История Крестовых походов. Житие и хождение игумена Даниила в Святую землю
Шрифт:
Велико было негодование французских знатных владетелей при этом известии, и когда император выразил желание, чтобы они почтили его так же, как и вожди первого крестового похода, и чтобы они передали в его руки древние греческие города, которые они покорят своей власти, то вместо ответа на такое предложение на совете было предложено овладеть Константинополем. Епископ Лангрский обратился с речью к присутствующим, напомнил им о ловушках и засадах, которыми греки везде обставляли путь крестоносцев; он представил Константинополь как несносную преграду между латинянами и их братьями на Востоке и сказал, что следует наконец проложить свободный путь в Азию. «Греки, – сказал наконец епископ Лангрский, – допустили до того, что турки захватили Гроб Господень и все христианские города на Востоке; они не сумеют защитить и Константинополя; их позорная слабость откроет когда-нибудь
Армия Людовика VII перешла на другую сторону Босфора, вступила в Вифинию и стала лагерем на берегу Аскалонского озера, поблизости Никеи. В это время произошло солнечное затмение, и суеверная толпа увидела в этом явлении роковое предзнаменование. Не напрасно встревожились пилигримы: вскоре до них дошла весть о полном поражении германцев.
Отряды Конрада выступили из Никеи в Иконию. Обманутые греками, которые служили им проводниками, они запаслись продовольствием не больше как на неделю: их уверили, что этого времени будет достаточно, чтобы дойти до Иконии. Но через неделю все запасы были истощены, а вместо того, чтобы дойти до богатой столицы Ликаонии, германцы оказались как бы затерянными среди пустынной местности, не представлявшей даже никаких дорог. Еще три дня пробирались они по неизвестным им горам, и тут-то на императорскую армию напали несметные толпы турок; это были горы, находящиеся вблизи Лаодикеи. Германские пилигримы, ослабевшие уже от голода и от тяжелого пути, внезапно решились на отступление; но это отступление, приведшее германцев обратно в Никею, было постоянным их поражением в продолжение нескольких дней. Император Конрад был ранен двумя стрелами; больше тридцати тысяч германцев погибли от голода на константинопольской дороге. Таким образом исчезла эта армия, столь многочисленная при выходе из Германии, что, как говорится в летописи, и реки были не довольно длинны, и поля не довольно пространны, чтобы доставить ей свободное передвижение.
Король Французский выехал навстречу императору и плакал вместе с ним о несчастной участи германских крестоносцев. Конрад приписывал все эти бедствия коварству Мануила, но он должен был бы винить и самого себя в недостатке осторожности. Оба монарха возобновили клятву идти вместе в Палестину, но большинство германских баронов, которые лишились всего, долго не могли следовать за французской армией. Сам Конрад, имея только небольшое число воинов, расстался в скором времени с королем французским и возвратился в Константинополь, где Мануил встретил его тем радостнее, чем более видел его униженным и унылым.
Не желая забираться в глубь Малой Азии, Людовик VII следовал вдоль морского берега; дорога эта была трудная, перерезанная речками и потоками и шла посреди скалистых холмов и тесных проходов. Перейдя за Мраморное море и за Геллеспонт, пилигримы прошли через владения Пергама и Смирны и остановились в Эфесе, и здесь Людовик принял несколько посольств от греческого императора: иные возвещали королю Французскому о близости неприятеля и приглашали его принять приют в крепостях, принадлежащих империи, другие угрожали ему мщением греков за насильственное вторжение в их земли. Людовик VII отнесся с пренебрежением к послам императора и не обратил внимания на их угрозы; продолжая свой путь по направлению к востоку, армия расположилась лагерем в долине, называемой в летописи Децервион (ныне Уади Техикалесси – долина козьего замка); палатки были расставлены по берегам Каистра; тут отпраздновали дни Рождества Христова и потом выступили в Лаодикею.
Здесь произошел самый славный подвиг оружия во время крестового похода Людовика VII, именно – победа, одержанная на берегах Меандра, через который следовало перейти, чтобы достигнуть Лаодикеи. Неприятель обступил равнину вдоль Меандра и Тралльсские горы, ныне Гюзель-Хиссар; главные силы мусульманские заняли брод через реку, чтобы не допустить до него французов. Людовик VII выстроил свои
Едва успели несколько рыцарей перейти через Меандр, как страх охватил неприятельскую армию. В это же время последовало нападение на турецкую армию с разных сторон; победа над нею была немедленно одержана, и оба берега Меандра покрылись трупами. Король Французский бросился на мусульман, которые тревожили арьергард армии, и преследовал их до самых гор. Большинство турок, избежавших смерти, укрылись в Антиохетте, ныне Иени-Шер-Калесси, находившейся недалеко от того места, где французы перешли вброд Меандр. Несмотря на дождь из стрел, которыми осыпана была христианская армия в этом славном переходе, она не потеряла ни одного человека; только рыцарь Милон Ножанский, ко всеобщему сожалению, утонул, переплывая через реку.
Жители Лаодикеи, известной в летописях франков под именем Лалиш – города, находившегося на р. Лике и от которого остались теперь только два холма, покрытые развалинами, – пришли в ужас, узнав о приближении победоносных крестоносцев, и обратились в бегство. Людовику VII пришлось проходить через опустевший город. Он направился к Саталии, пробираясь по страшным утесам Кадмской горы, называемой по-турецки Бабадаг. По горе этой, по которой пришлось переходить пилигримам и которую Одон Дейльский называет «проклятой горой», не было проложено дорог; с одной стороны ее возвышались громадные скалы в виде длинной, высокой и отвесной стены, с другой стороны была бездонная пропасть, по краю которой нужно было пробираться через узкий, покатый, чрезвычайно опасный проход.
Людовик VII послал вперед Жофруа Ранконского, владетеля Тайльбургского, и графа Морьеннского, брата короля; вступление в этот проход было отложено до следующего дня; авангарду было приказано выжидать прибытия остальной части армии. Король, предполагая встретить турок в этом проходе, желал, чтобы части войска не разъединялись, но оставались в виду одна у другой; авангард же, забывая распоряжение короля, перешел через проход и расставил палатки по другую сторону горы. Людовик VII остался один со своим отрядом для охранения толпы пилигримов и обоза армии. Турки, разумеется, воспользовались разъединением армии, чтобы успешнее напасть на арьергард, которому и без того трудно было бороться с естественными препятствиями этой местности. Можно представить себе этих пилигримов, пробирающихся по краю бездны – под стрелами преследовавших их мусульман и греков! Только и слышно было падение людей, лошадей и мулов; и пропасть поглощала останки христианских воинов…
Алиенора (Элеонора) Аквитанская
История останавливается здесь в благоговении перед трогательным и мужественным самоотвержением Людовика VII среди этих горных пропастей, куда валился его народ, как бессильное стадо. Забывая самого себя ради погибающего народа, – говорит летописец, очевидец событий, – король бросился в ряды мусульманского войска и при неимоверных усилиях достиг спасения множества пилигримов. Арьергарду пришлось выдерживать нападение неприятеля во сто раз многочисленнее его; свита короля вся погибла во время этой схватки. Людовик, не изменяя своему царскому сердцу, – говорит летописец, – ухватился за ветви дерева и бросился на вершину одного утеса; тут, защищенный кирасой своей от турецких стрел и стоя на своем утесе, как на стене или на укрепленной башне, король Французский продолжал рубить головы и руки тем, кто на него нападал. Этот день великих подвигов и великих бедствий составляет прекраснейшую страницу в жизни Людовика VII.
На другой день, когда присоединилась к авангарду уцелевшая часть крестоносцев, составлявших арьергард, король французский, которого считали погибшим, был принят с полнейшим восторгом. Против Жофруа Ранконского поднялся общий ропот. Монарх счел бесполезным наказывать его за непоправимую ошибку и ограничился назначением на его место одного старого воина, по имени Жильбер, искусство и храбрость которого были известны всей армии. Этот новый вождь разделил начальствование над войском с Евраром Баррским, великим магистром Храмовников.