История моей жизни
Шрифт:
Сперанский зарабатывает не плохо. Ему платят сто рублей за свадебного апостола. Он обладает едва ли не самым сильным и могучим басом. Он сам мне рассказывает, как присылают за ним карету и как он едет на свадьбу. Однажды одна богатая невеста во время обряда, когда Сперанский изо всей мочи рявкнул: «Жена да убоится своего мужа!», упала в обморок — так грозно гремел его голос.
Помимо жалованья, Сперанскому, как солисту и первой октаве, полагаются две доли из кружки. В общем он зарабатывает не меньше чем двести рублей в месяц, что является солидной цифрой.
И все же Сперанские очень бедны. Марии Васильевне приходится каждый день выдумывать, комбинировать, делать всевозможные экономические раскладки, чтобы добыть в достаточном количестве ту или иную провизию для прокормления многочисленной семьи. Мне хорошо известно, что ей приходится прибегать и к займу и тащить иногда необходимые вещи в кассу ссуд.
По этому поводу мы иногда беседуем с Борисом и мечтаем о том счастливом времени, когда мы — выдающие изобретатели — заработаем большие деньги и поможем всей семье.
— Если бы папа не пил, то мы были бы самыми богатыми среди певчих, грустно говорит Борис.
И я ему сочувствую, но ничем помочь не могу.
Сегодня Боря мне сознается и заранее просит у меня извинения за то, что он мою тайну рассказал Вадьке, а Вадька хочет нарисовать картину под названием «Похищение монашенки».. Прихожу в ужас.
— Ты же клятву дал! Зачем ты выдал тайну?
— Я и сам не знаю, уж очень мне захотелось заинтересовать Вадьку… Но ты не бойся, он дал клятву, что никому не скажет ни слова.
Вечером того же дня Сперанский, вернувшись со спевки совершенно трезвым, зовет меня, плотно закрывает дверь и говорит:
— Слушай, милый, здесь совершилась очень паршивая история, и ты, насколько мне известно, сыграл в ней немаловажную роль. Расскажи, было дело, изложи все, ничего не утаивай, потому что дело серьезное и надо как-нибудь его затушить.
От слов Сперанского у меня начинают дрожать ноги, но в то же время я сознаю, что этому добряку надо все оказать, иначе может быть хуже.
Выслушав меня, Сперанский глубоко задумывается и даже закрывает глаза. Мне становится страшно.
— Да, миленький, состряпали вы штуку!.. Аи да Миролюбов!.. Все они, тенора, такие. Ах, черт возьми, э? Как же теперь быть? Ведь об этом уже сам Вигелев знает.
Я стою перед ним в виноватой позе и не нахожу слов и не знаю, как просить его, чтобы он защитил меня, если поднимется буря.
— Ну, вот что, — первый прерывает молчание, Сперанский, — найди мне Миролюбова и пришли сюда, а сам отправляйся с Борькой на Москва-реку, ловите рыбу, купайтесь, если вода не холодна, а в дела взрослых не вмешивайтесь, а там посмотрим.
— Спасибо, господин Сперанский, прошу вас очень, как-нибудь защитите меня. Ведь я не виноват, — мне что старший приказывает, то я и должен исполнить.
— Хорошо, хорошо, веди сюда Миролюбива.
Иду исполнять приказание. Во мне живет большая тревога, и тяжелые предчувствия давят грудь.
Скандал разрастается на другой же день и принимает свирепые размеры. Весь синодальний хор узнает о похищении монашенки тенором Миролюбивым. Следствие ведет сам Вигелев.
Миролюбов прячется от всех и даже меня к себе не подпускает.
Проходит еще несколько дней. Вигелева вызывают к митрополиту Иоангаикию, все кругом затихает в ожидании дальнейших событий. Все знают, что древний старец Иоанникий шутить не любит и когда нужно — может показать звериную жестокость.
До нас доходят всевозможные слухи, сплетни, россказни, и мы узнаем, что настоятельница монастыря лично докладывала Иоанникию о происшедшем скандале.
Узнают об этом и в высших сферах. Черное духовенство старается всеми силами замять дело и не дать большой огласки.
Наконец судьба участников и даже посторонних решается быстро и страшно.
По предписанию митрополита Вигелев приговорен к ссылке в Виленский Троицкий монастырь, причем сделать это он обязан в трехдневный срок. Миролюбов изгнан из хора, а мне приказано не показываться даже во дворе, а не только что в общежитии или в певческой.
И я ухожу отсюда, ухожу навсегда.
Сперанский перед моим уходом старается смягчить мое положение добрыми словами, всячески утешает меня и дрожащей рукой вытаскивает из жилетного кармана серебряный полтинник и сует мне в руку.
— Советую тебе, — говорит он, — пойти к Беляевым. Там у тебя родная сестра, да и Колька парень хороший… Иногда только в нетрезвом виде буянить любит, а так я его знаю, человек он добрый.
— Нет, — говорю я, — туда не пойду. Вы сами знаете, что мы с ним не разговариваем, хотя ежедневно встречаемся в певческой.
— Ну; конечно, не может же он у тебя просить прощения, он ждет, когда ты подойдешь к нему. Ведь ты мальчик, а он взрослый человек.
Входит Мария Васильевна. Она тоже советует мне вернуться к сестре. Чтобы не огорчать этих добрых людей, я обещаю выполнить совет, но внутренне у меня уже созревает твердое намерение к Беляевым не возвращаться.
День пасмурный, с утра льет дождь с перерывами. На улице ветрено, всюду серый свет. Нависла над городом непроглядная муть, усиливающая мою тоску.
Шлепаю по мокрым камням мостовой, теряю почву под собою и ежеминутно готов заплакать.
12. Русь-матушка
Когда стоит непогожий день, когда нет солнца, нет неба и когда беспрерывно льет мелкий нудный дождь, — тогда вспоминаются все печальные переживания, все обиды, и начинаешь ссориться с жизнью, с судьбой, с богом и со всеми несуществующими силами, ища виновных в твоем несчастьи.