История кабаков в Росиии в связи с историей русского народа
Шрифт:
Хмельные питья, пиво, брагу и мёд, всякий варил про себя, сколько ему нужно было для обихода; в иных случаях варили питья семьями, миром, и то были мирская бражка, мирское пиво, как это делалось и у немцев, проживавших в Новгороде. [19] У людей зажиточных заведены были медуши (погреба), где стояли бочки медов, пив и иностранных вин. В 1378 году за рекой Пьяной русские воины ездили беспечно, «а где наехаша в зажитiи мед и пиво, испиваху до пьяна без меры». В Москве при нашествии Тохтамыша «недобрiи человеци начаша обходити по дворам, и износяще из погребов меды господскiе, и упивахуся до великаго пьяна». В 1146 году Изяслав «двор Святославль раздели на 4 части, и скотьнице, бретьянице (вместо бортьяница, или сербского бартьеница, как думали другие), и товар, иже бе не мочно двигнути, и в погребех было 500 берковьсков (берковцев) меду (около 5000 пудов), а вина 80 корчаг». В Слове XII века [20] так описывалась старинная зажиточная жизнь: «Питiе же многое, мед и квас, вино, мед чистый пъпьряный, питья обнощная с гусльми и свирельми, веселiе многое». Как видно из Олеария [21] (1639–43), богатые погреба домашних питей существовали до второй половины XVII века. «Пиво, — говорит он, — сохраняется у русских в погребах, в которых сначала кладут снег и лёд, потом ряд бочек, потом опять лёд и опять бочки, и так далее; верх закрывается соломой и досками, так как подобные погреба открываются сверху. Устроив таким образом свои погреба, они опускают бочку за бочкою и пьют пиво ежедневно. Сохраняясь в подобных погребах, пиво в продолжение целого года остаётся холодным и притом не теряет вкуса». Поэтический образ таких погребов сохранился у народа в следующем прекрасном отрывке одной былины:
19
Сноска Прыжова: В правилах немецкой конторы (XIV века) постановлено было: «Кто (из немцев) остается (в Новегороде) до времени варки меда, когда смешивается вода, мед и хмель, тот должен участвовать в общих издержках».
20
Возможно, Прыжов имеет в виду «Слово о богатом и убогом», древнерусский письменный памятник.
21
Адам Олеáрий (ок. 1600–71) — участник немецких, точнее, голштинских, посольств в Россию и Персию, автор обстоятельных путевых заметок, вышедших в 1647 году под заголовком «Описание путешествия в Московию».
22
Отрывок из былины «О молодом боярине Дюке Степановиче». В дореволюционных изданиях здесь имелась пометка Прыжова Рыб. сборник, которая сообщала, что текст взят из сборника «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» (1861–1867 гг.). Водочка сладкая указывает на настойку или наливку, а не на водку в современном понимании этого слова. Водку на Руси называли хлебным вином, горячим вином, перегонным вином, говорили ещё: зеленó-вино. В более ранних вариантах этой и других былин фигурируют обычно питья медвяные, то есть питейный мёд разной крепости. Зелено вино, по идее, вино хлебное, перегонное, но, скорее всего, в старину так называли, опять же, наливки и настойки на основе водки; это точно не сорокоградусная водка в сценах, где какая-нибудь честна вдова подносит своей куме чару зеленá вина или: «Молода Анна Ивановна выпила чару зелена вина.» В большинстве случаев сказители, обычные читатели и даже языковеды не задумываются, почему «былинный» напиток назывался зеленым вином: это воспринимается таким же «штампом», как сыра земля, чисто поле, калена стрела… Те, что задумываются, как, например, В. В. Похлёбкин, написавший «Историю водки», считают, что зеленó происходит от слова зелье (трава, растение): то есть зелено вино писалось первоначально зельено вино и означало настойку на различных травах. Стоя´лый мёд — это питейный мёд выдержанный, крепкий.
Как всякого дорогого гостя, так и князя города встречали честию, «с хлебом и с вологою и с медом», или же, «наливши кубци и рога злащеныя с медом и вином», весь город своему гостю «честь творил вином и медом». На пирах князей, владык и бояр пили вина, пива и меды из драгоценных сосудов, серебряных и хрустальных.
При этом строе жизни пьянства в домосковской Руси не было, — не было его, как порока, разъедающего народный организм. Питьё составляло веселье, удовольствие, как это и видно из слов, вложенных древнерусским грамотником в уста Владимира: «Руси есть веселье пити, не можем без того быти». [23] Но прошли века, совершилось многое, и ту же поговорку «учёные» стали приводить в пример пьянства, без которого будто бы «не можем быти…». Около питья братски сходился человек с человеком, сходились мужчины и женщины, и, скреплённая весельем и любовью, двигалась вперёд социальная жизнь народа, возникали братчины (нем. gilden), и питейный дом (корчма) делался центром общественной жизни известного округа. Напитки, подкрепляя силы человека и сбирая около себя людей, оказывали, по словам Бера, [24] самое благодетельное влияние на физическую и духовную природу человека.
23
Фраза, приведённая в «Повести временных лет», притягивается в качестве чуть ли не главного козыря, когда заходит разговор или спор об истоках пьянства на Руси. Для одних это веское доказательство того, что у нас испокон веку пили и будут пить, другие, в том числе и Прыжов, уверены, что Вдадимир имел в виду «культурное» потребление горячительных напитков — для приятного проведения времени и веселья. Конечно, только идеалист или ограниченный мыслитель может рассуждать о том, что в каком-либо обществе или в какой-либо период человеческого развития могло преобладать «культурное» потребление алкоголя, когда все пьющие или подавляющее большинство питухов прекращали бы вливать в себя пиво, вино, горькие и сладкие водочки, достигнув «разумного» опьянения, способствующего «мудрой» беседе и пристойному веселью. Не будем включаться в полемику, только напомним, что расхожая фраза, некогда «вложенная древнерусским грамотником в уста Владимира» в рассказе о выборе веры, не подразумевала умеренного потребления алкоголя; Владимир с интересом выслушал увещевания исламских делегатов, но вот отказываться от свинины, выпивки и расставаться с крайней плотью ему никак не хотелось. Приводим соответствующее место из «Повести» в переводе Д. С. Лихачёва: «Пришли болгары магометанской веры, говоря: Ты, князь, мудр и смыслен, а закона не знаешь, уверуй в закон наш и поклонись Магомету. И спросил Владимир: Какова же вера ваша? Они же ответили: Веруем Богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти, говорит, можно творить блуд с женами. Даст Магомет каждому по семидесяти красивых жен, и изберет одну из них красивейшую, и возложит на нее красоту всех; та и будет ему женой… Владимир же слушал их, так как и сам любил жен и всякий блуд; потому и слушал их всласть. Но вот что было ему нелюбо: обрезание и воздержание от свиного мяса, а о питье, напротив, сказал он: Руси есть веселие пить: не можем без того быть.»
24
Исходя из темы этой книги можно предположить, что автор ссылается на мнение Мартина Бера. Бер — пастор московской лютеранской церкви, современник Бориса Годунова и Лжедмитрия; ему приписывалась «Московская хроника» (Chronicon Moscoviticum): в этом труде (на латыни) нашли отражение события Смутного времени. На самом деле «Хронику» написал тесть означенного Бера, немец по имени Конрад Буссов (Conrad Bussow). Так или иначе, в сочинении Бера, точнее, Буссова, мы не нашли высказываний о благодетельном воздействии алкогольных напитков, встретив, наоборот, отзыв о неумеренном потреблении оных в тогдашней Москве: «Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам; о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и прелюбодействе. Всё это, как наводнение, разлилось в высших и низших сословиях…» Можно предположить, что славил вино Карл Эрнст Бэр, он же Карл Максимович Бэр (1792–1876) — выходец из Эстляндии, всесторонне образованный человек, естествоиспытатель, медик, основоположник эмбриологии, академик Петербургской Академии наук… В книгохранилищах нашлись дореволюционные издания «Кабаков», где по поводу Бера есть сноска Прыжова с пространной цитатой по-немецки из его труда «Geschichte des Weins». Но даже эта подсказка не помогла нам установить, какой именно Бер исследовал благотворные свойства алкоголя.
Глава II
Бортничество и пчеловодство
Переходя от общего очерка древнерусского быта к изучению его подробностей, именно к экономическому значению напитков, мы и здесь встретим следы самостоятельного, самобытного развития народной жизни.
Русская земля, в ту минуту как открывается её история, представляется нам переполненною бортными лесами (бортями), которые тогда заменяли пасеки и пчельники. [25] Бортничество и пчеловодство были одним из путей колонизации земель, вновь занимаемых русским племенем, и, таким образом, вслед за сохой и топором, рядом с ухожаями [26] и угодьями различных названий, появились и борти, возникали деревни бортничи, населённые пчеловодами. Бортничество было известно в областях новгородской и псковской, в тверской, в землях муромской и рязанской, где особенно славился кадомский мёд (Кадом [27] известен с 1209 года). Вообще поволжские финны (мурома, вязьма, клязьма, Кострома) издавна были хорошими пчеловодами. Затем бортничеством занимались в Смоленске и Полоцке, в областях киевской и галицкой. Длугош говорит про Казимира, что он отнял у татар (1352) Подолию, богатую мёдом и скотом. [28] Польские леса назывались медообильными (silva melliflua). Померания и Силезия считались странами медоносными.
25
Борть — дерево с дуплом, в котором водятся дикие пчёлы; это также живое дерево, в котором выдолблено дупло для роя пчёл. Со временем бортники, сборщики дикого мёда, предки современных пчеловодов, стали привязывать к деревьям готовую борть — выдолбленную колоду, простейший улей, в котором селился рой диких пчёл.
26
Ухожáй, ухóжье — место для какого-либо промысла, в том числе угодье для бортей, ульев — то есть пчельник, пасека.
27
Нынешний посёлок городского типа Кáдом в Рязанской области находится недалеко от городища Старого Кадома.
28
Сноска Прыжова: Dlugosz. Historia Polonica. В. 10. S. 150.
Добавим, что двенадцатитомная «История Польши», на которую ссылается Прыжов, была написана на латыни, и автор, Ян Длугош (1415–80), историк и католический священник, довёл свой труд до 1480 года.
Бортничество составляло одну из важнейших статей промышленности; борть была предметом ценным, и на бортных деревьях вырубали топором знамя — знак собственности; за снятие чужого знамени — «раззнаменить борть» — была установлена пеня. Законы о бортях вошли в Русскую Правду. Бортные ухожья принадлежали народу, князьям и монастырям. «Княжи борти», упоминаемые в Русской Правде, встречаются начиная с XII века во Владимире на Клязьме и Литве. В Московской области, как это видно из душевной грамоты Ивана Даниловича 1328 года, у князей были бортники, купленные и оброчные, которых князья с точностью разделяли между своими наследниками. На бортных землях, отдаваемых из-за оброка, приглашали желающих садиться на житьё в лесу с платою определённого количества мёду. В Московском уезде в XIV и XV веках из поселений в княжеских бортных ухожаях и путях [29] образовался целый бортный стан. Радонежское село со всеми принадлежащими к нему деревнями населено было бортниками; на старейшем пути московских князей стояло село Добрятинское «при добрятинской борти». Князья жаловали монастыри и духовенство бортями и свободой от бортных пошлин. До нас дошли подобные жалованные грамоты князей рязанских, Ростислава Мстиславича смоленского, Всеволода Мстиславича, князей полоцких и так далее.
29
Путь имеет здесь значение промысел. Так что сообщение автора о том, что село Добрятинское стояло на пути московских князей, следует понимать так: село состояло в их ведомстве, доходы от него поступали указанным князьям.
На дальнем севере пчеловодство завели, по преданию, святые Зосима и Савватий Соловецкие, и они признаны были распространителями и покровителями бортей и пчёл по всей Русской земле. [30] Подобным образом в муромской земле пчеловодство вошло в легенду о Петре и Февронии Муромских. [31] Обширное занятие пчеловодством вызвало у народа особый молитвенник вроде целого молебна об изобилии и хранении пчёл в ульях пчеловода, и целый ряд поверий о святости пчелы, «божей пташки», [32] и мёда. Искусственное разведение пчёл начинается с XIV века, когда в юго-западной Руси упоминаются пасики, а в северо-восточной — пчелы, то есть ульи.
30
Cм. у В. И. Даля: «На Зосиму расставляй улья, на Савватия убирай улья во мшеник».
31
В сказочной «Повести о Петре и Февронии Муромских» девушка Феврония говорит княжескому отроку: «Отец мой и брат — древолазы, в лесу по деревьям мёд собирают. И сегодня брат мой пошёл бортничать…»
32
Была поговорка: «Пчела — Божья угодница», так как она «И на себя, и на людей, и на Бога трудится»; пчёлы «угождают» Богу тем, что дают воск для церковных свечей.
История русской торговли мёдом идёт от глубокой старины. Скифские купцы, по свидетельству Геродота, ещё до Рождества Христова высылали за границу мёд и воск. На памяти истории, Русь сбывала мёд в дунайский Переяславль, в Грецию, к хазарам и на дальний запад. Новгород вёл обширную торговлю мёдом и воском, и при Ярославле был особый класс купцов, торговавших воском и называвшихся вощниками. Рыночная цена мёду в 1170 году была 10 кун (куна равна 62/3 коп.), что считалось очень высокой ценой: «Бысть дорог в Новгороде». В перемирных грамотах Новгорода с лифляндским магистратом 1481 и 1493 годов указываются некоторые обычаи, соблюдавшиеся при торговле воском: «А на Ругодеве [33] ругодньским весцом у купчин новгородских воску не колупати, а хто с ним сторгует, ино тому уколупити мало и вощано и вес капи спустити с новгородскими капми, а весити в рет по крестному целованию, а имати от воздыма от скалового как идут шкилики против трейденого». Но если немцы иногда колупали воск, то русские, со своей стороны, отпускали воск нечистый, ставили на нём фальшивые клейма. Псков также вёл обширную торговлю мёдом и воском. В 1287 году псковичи отняли у иностранных купцов 63 капи воску, а капь равнялась 163 нынешним фунтам. В смоленском договоре 1229 года было поставлено, что немчин обязан был платить «от двою капю воску весцю куна смоленская». Вес вощаной, доставлявший большие выгоды, Всеволодом (1126–35) отдан был в Новгороде церкви Ивана на Опоках. «Даю, — говорил он, — светому великому Ивану от великоимения на строение церкви и в векы вес вощаный, а в Торжку (даю) пуд вощаной, а весити им в притворе светого Ивана». Из всего этого веса шёл разным лицам громадный по тому времени доход, 78 гривен и 25 пудов мёду, а всего с расходом на церковь — 95 гривен, что составляло пошлину с 23 750 пудов воска. По словам Шильдбергера, [34] описавшего своё путешествие на восток в конце XIV и начале XV века, из южных пристаней русской земли воск шёл в Венецию и Геную. По словам других иностранцев, весь северо-восток русской земли в XV и XVI веках изобиловал мёдом. Барбаро [35] (1436) говорит, что рязанская земля была богата мёдом. «Московия, — пишет Кампензе [36] (1537), — очень богата мёдом, который пчёлы кладут на деревьях без всякого присмотра. Нередко в лесах попадаются целые рои сих полезных насекомых, сражающихся друг против друга на большом пространстве. Поселяне, которые держат домашних пчёл близ своих жилищ и передают в виде наследства из рода в род, с трудом могут защищать их от нападения диких пчёл. Сообразив это обилие мёду и лесов, неудивительно, что всё то количество воска и жидкой и твёрдой смолы, которое употребляется в Европе, равно как и драгоценные меха, привозятся к нам через Ливонию из московских владений». То же повторял Павел Иовий [37] (1537): «Самое важное произведение московской земли есть воск и мёд. Вся страна изобилует плодоносными пчёлами, которые кладут отличный мёд не в искусственных крестьянских ульях, но в древесных дуплах. В дремучих лесах и рощах ветви дерев часто бывают усеяны роями пчёл, которых вовсе не нужно собирать звуками рожка. В дуплах нередко находят множество больших сотов старого мёду, оставленного пчёлами, и так как поселяне не успевают осмотреть каждое дерево, то весьма часто встречаются пни чрезвычайной толщины, наполненные мёдом. Весёлый и остроумный посол Димитрий рассказывал нам для смеха, как крестьянин, опустившись в дупло огромного дерева, увяз в меду по самое горло. Тщетно ожидая помощи в уединённом лесу, он в продолжение двух дней питался мёдом, и, наконец, удивительным образом выведен был из сего отчаянного положения медведем, который, подобно людям, будучи лаком до мёду, спустился задними ногами в то же дупло. Поселянин схватил его руками сзади и закричал так громко, что испуганный медведь поспешно выскочил из дупла и вытащил его вместе с собою. Москвитяне отпускают в Европу множество воску».
33
Ругодéв, Ругоди´в — старорусское название Нарвы. В условиях торга прописано, чтобы местные (немецкие) купцы не брали бы воска на пробу у новгородских купцов без возврата, потому что предприимчивые покупатели «колупали», то есть откалывали, отламывали воск у одного, второго, третьего купца — «на пробу», а покупать и не собирались. Капь — старорусская единица веса, равная, по подсчётам некоторых исследователей, четырём пудам.
34
Йоханн Шильдбéргер (1381-ок. 1440), точнее, Шильтбéргер, в немецком написании Johannes Schiltberger, — баварский дворянин, воин и путешественник. Он участвовал в походах против Оттоманской империи под знамёнами венгерского короля Сигизмунда; был ранен при Никополе в 1396 году и попал в плен; содержался при дворе турецкого султана, затем, с 1402 года, находился на принудительной службе при дворе Тимура (Тамерлана) и его приемников в Самарканде, сопровождая их в поездках и походах в Сибирь, на Среднюю Волгу, на Кавказ… Шильтбергеру удалось бежать, и он вернулся через Константинополь после всех скитаний на родину в 1427 году. Путевые записки Шильтбергера были впервые опубликованы около 1460 года. Шильтбергера называют иногда «немецким Марко Поло».
35
Иосафат Бáрбаро (1413–94), чьё имя в оригинале имеет варианты Josafa, Josaphat и Giosafat Barbaro, — венецианский дипломат, торговец и путешественник. В 1436 году Венецианская республика направила его в качестве консула в Тан, генуэзскую колонию на Азовском море. Шестнадцать лет он находился в этом городе, который располагался в устье Дона, в районе древнегреческого Танаиса, к тому времени уничтоженного. (В 1475 году Тан, он же Тана, был захвачен турками и продолжил своё существование под названием Азов.) Барбаро оставил заметки о своих поездках по северному побережью Чёрного морю и Кавказу — «Путешествие в Тану» (Il viaggio della Tana); книга была издана в первый раз в Венеции в 1543 году.
36
Альберто Кампéнзе — автор сочинения «О делах московских». Кампензе сам не посещал Россию: он собрал сведения о ней по рассказам отца и брата, бывавших в Московии, и по таким публикациям, как «Трактат о двух Сарматиях» польского историка Матвея Меховского. Кампензе адресовал своё сочинение, составленное в виде письма, папе Клименту VII, и на него обычно ссылаются как на «Письмо Альберто Кампензе» (Lettera d'Alberto Campense intorno le cose di Moscovia, al beatissimo padre Clemente VII, pontefice massimo). Судя по всему, Кампензе, выходец из Голландии, писал на латыни, и его сочинение было переведено на итальянский язык и издано впервые в Венеции в 1543 году.
37
Пáвел Иóвий по прозвищу Новокомский (1483–1552) — священнослужитель, историк и врач. В своих трудах он осветил современный ему исторический период, составил биографии выдающихся людей и оставил потомкам летопись Итальянских войн — не только как современник, но и очевидец некоторых сражений. Его сочинение о России основано на сведениях, полученных от Дмитрия Герасимова, прибывшего из Москвы в Рим в 1525 году посланником Василия III к папе Клименту VII. Павел Иовий, он же Паоло Джовио (Paolo Giovio), написал «Книгу о московитском посольстве» на латыни, отметив учёность своего русского собеседника, также знавшего латынь. Любопытно, что в Венеции в 1525 году была напечатана карта Московии, составленная по рассказу того же Герасимова, «посла Диметрия»: Moscoviae tabula relatione Dimetrij legati descripta.
По словам Флетчера [38] (1588), мёд в значительном количестве шёл из мордвы и Кадома, близ земли черемис, также из областей северской, рязанской, муромской, казанской и смоленской. Флетчер говорит, что в его время, за исключением внутреннего потребления воска ещё вывозили за границу до десяти тысяч пудов, а прежде гораздо больше — до пятидесяти тысяч пудов. По Олеарию (1639), воску вывозилось ежегодно более двадцати центнеров. «Самый лучший мёд, — прибавляет он, — идёт через Псков». В 1476 году мёд в Пскове продавали по 7 пудов за полтину; в 1486 году — по 11 пудов за полтину. В 1575 году в Москве стояли следующие цены на воск: «Воску берковеск по 70 ефимков, станет пуд по семи ефимков (2 рубля 10 алтын 2 деньги), в Брабанех [39] пуд по 3 рубля, в Шпанской [40] пуд по 6 рублей; делают в нём свечи, а с кем сговоришь, имайся за сто берковес: да спросити по колку пуд в круг делают; в Голандской земле воску фунт по 5 стювершей [41] (1 алтын 4 деньги), пуд по 2 рубля; ныне за посмех дешев нет провоска».
38
Англичанин Джайлз Флéтчер (ок. 1548–1611) приезжал в 1588 году в Москву с целью уладить отношения между английской «Московской компанией» и русским правительством. В 1591 году в Англии вышло его сочинение «О Русском государстве» (Of the Russe Common Wealth).
39
Брабáнех — Брабант, одна из провинций Нидерландов.
40
Шпáнская — Испания; в других документах той эпохи писали также в Шпанех. Конец этой цитаты непонятен: «за посмех дешев нет провоска». И. М. Кулишер в книге «История русской торговли до девятнадцатого века включительно» (СПб., 1923) приводит этот отрывок в своей редакции или же цитирует из другого, схожего, документа: воск — «с кем будешь сговариваться имайся продать за 100 берковец, да наперед спросити: по сколько пуд в круге делают в Голанской земле воску? Ныне на посмех дешев, нет провоза». Если верить словарям и толкователям, за посмех означает напрасно, зря, а на посмех (как у Кулишера) — на осмеяние, в насмешку; оба объяснения не помогают понять фразу в том виде, в котором она приведена Прыжовым. В одной челобитной, составленной не позднее 1589 года, читаем: «Дают нам за тот воск по полутара рубли, а нам, государь, стало втридорога харчю всякому человеку по 100-у руб., жили за посмех, держат сильно, а товару у нас заморского нету никакова». Возникает вопрос: купцы, составители челобитной, жили напрасно или подвергались чьим-то насмешкам? В очерке С. Ф. Платонова «Иван Грозный» взятое в кавычки за посмех можно понимать как в шутку, ради развлечения: «Его опричники не стеснялись „за посмех“ убивать беззащитных людей, грабить и насиловать их».
По поводу воска: его делали кругами, как сыр. Круг новгородского воска весил сначала около восьмидесяти килограммов, к концу XIV-началу XV века вес одного круга достигал уже ста шестидесяти килограммов. На каждом круге воска ставилась печать; воск различался по качеству: первый сорт был белого цвета, второй сорт — тёмно-жёлтого или светло-коричневого цвета, а воск третьего сорта был бурым или серым.
41
Стю´верш, современное стю´вер (от голл. stuiver) — вышедшая из употребления голландская денежная единица и монета, равная одной двадцатой гульдена. Написание стюверш встречается в документах XVI и XVII столетий, особенно в советах и наставлениях русским купцам, делающим покупки в Западной Европе, в частности в Голанте, то есть в Голландии, например: «Анису фунт, коли дешев, 8 денег плати, а дорог — 3 алтына; в Голанте платят фунт по 10 стювершей, а стюверш — русские две деньги».
Но к XVII веку, когда приготовление медов успело сделаться преступным корчемством, медовой промысел упал, и северо-восточная Русь сама начала получать воск из-за границы. В 1692 году получено было через архангельский порт шесть тонн воска. В этом году в Рязани цены стояли следующие: в Богословском монастыре куплено муромских 200 легинов мёду [42] и шесть пудов патоки по 20 алтын; кадка мёду готового в три пуда стоила 2 рубля; в Москве фунт мёду стоил 4 деньги. Чем дальше шло время, тем более сокращался медовой промысел. Недавно ещё в Чистопольском уезде Казанской губернии ульи считались тысячами, но медоварение уже было неизвестно. Вместо обычного приготовления старинных медов, теперь из мёда тянули водку, и только чуваши, татары и мордва секретно упивались кислым мёдом из негодных вощин, называемым савраско, или воронок. В Белоруссии до последнего времени оставались ценными бортные леса, многие уезды славились пчеловодством и вели обширную торговлю мёдом. Ещё недавно славился медами старинный город Игумен Минской губернии.
42
Непонятно, какой мерой является легин. Может быть, ошибка у Прыжова или опечатка первого издателя, переходящая в последующие издания? Редкий читатель задумывается над действительным существованием или сомневается в правильном написании каких-либо берковцов, стювершей, олуев… Тот, кто сомневается и задумывается, ищет источник, из коего автор, в данном случае И. Г. Прыжов, мог позаимствовать сведения, в данном случае о продаже мёда и патоки. Источник, «Расходная книга Богословского монастрыря», сообщает, что в сентябре 1692 года было куплено «Свеч сальных две сотни, дано 13 алтын 2 деньги… Куплены муромских 200 легинов меду и шесть пуд патоки…» Больше нигде нам не удалось обнаружить искомый легин, и остаётся предположить, что это вариант слова лукно (лукошко, короб из лыка).
Чтобы обнять разом судьбы медового промысла и медоварения, стоит только обратить внимание на русское право, ибо в праве, как известно, все изменения народного быта отлагаются, словно пласты. Законы о медовом промысле, развивавшиеся вместе с бытом народа, входят в Русскую Правду, составленную в Новгороде отчасти при Ярославе (1016–20), отчасти при его преемниках, и имевшую силу от XI до XV века. По Русской Правде за порчу бортного дерева полагалось взыскание: «А в княжи борти 3 гривне, любо пожгут любо изудрут; а в смерди — 2 гривне.» — «Аще кто борть подътнеть, то 3 гривны продажи, а за дерево полгривне». Кроме порчи самого бортного дерева, взыскание налагалось за бортную межу, за пчёл, за мёд, за пчелиное гнездо, за уничтожение знака на борти: «Аже межю перетнет бортьную, то 12 гривне продаже.» — «Аже пчелы выдерет кто — 3 гривне продаже, а за мед оже будут пчелы не вылажены (соты не будут подрезаны), то 10 кун; будет ли олек (гнездо, то есть молодые пчёлки в сотах), то 5 кун». Касательно «выдранья пчел», иск имел место и в том случае, если ответчик был неизвестен, или не был налицо: «Аще кто разламает борть или кто посечет древо на меже, то по верви (сельская община) искати татя в себе, а платит 12 гривен продажи.» — «Аще кто рознаменает борть, то 12 гривен продажи, а за дерево полгривны». По делам о бортной земле установлены были следующие пошлины: «А се уроци судебнiи от виры 9 кун, а метельнику 9 векош, а от бортьной земли 30 кун, а метельнику 12 векош. А се уроци ротьнiи от головы 30 кун, а от бортьной земли 30 кун». Мёд был в числе товаров, которые ссужались для приращения приплодом. В Русской Правде это называлось «настав на мед»: «Аще кто дает настав на мед». Расчёт процентов приплода был следующий: «А от двоих пчел на 12 лет приплода роев и с старыми пчелами 200 и 50 и 6 роев. А то кунами 100 гривен и 20 гривен и 4 гривны, а то чтено по полугривне рои и с медом, а приплода на лето по единому рою».