другие провинциальные трибуналы, чтобы оттуда были отправлены к нему в качестве материала для процесса обвинения против оговоренного, если они находятся в их реестрах. Эта операция известна под именем ревизии реестров. Извлекают из реестров подозрительные тезисы, приписанные свидетелями обвиняемому; если каждый свидетель передавал их в различных выражениях, как это случается почти постоянно, они посылаются как несколько тезисов, высказанных при разных обстоятельствах. Этот документ передается инквизиторами богословам-квалификаторам святого трибунала, которые должны написать под строкой, заслуживают ли тезисы богословской оценки как еретические, как отзывающиеся ересью или как способные к ней привести; позволяют ли они думать, что произнесший их одобряет ересь, или его можно только подозревать в этом преступлении, и будет ли в этом случае подозрение легким, тяжелым или сильным.
II. Заявление квалификаторов определяет способ, каким следует производить дело против обвиняемого до момента, когда процесс будет готов для окончательного приговора и когда сообщат тем же квалификаторам об обнаруженных новых сведениях, способных усилить или ослабить суждение, составленное по предварительному следствию. Квалификаторы обязываются присягою хранить тайну; следовательно, не произошло бы большого затруднения доверить им подлинные документы, чтение которых им лучше помогло бы узнать состояние тезисов, смысл, который, по мнению свидетелей, был придан им автором, а также форму показаний. Несомненно, что они зачастую признали бы, что тезисы, зарегистрированные в качестве различных, не принадлежали в действительности оговоренному, но являются результатом манеры каждого свидетеля выражаться по-своему. Это соображение чудесно выставляет на вид другую сторону убеждения, то есть суждение о внутренних и тайных помышлениях обвиняемого. Но инквизиторы, привыкшие делать тайну из своего поведения, воображают, что они сделают свою власть более внушительной, скрывая от всех основание процесса и имя подсудимого; они думают оправдать себя в этом случае, говоря, что квалификаторы имеют больше свободы для вынесения беспристрастного решения, когда они не знают ни имени, ни звания обвиняемого и его свидетелей.
III. Это зло, как бы велико оно ни было, является еще не самым страшным. Есть другое, гораздо более способное повергнуть человечество в скорбь. Оно состоит в том, что квалификаторами главным образом бывают монахи, схоластические богословы, почти совершенно незнакомые с догматическим богословием; люди, пропитанные ложными идеями, простирающие в большинстве случаев свое суеверие и фанатизм до того, что усматривают ересь или видимость ереси во всем, чего они не изучали. Это часто приводит их к тому, что они поражают богословскими отметками тезисы, находящиеся у первых Отцов Церкви.
IV. В результате такого гибельного порядка эти люди, недоступные угрызениям совести, без колебания квалифицируют как еретика или сильно заподозренного в ереси — просвещенного католика, который, обладая эрудицией в тысячу раз обширнее и цельнее, чем у них, может выставить положения, правда, несогласные с учением новых веков, но утверждаемые отцами и древними соборами. Эта мрачная политика явилась обильным и слишком действенным источником несправедливостей, в которых стала повинна инквизиция в массе частных дел.
Статья четвертая
ТЮРЬМЫ
I. Когда квалификация произведена, прокурор требует перевести оговоренного в секретную тюрьму святого трибунала. У трибунала имеется три рода тюрем: публичные, переходные и секретные. В первые инквизиция заключает лиц, которые, не будучи виновны ни в каком преступлении против веры, обвиняются в каком-либо проступке, суд над которым принадлежит, по привилегии, инквизиции; это обстоятельство часто давало повод к неприятным происшествиям. Второй род тюрьмы предназначен для служащих святого трибунала, которые совершили какое-либо преступление или ошибку при исполнении своих обязанностей, без примеси ереси или подозрения в ней. Содержащиеся в тюрьмах этих двух родов имеют право сообщаться с посторонними людьми, кроме случаев, когда по праву, общему для всех судов, инквизиторы приказывают изолировать осужденного. Секретные тюрьмы устроены для заключения еретиков и заподозренных в ереси; здесь можно иметь сообщение только с судьями трибунала в предусмотренных случаях и с принятием мер, рекомендованных уставом.
II. Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем эти застенки. Не то чтобы они были теперь таковы, как их описывали, то есть глубокие, сырые, грязные и нездоровые; по этим чертам легче распознать неточные и преувеличенные описания жертв инквизиции, чем изложение подлинной правды. Я не буду говорить, каковы они были некогда. Известно, что теперь эти места представляют хорошие сводчатые камеры, хорошо освещенные, с отсутствием сырости; в них позволяется и немного заниматься. Но пребывание в тюрьме становится действительно страшным потому, что вступление в нее немедленно влечет за собою позор в общественном мнении. Такому бесчестию узника не подвергает никакая другая тюрьма, светская или церковная.