История нравов России
Шрифт:
Ф. Бродель пишет об образе жизни французских джентри: «Французские крупные буржуа, ставшие дворянами, на самом деле продолжали свою прежнюю жизнь, уравновешенную, благоразумную, в своих ли прекрасных городских домах, или в своих замках, или загородных резиденциях. Радостью жизни и гордостью для них была их гуманистическая культура; их усладу составляли их библиотеки, где протекали лучшие часы их досуга. Культурная граница, которая определяла и лучше всего характеризовала их, — это их страсть к латыни, к греческому, к правоведению, к античной и отечественной истории. Они стояли у истоков создания бесчисленных светских школ в городах и даже в местечках. Единственно, что их роднило с настоящим дворянством, были отказ от работы и от торговли, вкус к праздности, т. е. к досугу, что было для них синонимом чтения, научных споров с равными–себе» (33, 489). Данный образ жизни был основан на солидных доходах, приносимых эксплуатацией земель, ростовщичеством за счет дворян и крестьян, судейскими и финансовыми должностями, которые передавались по наследству.
Когда буржуазия
Однако прав и Э. Фукс, глубоко исследовавший нравы буржуазного слоя, что богатство развратило отдельных его представителей: «Отвратительные денежные машины, лишенные всякого чувства, всякой чуткости, — вот что сделал прежде всего капитал из тех, кто им владел и кто им командовал. Раньше всего и ярче всего обнаружились эти черты у английской буржуазии. Так как английская буржуазия раньше других европейских стран вступила на путь капиталистического производства, то она могла дольше всего развиваться свободно и потому здесь специфический тип буржуазии мог получить свое наиболее характерное выражение» (295, 37). Ориентация индивида на богатство, на «делание» денег привела к атомизации общества, к «разумной конкуренции», представляющей из себя взаимную вражду, к эгоизму, к ледяному расчету, к господству денежного интереса при заключении брака, к алчности. Резюмируя нравы буржуа, Э. Фукс пишет: «Все стало товаром, все капитализировано, все поступки, все отношения людей. Чувство и мысль, любовь, наука, искусство сведены на денежную стоимость. Человеческое достоинство определяется рыночным весом — таков товарный характер вещи» (295, 41–42). Все, в целом, свидетельствует, что ткань нравов буржуа весьма противоречива, что к ней неправомерно применять аристотелевскую логику «да» или «нет», что необходимо пользоваться многозначной логикой.
Раздел 25. Казачество: Восток или Запад?
Данный раздел можно считать достаточно условным в силу определенных трудностей: одна из них состоит в неразрешенной до сих пор окончательно проблеме происхождения казачества. Исследователи обращают внимание на то, что слово «казак» существовало в языках всех народов Востока, Средней и Малой Азии и других народов, что оно имело самое разное содержание. У персов оно означало человека, состоящего на службе и получающего за нее плату из казны, арабы под ним понимали всадника, который сражался за веру и закон пророка, монголы им обозначали свободного воина, стерегущего границы (66, 14). В плане нашего изложения существенно то, что в составе Российской империи было двенадцать казачьих областей, чье население частью состояло из служилых людей и охотников, частью из вольных людей. Согласно официальной русской истории, население казачьих областей происходит от выходцев из русских княжеств, которые не смирились с тяжелым бытом русской жизни и ушли в «Дикое поле». Эти «беглецы» объединялись в «ватага», а затем в более крупные группы, устраивая жизнь на основе свободы и равноправия. В противоположность этой версии А. А.Гордеев считает, что казаки — это русские, находившиеся в войсках монгол и использовавшиеся русскими князьями в своих междуусобицах (66, 79). Для этих версий характерно то, что по своему генезису казаки являются русскими, попавшими в иные социокультурные условия.
Несмотря на многообразные толкования слова «казак», основной его смысл заключается в представлении о «вольном» человеке. Такое понимание относится к глубокой древности, к эпохе героического народного эпоса. Ведь человечество всегда стремилось к осуществлению мечты о «вольной и счастливой» жизни, и она становилось тем сильнее, чем беспросветнее была социальная действительность. Отдельные лица пытались осуществить эту мечту, порывая со своей средой и уходя «на волю», где устраивали жизнь по своему усмотрению. «Вокруг отдельных смельчаков, — отмечает А. Гордеев, — собирались группы таких же искателей счастливой жизни. Собиравшиеся группы отдельных лиц превращались в боевые дружины и устраивали свою жизнь на основе дружбы, равенства и свободных бытовых отношений, и среди других народов получили название «казаки», или «свободные люди» (66, 15). Эти группы затем образовывали сообщества, или «республики», которые хранили свои бытовые особенности и присущие им нравы.
Для нас важным является то, что феномен казачества исторически присущ российской действительности, что его нравы в определенном смысле сопоставимы с нравами пиратов, в основном, корсаров. И хотя пираты (и корсары, каперы) были грабителями, они нередко вызывали восхищение у своих соотечественников тем, что бунтовали против несправедливого устройства общества, что создавали большие объединения, пиратские «республики», что могли разорвать с привычными для своего времени представлениями и шорами традиций (См.: Нойкирхен X. Пираты. Киев, 1992. С.5). Во всяком случае, несомненно одно — пираты и корсары, подобно казакам, были разбойничьим «народом», следовательно, имеется сходство (но не во всем, ибо в отличие от пиратов казаки были героическими людьми) и в нравах. Уже Вольтер, восхищаясь пиратами, писал о них: «Это были отчаянные люди, известные подвигами, которым не хватало только честности для того, чтобы считаться героическими» (50, 154–155). Держа в уме это различие, перейдем к рассмотрению нравов пиратов и корсаров, которые находились на службе государства и действовали как на Востоке, так и на Западе.
Широкую известность в Азии и Европе приобрели пираты мусульманских стран, чьи основные базы находились на северном побережье Африки вдоль Средиземного моря. В пиратскую вольницу входили турки, арабы и мавры; ее корабли нападали на любое европейское судно. Для их нравов характерно то, что они были менее кровожадны и более практичны, чем их европейские собратья, — они не убивали захваченных пленников, а продавали их на рынках Египта, Туниса, Алжира и Турции; к тому же крепкие молодые мужчины нужны были им самим для пополнения команды подневольных гребцов. Молодые белые женщины высоко ценились на восточном рынке, их охотно покупали для гаремов, за детей же состоятельных и знатных родителей пираты брали хороший выкуп (22).
В XV и XVI вв. бассейн Средиземного моря стал ареной ожесточенной борьбы между христианскими державами и мусульманской Турцией. В войнах на море существенную роль сыграло пиратское государство в Северной Африке во главе с султанами братьями Барбаросса (69, 162, 184). Главарем (султаном) этого пиратского государства был Арудж, грек с острова Митилена, принявший ислам. В начале своей деятельности он примкнул к турецким корсарам и прославился отвагой и беспощадностью в битвах на Эгейском море. Арудж был известен христианам под именем Барбароссы, или Рыжебородого — по цвету его бороды. Грабежи судов в открытом море принесли столь фантастические трофеи, что под его начало прибывали пираты со всего Средиземного моря. Он оказал помощь эмиру Алжира Салиму в борьбе с испанцами, которые были выдворены из Алжира. Воспользовавшись этой победой, Арудж задушил Салима и провозгласил себя владыкой Алжира, присвоив себе имя Барбароссы. Новый испанский император Карл V направил значительные вооруженные силы против султана Барбароссы I, который в одной из стычек, несмотря на верность и героизм своих сотоварищей, погиб (162, 59–60).
После гибели султана Барбароссы I его крупную пиратскую флотилию с командой в несколько тысяч человек и притязания на власть над Алжиром унаследовал его брат Хай–раддин Барбаросса II. Он уступил все притязания на Алжир турецкому султану, став его вассалом, и получил звание паши. И хотя Хайраддин подносил турецкому султану богатые подарки, в личной жизни он оставался простым и скромным. В истории французского флота, которая вышла в 1841 году, о нем говорится следующее: «Он был среднего роста, однако обладал богатырской силой. На вытянутой руке он мог держать двухгодовалую овцу до тех пор, пока та не погибала… Поистине необычайное влияние, оказываемое им на своих командиров и простых пиратов, поклонники его объясняют его огромной храбростью и ловкостью этого человека, а также тем, что даже самые отчаянные его. предприятия всегда оканчивались успехом. Ум и храбрость в нападении, прозорливость и отвага в обороне, огромная работоспособность, непобедимость — все эти похвальные качества заслонялись приливами неумолимой и холодной жестокости…» (184, 186–187). Пираты Хараддина отличались дисциплинированностью и получали добычу в соответствии с правилами, принятыми у их христианских «коллег». Их предводитель получил от турецкого султана чин адмирала и после нанесения христианским государствам сокрушительного поражения прожил последние годы в роскоши в Стамбуле, где и был похоронен в воздвигнутой им мечети. «В течение длительного времени каждый турецкий корабль, выходивший из бухты Золотой Рог, — замечает П. Гребельский, — отдавал салют перед мавзолеем, а команда возносила молитвы в честь величайшего турецкого мореплавателя и могущественного пирата» (69, 28).
Издавна было развито пиратство на Дальнем Востоке, где пираты грабили нагруженные товарами речные и морские суда купцов. Им покровительствовали высокопоставленные чиновники и представители родовой знати, которые получали от этого немалые выгоды. Борьба китайских и японских императоров с ними не увенчалась успехом — пиратство то затихало на время, то возрождалось снова. Наиболее видным китайским пиратом считается Коксинга, родившийся в семье, где ремесло пирата передавалось от отца к сыну. Его отец Лин Чэн Ци заработал в португальской колонии Макао сумму денег, прибавил к ней приданое жены и приобрел на них небольшую пиратскую флотилию. Последняя со временем настолько разрослась, что он получил возможность контролировать всю морскую торговлю у юго–восточного побережья Китая: грабежу подвергались не только прибрежные селения и китайские джонки, но и крупные торговые суда Ост — Индской компании.