История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов
Шрифт:
– Государь, – начал Амру, не менее испуганный, чем его сообщники, – я следил денно и нощно за всеми мастерскими, складами и кузницами. Ни разу там не появился Адонирам.
– Что до меня, – добавил Фанор, – мне пришло в голову спрятаться под вечер за гробницей царевича Абсалома ибн Дауда на дороге, что ведет с Мории к лагерю савеян. В третьем часу пополуночи мимо меня прошел человек в длинном халате и тюрбане, какие носят йеменцы. Я подкрался ближе и узнал Адонирама; он направлялся к шатрам царицы. Но он заметил меня, и я не решился последовать за ним.
– Государь, – заговорил в свою очередь Мифусаил, – вы знаете все, и нет границ вашей мудрости; я буду откровенен до конца. Если то, что я скажу, может стоить жизни вашим рабам, поневоле приоткрывшим столь страшные тайны, соблаговолите отпустил моих товарищей, чтобы слова мои пали лишь на меня одного.
Оставшись наедине с царем и первосвященником, он снова распростерся ниц и крикнул:
– Государь, поднимите надо мной свой скипетр в знак того, что я не умру!
Сулайман простер над ним руку и ответил.
– В твоей искренности и преданности твое спасение; не бойся же ничего, Мифусаил из колена Рувимова.
– Спрятав лоб под чалмой и покрыв себя темной краской, я, благодаря ночному сумраку, смешался с евнухами, охраняющими царицу; Адонирам проскользнул в темноте в ее шатер; он долго беседовал с ней, и ночной ветерок донес до моих ушей тихий шелест их слов; за час до рассвета я скрылся – Адонирам еще оставался с царицей.
Сулайман совладал со своим гневом, но Мифусаил увидел молнии в его глазах.
– О царь! – воскликнул он. – Я должен был повиноваться вашей воле, но позволит мне ничего больше не добавлять.
– Продолжай! Я приказываю тебе.
– Государь, нет для ваших подданных нничего превыше славы вашей; пусть я погибну но мой господин не станет игрушкой в руках коварных чужеземцев. Великий жрец савеян, кормилица и две служанки царицы посвящены в тайну этой любви. Если я верно понял, Адонирам вовсе не тот, за кого все его принимают; он наделен, как и царица, колдовской силой. С помощью этих чар она повелевает обитателями небес, а он стихией огня. Однако эти двое избранников судьбы боятся вашей власти над духами, власти, которой вы обладаете, сами того не ведая. Сарахиль упомянула о каком-то усыпанном сверкающими каменьями кольце и рассказала удивленной царице о его чудесных свойствах, и все принялись горько сетовать на опрометчивость Балкиды. Я не смог уловить сути, потому что они заговорили шепотом, и я боялся обнаружить себя, подойдя слишком близко. Вскоре Сарахиль, великий жрец и служанки удалились, преклонив колена перед Адонирамом, и он, как я уже говорил, остался наедине с царицей Савской. О царь! Могу ли я надеяться на вашу милость, ибо ни одно слово неправды не слетело с моих губ!
– По какому праву выпытываешь ты намерения своего господина? Что бы мы ни решили, решение наше будет справедливым… Пусть запрут этого человека и его товарищей в храме, где они не смогут обменяться ни словом, пока мы не объявим им их судьбу.
Невозможно описать изумление первосвященника Садока; он смотрел, остолбенев, как немые, быстрые и бесшумные исполнители воли Сулаймана уводили дрожащего Мифусаила.
– Вот видите, достойный Садок, – с горечью произнес царь, – при всей вашей осмотрительности вы ничего не угадали – и Адонаи не соблаговолил просветить своих слуг даже наши жертвоприношения не тронули его; и только я один, благодаря своей мудрости раскрыл козни моих врагов. Их боги преданы им… тогда как мой оставил меня!
– Потому что вы пренебрегли им, мечтая о союзе с чужеземкой. О царь, изгоните из вашей души это нечистое чувство, и ваши враги будут у вас в руках. Но как, скажите, захватить этого Адонирама, который скрывается, и царицу, защищенную законами гостеприимства?
– Мстить женщине – недостойно Сулаймана. Что до ее сообщника, то он появится с минуты на минуту. Нынче утром он попросил у меня аудиенции, я жду его здесь.
– Адонаи милостив к нам! О царь, пусть не выйдет он из этих стен!
– Если он придет к нам без боя?: будьте уверены, его защитники где-то близко. Но к чему спешка? Я не слеп: эти трое – его смертельные враги. Зависть и алчность ожесточили их сердца. Быть может, они оклеветали царицу… Я люблю ее, Садок, и злословие трех ничтожных людишек не заставит меня оскорбить эту женщину подозрением в том, что она запятнала свою честь постыдной страстью… Но, опасаясь тайных происков Адонирама, который имеет такую власть над народом, я приказал следить за этим загадочным человеком.
– Так вы полагаете, что он не виделся с царицей?
– Я уверен, что он тайно беседовал с ней. Она любопытна, увлечена искусствами, тщеславна; к тому же ее земли платят мне дань. Быть может, она замыслила привлечь на свою сторону художника, поручить ему создать в ее стране какое-то великое творение… или с его помощью получить войско, которое могло бы сразиться с моим, чтобы освободиться от дани?.. Как знать… Однако признаю, что любого из этих предположений достаточно, чтобы доказать, сколь опасен этот человек… Я должен подумать…
Сулайман говорил решительным тоном, и Садок, охваченный ужасом, видел, как отворачивается царь от его религии и как тает на глазах его влияние. Тут снова вошли немые слуги в белых головных уборах в форме шара и кольчугах, подпоясанных широкими кушаками, на которых у каждого висели кинжал и кривая сабля. Они склонились перед Сулайманом, и на пороге показался Адонирам. Шестеро ремесленников провожали его до дверей храма; он тихо сказал им несколько слов, те удалились.
Беседа
Неспешным шагом, с уверенным видом, приблизился Адонирам к огромному креслу, в котором восседал царь Иерусалима. Почтительно поклонившись, художник остановился, ожидая, согласно обычаю, когда Сулайман соблаговолит заговорить.
– Наконец-то, мастер, – сказал царь, – вы снизошли к нашим просьбам и дали нам возможность поздравить вас с триумфом… которого уже никто не ожидал, а также выразить вам нашу благодарность. Ваше творение достойно меня; более того, оно достойно вас. Что до награды, никакая щедрость не может быть чрезмерной в сравнении с вашими заслугами; назовите же ее сами. Чего попросите вы у Сулаймана?
– Отпустите меня, государь. Работы близятся к концу и могут быть завершены без меня. Мой удел – странствовать по свету; мой жребий зовет меня к другим небесам, и я возвращаю вам власть, которой вы меня наделили. Моей наградой будет мое творение, которое я оставляю здесь, и выпавшая мне честь воплотить благородные замыслы столь великого царя.
– Ваша просьба удручает нас. Я надеялся, что вы останетесь с нами, заняв подобающее положение при моем дворе.
– Вы очень добры, государь, но я не создан для этого. Мое призвание – одиночество, я независим по характеру и равнодушен к почестям, для которых не был рожден; я не раз подверг бы испытанию вашу снисходительность. Настроения царей изменчивы; зависть окружает их и не дает покоя; фортуна непостоянна – мне это слишком хорошо известно. Разве не было минуты, когда то, что вы называете моим триумфом, могло стоить мне чести, а может быть, и жизни?