История катастрофических провалов военной разведки

Хьюз-Уилсон Джон

Так же и в мире разведки. Подсчет танков, кораблей и самолетов — сравнительно легкая задача. Технические проблемы могут быть огромными, расходы грандиозными, но эти проблемы можно решить при наличии времени, ресурсов и технологий. Гораздо труднее оценить намерения. Их невозможно измерить. Политик или дипломат во время вечеринки говорит одно, а на другое утро передумывает и делает другое. Намерения основываются на зыбучих песках человеческой психики со всеми ее непоследовательностями и слабостями. Мировая история могла бы сложиться по-другому, если бы 31 августа 1939 года в ответ на вопрос начальника генерального штаба: «Начнем, мой фюрер?» — Адольф Гитлер ответил бы: «Нет». «Намерения» для мира разведки — то же самое, что «нечеткая логика» для математиков.

Намерения

не только трудно оценивать, ибо их оценка требует доступа к информации и связана с риском и расходами (при этом никогда нет гарантии, что она окажется «рентабельной», так как ее результаты не поддаются количественному определению), но они также не могут быть измерены. В разгар холодной войны некоторые разведывательные агентства, действовавшие в Берлине, пытались измерять эффективность своих сотрудников количеством завербованных ими агентов нижнего уровня. В результате куратор, оперировавший двадцатью агентами, каждый из которых делал по пять сообщений с Востока в месяц, ценился выше, вне зависимости от качества этих сообщений, чем куратор всего с одним источником, который вообще не делал никаких сообщений, но зато имел доступ к намерениям восточногерманского правительства и в случае угрозы войны немедленно сообщил бы о них. Ценность такого потенциального разведывательного источника определить трудно. Неудивительно, что прагматичные руководители разведслужб и те, кто выделяет им бюджеты, считают, что с разведывательными возможностями иметь дело намного легче, чем с намерениями. Агентурная разведка не только трудна для измерения — она никогда не гарантирует успеха.

Вторая проблема, связанная с агентурной разведкой, носит практический характер: успешное осуществление такой разведки — чрезвычайно трудная задача. Возьмем только один пример, находящийся в «джеймс-бондовском» конце разведывательного спектра, — дело Гордиевского. Кадровый офицер КГБ Олег Гордиевский был завербован британской секретной разведывательной службой (МI6) и использовался ею как агент, имеющий доступ к секретной информации, в течение шести лет. Как сам Гордиевский, так и его кураторы подвергались серьезному риску. В любой момент он мог быть раскрыт и казнен. Ценность информации, которой он располагал, была неизмеримой, и эта информация, возможно, даже ускорила окончание холодной войны. Когда Гордиевский попал под подозрение, «хвосты» из КГБ следили за каждым его шагом, и организация побега буквально из-под носа у его советских сторожей считается одной из самых выдающихся среди когда-либо проведенных тайных операций по «эксфильтрации».

Британцы никогда не были абсолютно уверены в том, что Гордиевский не «подсадная утка». Лишь с течением времени подтвердилось, что он заслуживал доверия на сто процентов и что его сведения были столь же надежными. Дело Гордиевского считается шедевром агентурной разведки. Но какова была цена этого шедевра? Сколько аналогичных операций не принесло успеха? Впрочем, даже если дело Гордиевского было лишь одним из ста, один процент успеха в конце концов окупил все затраченные усилия. Урок заключается в том, что агентурная разведка трудна не только для измерения, но и для осуществления. В ответ на вопрос министра, сработает ли это, сотрудник разведки может лишь пожать плечами и честно признаться: «Будем надеяться, господин министр».

Все разведывательные бюрократии — при условии их подотчетности — инстинктивно тяготеют к тому, что поддается количественному определению и легко для выполнения, особенно если результаты трудно проверить. Саддам Хусейн своим вторжением в Кувейт доказал, насколько недальновидной может быть эта вполне понятная профессиональная предвзятость. Несмотря на самые изощренные системы разведки в мире, США и их главные союзники были застигнуты вторжением врасплох. Истинная причина состояла в отсутствии агентурной разведки — агентов с доступом к секретной информации, которые могли бы предупредить их о намерениях Саддама. Если бы в Совете революционного командования Ирака по правую руку от Саддама Хусейна сидел иракский Гордиевский, Запад был бы заранее предупрежден, а Кувейт спасен без войны в Персидском

заливе. Но в Ираке не было своего Гордиевского, а у американцев и их союзников не было надежной агентурной информации о намерениях Саддама.

Отсутствие разведданных было лишь половиной проблемы в Персидском заливе в 1990 году. Другой половиной уравнения были личность и действия правителя Ирака — Саддама Хусейна. С начала войны между Ираном и Ираком в первой половине 1980-х годов Запад упорно недооценивал опасность для стабильности в регионе, исходившую от этого человека. Все внимание было сосредоточено на новом революционном режиме в Иране, установившемся после свержения шаха и контролируемом теократическим исламским шиитским правительством во главе с фанатичным аятоллой Хомейни.

Новый иранский режим с самого начала стал приоритетным направлением США в области внешней политики — это произошло после захвата посольства США в Тегеране и взятия его сотрудников в заложники. Провал операции «Орлиный коготь» — неуклюжей попытки спасти заложников, вынужденно прерванной после серии аварий,— положил конец личным переживаниям президента Картера в связи с Ираном и способствовал избранию Рональда Рейгана в 1980 году. Для президента Рейгана революционный Иран стал главным предметом озабоченности в области внешней политики после Советского Союза. Именно эта озабоченность привела к скандалу «Иран — контрас», связанному с именем члена Совета национальной безопасности, подполковника морской пехоты США Оливера Норта и тайными поставками оружия никарагуанским правым повстанцам («контрас») с целью освобождения американских заложников, находившихся в руках иранцев. Это была довольно грязная и запутанная история, и в центре проблемы неизменно оставался Иран.

В этой атмосфере нестабильности и исламского фанатизма, угрожавшего традиционным основам международной дипломатии, решение Ирака вторгнуться в революционный Иран в 1980 году было воспринято западными дипломатами как подарок судьбы. Все силы «безумных мулл» и их «революционных орд» должны были уйти на противостояние бесчисленным танкам и орудиям Ирака. Иран и Ирак схватились в смертельной битве, и на ближайшие восемь лет, пока два этих самых мощных государства региона отчаянно бились друг с другом, на мировую политическую сцену вернулась относитель-ная стабильность. Западные аналитики рассматривали схватку Ирака с Ираном как войну, ведущуюся в интересах Запада и его мелких нефтеносных друзей, расположившихся вокруг Персидского залива. Саддам Хусейн оказывал услугу Западу.

Между тем Саддам Хусейн Тикрити мало подходил на роль союзника Запада. Родившийся в городе Тикрит в северном Ираке, он вырос в суровом мире гор, в атмосфере вражды семейных кланов. Ружье в Тикрите является столь же необходимым атрибутом мужчины, каким была шпага для джентльмена XVIII столетия, и ходит слух, будто Саддам совершил первое убийство в своей жизни в возрасте одиннадцати лет. Своим последующим возвышением в иерархии Партии арабского социалистического возрождения (Баас) Саддам был больше обязан амбициям и силе, нежели глубоким политическим убеждениям. Власть для Саддама значила больше, чем арабское единство, свобода и социализм. К 1969 году он был вице-президентом, а в 1979 году стал президентом, сменив номинального президента Бакра в результате бескровного переворота, который показал, в чьих руках находится реальная власть в Ираке.

Саддам не испытывал особой неприязни к Ирану. Более того, в 1975 году он заключил с шахом договор, снявший многие взаимные претензии между двумя странами в отношении дельты реки Шатт-эль-Араб в верхней части Персидского залива. Но революция Хомейни изменила статус-кво. Два конкретных обстоятельства побудили Саддама к нападению на Иран: организованное проиранскими силами покушение на его заместителя Тарика Азиза в центре Багдада и беспрестанные призывы Хомейни к шиитскому большинству в Ираке восстать против «безбожных атеистов» Партии арабского социалистического возрождения. Саддам не смог стерпеть этот прямой вызов своему режиму и нанес жесткий ответный удар. В 1980 году он вторгся в Иран с половиной иракской армии, фактически предприняв ограниченную карательную экспедицию против пребывающей в расстройстве и смятении соседней страны.