История моей жизни
Шрифт:
Уже начало сентября. Погода стоит теплая, с удовольствием купаюсь, пудами пожираю виноград, а в ветрах уже чувствуется холодное дыхание уходящего лета. Знаю, что в такое время пускаться в далекий путь небезопасно.
Лучше всего уходить весной, когда впереди ждут тебя теплые, солнечные дни… И я набираюсь терпения и с тоской думаю о предстоящей зиме, о тяжелой жизни в доме Окуневых и о сварливой, вечно недовольной хозяйке.
И вдруг неожиданный праздник. Миша говорит мне:
— Завтра повезешь в Ялту с ночевкой в Байдарах актерку Серафиму Вельскую. Пассажирка она так себе. Больших выгод от нее не жди… Но все же везти надо…
Равнодушно выслушиваю сообщение Миши. Меня давно уже не интересуют пассажиры. Вообще за последнее время нахожусь в угнетенном состоянии. Меня мучает сознание, что брожу по краям жизни и становлюсь сорной травой в цветущем саду южного берега Крыма.
Меня уже не радуют солнечные восходы, синяя гладь теплого моря, обильный сладкий виноград, ароматные цветы и тяжелый гранит высоких скал. Меня мучает моя безграмотность, мешающая мне войти в середину жизни.
Сегодняшний день, солнцеобильный, с чистым голубым небом и необжигающей теплотой, ничуть не гармонирует с моим угрюмым настроением.
В назначенный час мы с Захаром, длинноусым и сухощавым кучером, подаем изрядно потрепанную коляску, запряженную тройкой серых, в яблоках, лошадей. Весело и легко выходит из гостиницы новая пассажирка, одетая в белую кружевную мантилию, с мешочком, вышитым бисером, в руках. Миша идет рядом с ней и многозначительно играет глазами. Усадив пассажирку, он желает ей как обычно, «светлых радостей».
Новая пассажирка хорошо сложена. Миловидное лицо с задорным, слегка вздернутым носом полно неиссякаемой радости.
Весело горят большие глаза, густо оресниченные.
Только выезжаем из города, Вельская заявляет:
— Не люблю, когда две спины торчат перед моими главами, — ничего не видно…
При первых звуках ее голоса я быстро оборачиваюсь.
— Ведь нас же двое! — восклицаю я.
— Ничего не значит… Садись на скамейку напротив меня, и одной спиной меньше будет.
Я удивлен, но подчиняюсь с удовольствием. На полном ходу вскакиваю в коляску и сажусь на указанное место.
— Мне говорил комиссионер гостиницы, что ты первоклассный «рассказчик окрестностей»… Правда это?
Артистка смеется. Две ямочки на щеках и поблескивание прищуренных глаз, полных жизни и счастья, рождают во мне бодрое настроение.
Одет я сегодня довольно прилично. На мне новые ботинки на пуговицах, серые в полоску брюки и желтая косоворотка, опоясанная красным шнуром с кистями. Вчера подстригся, и кудри не лезут в глаза. Мысленно оглядываю себя и остаюсь доволен.
— «Рассказчик окрестностей»… — вспоминает пассажирка и заливается на всю степь.
Не могу отвести глаз от нее. И все в ней мне нравится… И крохотные туфельки фисташкового цвета, и маленькие ручки в кремовых перчатка, и тонкий запах жасмина, исходящий от нее.
— Ты здешний? — неожиданно спрашивает она меня.
— Нет, я издалека… Живу у родственника второй год… Это его лошади.
— Во второй раз еду в Ялту, — говорит пассажирка. — В позапрошлом году проезжала из Симферополя через Алушту… Дорога интересная и красивая… А здесь мне не особенно нравится.
— Подождите немного, — говорю я, — до Байдар доедем — останетесь довольны… Всем очень нравится берег от Байдар до Ялты.
Эта молодая жизнерадостная женщина не любит молчать, и получается так, что она меня занимает разговорами, а не я ее.
Узнаю много интересного. Меня очень удивляет происхождение Серафимы Вельской — она крестьянка Рязанской губернии. На сцене уже Три Рода. Она мне объясняет, что играть в оперетке очень трудное надо уметь говорить, петь, плясать, плакать и смеяться.
Меня поражает простата и необычайная откровенность молодой женщины. Гляжу на себя со стороны и горжусь тем, что являюсь собеседником такой замечательной артистки, и еще тем, что сижу не на козлах, а в коляске.
К БайдараМ подъезжаем уже друзьями. За три часа езды я не только успеваю ознакомиться с прошлым моей пассажирки, но сам подробнейшим образам рассказываю ей о моей бродяжнической жизни.
В гостинице Вельская заявляет о своем желании переночевать.
— И приготовьте вкусный и сытный обед, — говорят она, обдавая большого, неповоротливого Осипова весело смеющимся взглядом. — Грешна… люблю поесть… А теперь, — обращается она ко мне, — поведи меня на ворота и куда хочешь…
Серафима приходит в детский восторг, когда, взобравшись на каменные ворота, вдруг видит безбрежный голубой простор.
— Какая прелесть!.. Ах, как хорошо!.. С ума сойти.
А я гляжу на пассажирку и чувствую, как радость вливается в мое сознание, и как счастлив я оттого что сумел так удивить артистку!
Насмотревшись вволю, идем обратно. По привычке, легко и ловко прыгаю по рассыпанным камням, заменяющим ступени. Вельская кричит:
— Погоди, шалый!.. Ну и кавалер!.. Дай руку… Ведь тут и шею сломать недолго.
Сознаю свою вину, поднимаюсь и неловко подставляю ей плечо.
Медленно сползаем вниз. Ощущаю близость женщины, слышу ее дыхание, прикосновение ее руки, и голова моя приятно кружится, и сердце играет в груди.
— Вот так… А то бежит, дикий… Ну, ничего, подрастешь — мужчиной будешь…
Последние слова обжигают меня стыдом. Неужели она принимает меня за мальчика?
Предрассветная тишина и холодное дыхание спящих гор. По крутой каменной тропе среди корявой, ветвистой поросли взбираемся к вершине горы, откуда хотим смотреть на восход солнца.
Сумерки ушедшей ночи светлеют с каждым мгновением. Неведомо откуда льются потоки света, и перед нами неожиданно выступают темная зелень тесно растущих елей и серые выступы нахмуренных скал.
Кругом до того тихо, что даже наши легкие шаги и осыпающиеся камешки из-под ног производят шум, пугающий нас.