История любовницы короля
Шрифт:
— Не хочу, — стараясь как можно равнодушнее произносить слова, сказала я.
— Зато я хочу, — он развернул меня вместе с креслом, отодвинул полы шлафора и потянул подол вверх. — Давай! Не капризничай!
— Ты изменяешь мне со мной, — озвучила я утвердившуюся мысль. — Рыбка тебе больше не нужна.
Он не обращал внимание на мою речь, добился своего, задрал сорочку, за бёдра подтянул к себе и принялся уговаривать языком, а потом и пальцем, решив, что под сладкой пыткой я сдамся быстрее. Противостоять Райану было невозможно: его испытывающий взгляд сводил с ума, а палец
— Ана, покажи Амели, стань ею! — просил он. И стоило мне сдаться, как меня подхватили с кресла и потащили на кровать. И вот уже имя госпожи соседствовало с его стоном. — Амели! Малышка моя…
С каждым разом это всё больнее действовало, и, разозлившись в этот раз, я дождалась знакомого темпа, скрестила ноги на потных ягодицах Райана и простонала в унисон с ним:
— О, Ваше высочество!
Выплеснув в меня жемчуг, Райан сразу скатился с меня, разъярённый:
— Зачем ты это сделала?
Госпожа Амели приняла насмешливую позу, подпирая голову рукой:
— А что такое, милый? Ты не можешь завоевать Ану так, чтобы она думала о тебе в постели с другими?
Он прекрасно понял мою иронию, взбесился. Быстро оделся и ушёл, хлопнув дверью. Не подозревая, что помимо ссоры с «госпожой» теперь ему придётся снова завоёвывать разочаровавшуюся Ану. Чтобы избежать выяснения отношений с Райаном (а я и не сомневалась, что он вернётся выяснять отношения на повышенных тонах), я перебралась к сиру Брису до самого утра.
То была пятница, Нерис по традиции пекла пироги для рудокопов, и мы с Евой и Ывайн в обед помогали девушкам из столовой на руднике. Против моего ожидания, Райан не пытался со мной переброситься словечком, и мы сохраняли молчаливое равнодушие, что не могло не остаться незамеченным сиром Брисом и Генрихом. Последний тихо спросил меня, всё ли в порядке. Я кивнула, мол, разумеется. И этот короткий диалог был замечен Райаном, который старательно пытался показать своё равнодушие.
Прошло дня два. За которые мы с герцогом если и разговаривали, то на будние темы: управление дворцовой частью, погода и продукты, которые надо заказать — и то в чужом присутствии. На мужских спаррингах он был злее обычного и всё чаще превосходил сира Бриса и даже один раз одолел Его высочество. Победа добавила взгляду герцога торжествующего блеска, я же вежливо поаплодировала и поздравила принца с достойным соперником.
Субботу я отдыхала, оставшись одна в своей комнате и попросив не беспокоить. А в воскресенье собралась на прогулку, пригласила с собой Эву, и мы отправились к океану. Шёл шестой месяц моего пребывания на Адноде, сезон штормов, к моему сожалению, закончился, и теперь оставалось лишь гулять рядом с пенной кромкой да подбирать выброшенные на берег ракушки и кусочки кораллов.
— А пойдем, посмотрим на хижину, — предложила я Эве. — Если она не развалилась, то можно навести в ней порядок и выбираться по выходным на полдня, чтобы искупаться и просто отдохнуть.
Мы давно тут не были, наверное, больше месяца. Показалось, что за это время здесь никто не появлялся. Все знакомые предметы лежали на своих местах, и только у порога ветром намело больше песка, так что мы с трудом открыли дверь.
— Если здесь прибраться и повесить занавески на окошки, то будет очень мило, — я ходила по хижине, любуясь характерным для деревянных заброшенных жилищ очарованием, и представляла преображение скрипучего домика в уютное жилище.
Эва поддакивала мне, а потом замолчала. Я не обратила на это внимание, увлёкшись обзором небольшой кладовой, пока затянувшаяся тишина не оглушила.
— Эва? — я вышла из кладовки. В дверях, опершись на проём и скрестив руки, стоял Райан.
— Я отправил её домой, — герцог отлепился от стены и подошёл ко мне. — Тебе нравится всё странное? Хочешь из хлама сделать приличное? Или тебе просто нравится решать чужие проблемы?
Не встречая сопротивления с моей стороны, он сначала дотронулся до меня, а потом обхватил за талию.
— Даже из хлама можно свить чудесное гнёздышко, — ответила я, боясь прикоснуться к лицу Райана.
— Вопрос только, для кого? Кого ты хочешь привести в эту убогую конуру? Хозяина? А может Его высочество, чтобы разнообразить его досуг? Кого, Ана, м?
— Так далеко я не загадывала, — мой голос осип: Райан приблизил своё лицо, и губы мои невольно раскрылись. — Но это точно будет тот, кто меня не спутает ни с кем. И пусть это будет простой лумер-рыбак. В принцах и герцогах я разочаровалась…
— Придётся лечить тебя от разочарования.
Наконец такие долгожданные губы прикоснулись, и мы оба застонали. Стоило признать, мы соскучились за эти три дня, и теперь можно было не скрывать ни слёз, ни стонов, которому вторил скрип покачивающейся от ветра двери и шум океана.
— Если я куплю этот шархалов клочок земли с этой рухлядью, обещаешь никого, кроме меня, сюда не водить?
Райан посадил меня на грубо сколоченный стол, подхватить занозу на котором не составило бы труда, если бы не платье. Вошёл в меня, желающую проникновения и энергичными толчками пытался выбить согласие.
— Обещаю!
***
Да, мы помирились с Райаном, но меня глодало разочарование. Сделал ли он вывод, согласился ли с тем, что госпожа ему давно не пара? Или просто пошёл мне на уступки ради занимательных ночей любви? Это не давало мне покоя, но всё-таки я сдерживалась, а сдержанность вылилась в настороженность. Голодная натура необручницы требовала мужской любви, поэтому я обрывала затягивающиеся реплики Райана о его чувствах, планах на будущее и говорила:
— Пустое это, просто поцелуй меня!
Но поймав это в двадцатый раз и задумавшись над моим нежеланием слушать нежности, Райан заметно рассердился:
— Для тебя мои слова — пустое?
— Конечно, — я улыбалась и накручивала его отросшие колечки волос на палец, — это просто слова, которые ты забудешь очень скоро. Поэтому я не вижу смысла придавать им вес. Да и госпожу ты любишь по-прежнему, а с ней бороться за тебя я устала.
Он пристально смотрел мне в глаза некоторое время, пытаясь определить, нарочно ли я его злю. Увидел мою искренность и задумался. Ему понадобилось дня четыре, чтобы переосмыслить даже не мои слова, а свои чувства, и в очередную «дежурную» ночь он, наконец, признался: