История моей жизни
Шрифт:
О таковой высочайшей резолюции поставляю Вас в известность. Сверх того, Ренненкампф меня запрашивал, как полагают здесь, лучше без суда или таковой есть.
Я от себя ему ответил, что законы правительственное лицо обязано применять без послабления, но борьба создает положение, когда приходится прибегать к силе оружия и вне закона. Отсюда, издали, судить трудно, кто как действует. Ему же указано, что лучшей оценкой его мер будет успех и что, прежде всего, надо восстановить движение и обеспечить телеграф. Копию его запроса и мой ответ я представил его величеству. Относительно Меллера я могу сказать одно с Сухотиным он не столковался, а когда тот попросил его заехать к нему еще Меллер уехал.
Вообще, на соглашения он труден. Теперь его миссия, по-моему, влиять на настроения запасных. Если он начнет вмешиваться в службу дороги, то выйдет кутерьма. Он уже произвел несколько железнодорожных экспромтов, от которых у железнодорожников волосы дыбом стали (в Самаре). Быстро проехав по железной дороге, он напичкан местными разговорами, которые передает по телеграфу. Я очень беспокоюсь за влияние там молодого Заботкина. Он шустрый офицер, но в таком серьезном деле может по легковерности наделать промахи. Приемы же Заботкин мог заимствовать от своего покойного друга Церпицкого.
Сердечно жму Вашу руку. Ваш Ф. Палицын. Р. S. Сибирская дорога понемногу налаживается!"
(стр. 524) * Не знаю, что из себя представляют два старших сына Меллера, но третий в то время был юнкером Тверского кавалерийского училища и за дерзость против офицера должен был попасть в дисциплинарный батальон, от чего его спасло лишь заступничество отца.
Давая мне свое объяснение, Меллер одновременно чернил Каульбарса, кидая тень на его отношение к двум своим дочерям.
Чтобы не возвращаться к личности барона Меллера-Закомельского, скажу, что он в 1906 году, по выбору Столыпина, был назначен рижским генерал-губернатором. Когда Столыпин в нем разочаровался, он просил меня взять его в Военный совет, но я отказал самым категорическим образом, и тогда его в 1909 году посадили В Государственный Совет, где он был безгласным сидельцем. Но затем всплыла какая-то грязная его история и председатель Акимов имел с ним крупный разговор, после которого Меллер перестал бывать в заседаниях Совета, а с Нового года он был зачислен в неприсутствующие члены Совета. Очевидно, Акимов, с разрешения государя, запретил ему бывать в Совете.
(стр. 526) * Во время телеграфной забастовки по России рассылались только телеграммы революционной фабрикации. Бывший главноуполномоченный Красного креста в Харбине, князь Васильчиков, возвращаясь в это время в Европейскую Россию, по всему пути слышал то об убийстве, то о бегстве государя. Истину он узнал только подъезжая к Москве, где на одной станции был свидетелем, как семеновцы расправлялись со стачечниками.
(стр. 527) * 3 ноября об отмене выкупных платежей и вообще о положении в стране, 9 и 18 ноября о состоянии гражданских судов и 5, 7 и 9 декабря о выборах членов Государственной Думы. Два личных доклада у государя (22 октября и 20 декабря) я пропустил по нездоровью.
(стр. 528) * Например, генерал Киреев, состоявший при великом князе Константине Константиновиче, и полковник барон Врангель, состоявший при великом князе Михаиле Александровиче.
(стр. 531) * Причиной, кажется, было неудовольствие тем, что я в конце мая 1908 года не возразил в Думе Гучкову на его упоминание о роли великих князей в армии.
(стр. 532) * Газенкампф жил очень скромно с больной племянницей в Царском Селе и постоянно нуждался в средствах, так как содержал семью дочери, бывшей замужем за желтым кирасиром{126}Фрейтаггом фон Лорингофеном. Затем дочь с двумя детьми уехала за границу, и Газенкампф содержал ее там. По его просьбе я ему в 1907 и 1908 гг. испрашивал у Коковцова пособие по 2000 рублей, чтобы он мог съездить к дочери и отвезти ей денег.
** Рассыпался мелким бесом (фр.) (Сост.).
(стр. 533) * До чего доходил этот сумбур, видно из следующего случая: какого-то штабс-офицера одного Финляндского стрелкового полка по докладу Газенкампфа или Рауха чуть было не решили уволить от службы; Брилевич ничего об этом не знал и, по поступившему от начальства ходатайству, испросил тому же штабс-офицеру награду!
Еще один мелкий случай штабного беспорядка: 21 ноября, в день полкового праздника Семеновского полка, парад был назначен в Манеже, в мундирах, но затем, ввиду хорошей погоды, его назначили на плацу, о чем мне не сообщили, поэтому я приехал не в пальто, а в теплой шинели. Сняв ее в карете, я в мундире прошел позади фронта к великому князю на правый фланг, чтобы потом уйти во дворец, но он приказал Брилевичу, в наказание за упущение, отдать мне свое пальто; мы переоделись в передней и Брилевич остался во дворце; мы были в одном чине и почти одного роста, оба в форме Генерального штаба.
(стр. 534) * Подробностей этого дела я не знал. Оно всплыло в 1907 году во время моей бытности за границей и было ликвидировано без меня. Рауха надо было удалить из Свиты, и для этого его произвели (без старшинства) в генерал-лейтенанты, в обход старших, и дали ему кавалерийскую дивизию! Впоследствии великий князь помог ему получить другую дивизию, ближе к новому его имению и, следовательно, по-прежнему благоволил к нему.
** Исключение составляли только самые первые заседания, когда он почему-то принимал начальственный тон.
(стр. 536) * Аэропланов тогда еще не было. Вернандер ожидал больше пользы от аппаратов тяжелее воздуха. Весной 1906 или 1907 года я разрешил Вернандеру 50 тысяч рублей на премию за такой аппарат, который продержится в воздухе две или три минуты; но премии этой объявлять не пришлось, так как вскоре была получена весть из Америки о полетах Райта, изобретателя первого аэроплана.
(стр. 537) * Вопрос этот был разработан в комиссии под его председательством в 1908 году, но при мне еще не получил окончательного разрешения, так как был передан на заключение командующих войсками. Я ждал его разрешения для аналогичного подчинения инженерных войск.
(стр. 538) * Перед 1-й мировой войной и во время нее возникли сильные нарекания на Главное артиллерийское управление за его нераспорядительность, кроме того, его обвиняли во взяточничестве, к которому будто бы была причастна Кшесинская, bien aim [возлюбленная (фр.) (Сост.)] Сергея Михайловича. Нераспорядительности я готов верить, так как Кузьмин-Короваев человек недостаточно способный и энергичный для ведения такого большого дела без прямого руководства великого князя, который, однако, с изданием в 1908 году нового положения о генерал-инспекторах, уже принимал меньшее участие в делах управления. В смысле взяток Главное артиллерийское управление, вероятно, было небезупречно, но участие в них великого князя или Кузьмина-Короваева я считаю немыслимым; их обоих в этом отношении можно винить разве в недостаточном наблюдении за подчиненными или в излишней доброте, а великого князя еще и в том, что он упорно поддерживал Кузьмина-Короваева и не допускал замены его другим, более энергичным лицом.
(стр. 539) * Состоявший при Главном управлении военно-учебных заведений, генерал Будаевский, предупреждая меня в этом отношении, рассказывал, что великий князь не выносил Куропаткина, особенно за его невоспитанность, и однажды был крайне возмущен тем, что тот принял его с докладом будучи уже в мундире, но без кушака. Он находил неуважительным принимать в незаконченном туалете, ведь тогда можно принимать и без штанов, в подштанниках! Откровенно сознаюсь, что и я, если бы не был предупрежден, мог бы случайно совершить такую неловкость.