История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов

де Нерваль Жерар

– Нет, Адонирам, скоро, скоро мы соединимся навеки. Мои сны, мои предчувствия совпадают с предсказаниями оракула; все говорит о том, что наш род не угаснет, и я уношу с собой драгоценный залог нашего союза. Верьте, я положу к вам на колени вашего сына, которому предназначено судьбой возродить наш славный род и избавить Йемен и всю Аравию от гнета слабосильных потомков Сулаймана. Теперь не я одна призываю вас: двойные узы привязывают вас к той, что вас любит, и вы вернетесь.

Растроганный Адонирам припал губами к руке, на которую упали слезы царицы, а затем, призвав на помощь все свое мужество, бросил на нее последний долгий взгляд, отчаянным усилием заставил себя отвернуться, опустил за собой полог шатра и вышел на берег Кедрона.

В своем дворце в Милло Сулайман, обуреваемый гневом и любовью, терзаясь то подозрениями, то преждевременными угрызениями совести, с тревогой ждал царицу, скрывающую под улыбкой свое отчаяние, а Адонирам тем временем, силясь похоронить ревность в глубинах своей печали, направился к храму, чтобы заплатить строителям, прежде чем взять в руки посох изгнанника.

Каждый из троих думал, что одержал верх над соперником, каждый считал, что проник в тайну другого. Царица таила свои намерения; Сулайман, которому слишком многое было известно, тоже скрывал это, и его изобретательное самолюбие еще нашептывало ему сомнения.

С высокой террасы Милло он следил за свитой царицы Савской, которая растянулась на извилистой тропе, ведущей в Емаф, а подняв взгляд, видел над головой Балкиды окрашенные пурпуром заката стены храма, где царил Адонирам: на фоне темных туч блестели их ажурные зубчатые гребни. Холодна испарина выступила на лбу и бледных щеках Сулаймана; расширенными глазами жадне всматривался он то вверх, то вниз. Наконец появилась царица в сопровождении слоях приближенных и слуг, которые смешались со слугами царя.

В этот вечер царь казался чем-то озабоченным, Балкида же была холодна и даже насмешлива: она знала, что Сулайман влюблен. Ужин прошел в молчании; царь изредка посматривал украдкой на свою сотрапезницу но чаще с притворным равнодушием отводил взгляд, словно избегая чарующих глаз царицы, а эти черные глаза то опускались, то смотрели томно, и затаенный в них огонь воскрешал в душе Сулаймана надежду, как ни старался он овладеть собой. Задумчивость царя говорила о том, что в голове его зреет какой-то замысел. Он был потомком Ноя, и царица заметила, что, как верный сын оповестил всех виноделов, он хочет почерпнуть в вине недостающую ему решимость. Придворные удалились; вельмож царя сменили немые слуги; царице прислуживали за столом ее люди и она, отослав савеян, оставила нубийцев, не знавших языка иудеев.

– Госпожа, – серьезно и торжественно начал Сулайман ибн Дауд, – нам с вами необходимо объясниться.

– Государь, вы предвосхищаете мое желание.

– Я думал, что, верная данному слову, повелительница савеян больше чем женщина, что она – царица…

– Вы ошибаетесь, – с живостью перебила его Балкида, – я – больше чем царица, государь, я – женщина. Кому из нас не случалось заблуждаться! Я считала вас мудреном., потом поверила, что вы влюблены… Не вас, а меня постигло жестокое разочарование.

Она вздохнула.

– Вы не можете не знать, что я люблю вас, – возразил Сулайман, – иначе вы не злоупотребляли бы вашей властью и не попирали бы ногами преданное вам сердце, которое в конце концов неизбежно взбунтуется.

– В том же могла бы упрекнуть вас и я. Вы любите не меня, государь, вы мечтаете одари – це. Но скажите откровенно, в том ли я возрасте, чтобы желать брака по расчету? Да, правда, я хотела заглянуть в вашу душу: женщина одержала верх над царицей и, отринув государственные соображения, пожелала насладиться своей властью; быть любимой – вот о чем она мечтала. Оттягивая час исполнения обещания, которое вырвали у нее столь внезапно, застигнув врасплох, она подвергла вас испытанию: она надеялась, что лишь ее сердце вы хотите завоевать; увы, она ошиблась. Вы стали требовательны, действовали угрозами; вы прибегай к недостойным уловкам, вступив в тайные переговоры с моими слугами, и теперь вы больше господин над ними, чем я. Я мечтала о супруге, о возлюбленном, но боюсь, что получу лишь властного хозяина. Вы видите, я вполне откровенна с вами.

– Если бы Сулайман был вам дорог, разве не простили бы ему оплошности, единственной причиной которых было сжигавшее его нетерпение, ибо ни к чему он так не стремился, как принадлежать вам? Но нет, вам он ненавистен, и он не владеет…

– Остановитесь, государь, не усугубляйте прямым оскорблением подозрения, которые глубоко ранят меня. Недоверие порождает ответное недоверие, перед ревностью робеют сердца, и я боюсь, как бы честь, которую вы хотите мне оказать, не стоила мне покое и свободы.

Царь молчал, не решаясь сказать больше ни слова из страха потерять все; он уже сожалел, что поверил наветам низкого и коварного доносчика.

С очаровательной и непринужденной улыбкой царица заговорила снова:

– Послушайте, Сулайман, будьте искренни, будьте самим собой, будьте милы со мной. Мое заблуждение все еще дорого мне… я в нерешительности, но чувствую, что мне было бы сладко поверить словам успокоения.

– Ах, как скоро вы отринули бы все сомнения, Балкида, если бы могли читать в сердце, в котором вы царите безраздельно! Забудем о моих подозрениях и о ваших, согласитесь наконец даровать мне счастье. О, как тяготеет над нами роковой удел царей! Я хотел бы быть у ног Балкиды, дочери пастухов, простым арабом, бедным жителем пустыни!

– Ваше желание совпадает с моим, вы меня поняли. Да, – добавила она, склонив к волосам царя сияющее одновременно чистотой и страстью лицо, – да, сознаюсь, строгость иудейского брака леденит мне кровь и пугает меня; любовь, только любовь могла бы меня увлечь, если бы…

– Если бы?.. Договаривайте, Балкида: ваш голос проник мне в сердце и воспламенил его.

– Нет, нет… Да что же я хотела сказать, что за помрачение вдруг нашло на меня?.. Эти удивительно сладкие вина коварны, и я чувствую странное волнение.

Сулайман сделал знак; немые слуги и нубийцы наполнили чаши; царь осушил свою залпом и с удовлетворением отметил, что Балкида сделала то же самое.

– Надо признать, – игриво продола царица, – что брак по иудейским о плохо подходит для царственных особ и содержит условия, с которыми трудно смириться.

– Так только в этом причина ваших колебаний? – спросил Сулайман, устремив на нес подернутые легкой истомой глаза.

– Да, можете не сомневаться. Не говора уже о предшествующих свадьбе долгих постах, которые портят красоту, разве не больно расстаться с длинными волосами и до конца своих дней носить чепец? В самом деле, – добавила она, встряхнув своими прекрасными, черными как смоль косами. – было бы жаль лишиться столь богатого украшения.