История о великом князе Московском

Курбский Андрей Михайлович

Когда же в город внезапно вошло свежее войско, облаченное в светлые доспехи, то царь казанский со всем своим воинством начал отступать назад, крепко держа оборону, но наши неотступно бились с ними и прогнали войско казанского царя аж до мечетей, что вблизи его двора стоят, и встретились там с их обызами, сеитами и молнами[xx] и с их великим епископом, а по их языку амиром (эмиром) по имени Кулшериф-мулла, и сразились они с нашими так сильно, что все до единого погибли. Царь с оставшимися затворился в своем дворце и бились крепко, сражение же продолжалось еще полтора дня. Когда царь понял, что помощи ему ждать неоткуда, тогда он выстроил в одной стороне своего двора всех своих жен и детей в прекрасных драгоценных одеждах, приблизительно около десяти тысяч, уповая на то, что противники прельстятся их красотой и оставят в живых. Сами же татары, собравшись вместе в один угол, решили не даваться в руки неприятеля живыми, но сохранить жизнь своему царю. Они пошли от царского места на дальнюю сторону к нижним вратам, как раз туда, где против царева двора я стоял со своим полком. У меня к тому времени не осталось и полтораста воинов, а у них было еще около десяти тысяч, и все

они теснились на улицах и отходя крепко оборонялись. Наше же великое войско ударило в арьергард татарского полка и в жаркой сече с трудом и Божьей помощью вышло из ворот. Затем наши крепко налегли на них с великой горы и потеснили их к воротам, а там стоящие во вратах преграждали им дорогу, и к нам на помощь подоспели два христианских полка. Татары были разбиты со всех сторон и стиснуты так, что задним и серединным их людям пришлось пробираться прямо по своим, идя к городу или башне, где множество их трупов лежало. Вот тогда они возвели своего царя на башню и начали кричать и просить времени на переговоры, мы же склонились на их просьбу. Они сказали нам следующее: «Пока у юрт престол царев стоял, мы бились в поте лица до смерти, обороняя царя и отечество, а сейчас царя вам отдаем здорового: ведите его к своему царю. А оставшиеся наши вои выйдут на широкое поле испить с вами последнюю чашу. И отдали нам своего царя с одним советником, старейшим из них, и двумя имипдеши[xxi]. Царь их носил басурманское имя Идигер, а князь его — Зениешь (или Зенешь). И, отдав нам невредимого царя, они на нас ударили стрелами, а мы на них. Но они не захотели биться с нами во вратах города, а пошли со стен через Казань-реку и хотели пробиться через проломы в стенах прямо против моего стана на шанцы, где у меня стояло шесть великих пушек, и изо всех них было по татарам ударено. Они же пошли оттуда налево, берегом, вниз по течению Казань-реки на расстоянии в три полета лучных стрел в конец наших шанцев и стали там облегчаться, сбрасывая с себя доспехи и разуваясь, для того чтобы брести по реке. Полк их к тому времени насчитывал не более шести тысяч. Нас было мало, но мы добыли себе коней и, сев на них, устремились против них, желая заградить им путь, по которому они надеялись пройти.

Нашли их еще не перешедшими реку, и собралось нас против них немного больше двухсот коней, так как отстало некоторое количество людей наших, да и при царе остались воины, а многие были уже в городе. Но вскоре татары перешли реку (она была мелка в том месте) и стали нас дожидаться на самом берегу, приготавливаясь к сражению, оделись в броню и натянули тетивы со стрелами. И стали они от берега продвигаться, а за первыми рядами шло множество людей, не менее чем на два полета стрелы из лука. Христианское же войско, в большой численности стоявшее на стенах города и у палат царских, смотрело на нас, но помощи из-за реки и высоких гор оказать не могло. Мы не дождались, когда они отойдут от берега, ударили на них, желая их разъединить и расстроить порядок их полков. Умоляю, да не подумайте, что я так безумен, что сам себя хвалю, но воистину правду рассказываю и не таю, что мне был дан от Бога дух храбрый, да коня я имел доброго и быстрого. Я первым врезался в полк басурманский и помню, что три раза сходился я в сече, а в четвертый раз повалился мой конь, и я с ним — тяжело раненный — и потерял память. Очнулся уже потом, через день, и увидел, что надо мной как над мертвецом стоят плачут и рыдают двое моих слуг и два царских воина. А сам себя увидел обнаженным и лежащим со многими ранами, но живым, потому что на мне были доспехи праотеческие, да и благодать Христова была на мне; Господь ангелам своим заповедовал сохранить мне, недостойному, жизнь[xxii]. Потом я узнал, что все те благородные, а было их всего около трехсот, как и обещали, устремились вместе со мной на татарские полки, но в бой не вступили, поскольку нескольких самых первых ранили, а другие убоялись величины полка неприятельского и возвратились вспять, в тыл татарского полка ударили, наезжая на них, посекая и топча их конями. Однако основные силы войска невозбранно шли через луг к великому болоту, за которым виднелся лес, а в этих местах на конях не проедешь. Потом, рассказывают, подоспел мой брат, который, как я прежде писал, первым взошел на городскую стену, он застал неприятеля еще в середине луга и, взнуздав коня, врезался в первый строй их полка (в чело), да так мужественно и храбро, как и подобает истинному христианину, и двукратно проехал через все войска, топча их конем и посекая, чему все были свидетелями. Когда же в третий раз врезался в них, то помог ему некий благородный воин, и они вдвоем били басурман, а со стен города все смотрели и удивлялись, а те, которые не знали о судьбе казанского царя, думали, что и он в этой сече. Брата ранили пятью стрелами в ноги кроме иных ран, но он остался жив благодаря Божьей благодати и крепким доспехам. Мужественное сердце было у брата, так что даже когда конь его упал и с места двинуться не мог, он нового взял у одного дворянина, царева брата и, не вспоминая о своих тяжелых ранах и пренебрегая ими, гнал полк басурманский, вместе с другими воинами, рубя их до самого болота. Воистину надо сказать, я имел брата храброго, мужественного, разумного и благонравного, так что во всем войске не было храбрее и лучше его. Господи, да каков же он был! Он был мной любим и воистину хотел бы я за него душу положить, чтобы своим здоровьем его здоровье откупить, но умер он на следующее же лето от тех тяжких ран.

Вот и конец краткого описания взятия великого басурманского города Казани.

[i] Река Куала — более позднее название Кагальник. (См.: Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. Т. 1. С. 239.)

[ii] Курбский рассказывает здесь о первом походе на Казань в 1550 г., когда в результате погодных условий поход не увенчался успехом. В Царственной книге это событие отмечено так: «...ино

пришло в то время аерное нестроение (аер — воздух, атмосфера. См.: Срезневский И.И.Материалы для словаря древнерусского языка. СПб, 1883. Т. 1. Стб. 7), ветры сильные и дожди великие, и мокрота немеренная и вперед ко граду приступать с мокротою не возможно и ис пушек и ис пищалей стреляти не мочно... И великий князь стоял у города 11 дней, а дожди по все дни быша... И царь великий, видя такое нестроение, пошел от града Казани прочь, во вторник на Соборной недели, февраля 25...» (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 461.)

[iii] Летописцы отметили, что в 7059 г. (1551) Иван Васильевич, готовясь к новому походу на «безбожных казанских татар», поставил в устье реки Свияги новый город — Новгород Свияжский, устроив в нем «церкви и христианам жилища». Город покроен на круглой горе «промежь Щучья озера и Свияги-реки». Строился тот город, по свидетельству летописца, четыре недели, частью он был привезен готовым по Волге, а другую часть (половину) «дети боярские своими людьми тотчас сделали». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 465-466.)

[iv] Здесь Курбский описывает события довольно точно. В летописи также отмечено, что как только царь получил известие о походе «крымских людей на Тульские места», то он поручил «идти на Тулу с Коширы правой руке боярину и воеводе князю Петру Михайловичу Щенятеву, да воеводе Андрею Михайловичу Курбскому...». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 486.)

[v] Река Барыш, другое название — Сарыш.

[vi] Предки нынешних мари горных (в отличие от Черемисы Луговой).

[vii] Здесь в значении «воеводы».

[viii] Князь Юрий Иванович Пронский-Шемякин из рода князей рязанских от колена Глеба Ростиславича Рязанского. Князь Федор Львов Троекуров из поколениякнязей ярославских. (См.:Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. Т.1. С. 240.)

[ix] Шанцы — окопы.

[x] Здесь имеются в виду мортирные орудия.

[xi] Гаковица — слово польское, означающее длинное огнестрельное оружие; ручница — ружье.

[xii] Карачи (тат.) — командиры.

[xiii] Пришанцоваться — окопаться.

[xiv] Гуф (польск.) — отряд.

[xv] Князь Александр Борисович Горбатый принадлежал к верхушке правящего боярства. По родословию он восходил к суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу, великому князю Владимирскому. Отец князя Александра был воеводой в Коломне, а затем в Новгороде. Сам князь Александр в воеводах упоминается с 1538 г. В 1544 г. возведен в достоинство боярина. После взятия Казани царь назначил его своим наместником. Казнен в 1565 г. «Toe же зимы (1565) февраля месяца повеле царь и великий князь казнит смертною казнию за великие изменные дела боярина князя Александра Борисовича Горбатого, да сына его князя Петра, да окольничего Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрия княж Андреева сына Шевырева». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 395.) О казни князя Александра Горбатого имеются сведения и у И. Таубе и Э. Краузе: «Александр Горбатый, коего дочь была за князем Иваном Мстиславским, обезглавлен вместе со своим пятнадцатилетним сыном в 1566 г.». (См.: Послания Иоганна Таубе и Элерта Краузе//Русский исторический журнал. 1922. № 8. С. 31.)

[xvi] Гяур — неверный.

[xvii] Князь Семен Михайлович Микулинский, потомок великого князя Михаила Александровича Тверского, пожалованный в бояре в 1548 г. Под Казанью был одним из главных героев. (См.:Устрялов КГ. Сказания князя Курбского. Т. 1. С. 242.) В летописи упоминается в качестве члена Боярской думы. (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 238.)

[xviii] В Царственной книге история с подкопом описана подробно. Казанцы добывали себе воду из ключа, который достигали с помощью подкопа. Этот подкоп и решено было взорвать с тем, чтобы оставить их без воды. 31 августа «хитрый немец Розмысл» и Алексей Адашев совместно с воеводами стали готовить данную операцию, и 4 сентября она завершилась успешно. Под тайник подвели одиннадцать бочек (у Курбского двенадцать. — Н.Э.) пороха и взорвали его «вместе с людьми казанскими, которые по воду ходили». В результате у татар остался маленький и «смрадный поток воды», от которой «болезнь бяше в них, пухли и умираху с нее». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 505—506.)

[xix] Н. Устрялов полагает, что Курбский в данном случае ссылается именно на Царственную книгу, где наиболее подробно дано описание всех казанских походов и непосредственно казанской осады и взятия города.

[xx] Обызы, сеиты, молны — воины, муллы и чиновники.

[xxi] Имипдеши — «сиречь мамичи яж бывает питаеми единем сосцом с царским стронем» — по-ввдимому, здесь употреблено в значении «молочные братья». (Примечание А.М. Курбского.)

[xxii] Храбрость и мужество Курбского не вызывали сомнения у современников. Летопись многократно отмечала его подвиги, и в частности те события, о которых он здесь рассказывает, также значатся в летописи (Царственной книге): «Князь Андрей Михайлович, выеде из города и вслед на конь и гна по них; они же его с коня сбив и его секоша множество и поипрша по нем за мертвого многие, но Божьим милосердием последи оздоровел». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 513.)

Пискаревский летописец подтверждает это событие: «Князя Андрея Курбского збили с коня, изсекли больно, едва исцеле». (См.: ПСРЛ. Т. 34. С. 303.)

ГЛАВА III. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

Слово царя воеводам. Совет бояр и родственников царских. Возвращение в Москву. Болезнь Иоанна. Путешествие в Кириллов монастырь. Совет и предсказание Максима Грека в монастыре Живоначальной Троицы. Беседа у св. Кирилла с Вассианом Топорковым [i] . Смерть царевича Дмитрия. Восстание «оставшихся» князей казанских. Поход. Начальствующие воеводы. Нашествие перекопского царя. Хитрость Иоанна Шереметева. Неосторожность царских писарей. Поражение русских. Возмущение в Казани. Смерть царя Черемисы Луговой