История обыкновенного безумия
Шрифт:
– Слушай, – сказал Блейн, – я знаю, эти птицы умеют друг с другом разговаривать. Давай кое-что внушим этой птахе, чтобы она передала остальным. Мы ее накажем и забросим вон на ту крышу, а она расскажет обо всем другим птицам.
– Годится, – сказал я.
Блейн подошел к птице и взял ее в руки. У него был маленький коричневый «Жиллетт». Он огляделся по сторонам. Все происходило в тенистом углу прогулочного дворика. День был жаркий, и там столпилось полно заключенных.
– Кто-нибудь хочет ассистировать мне во время
Ответа не последовало.
Блейн принялся отрезать первую лапку. Сильные мужчины отвернулись. Я увидел, как один, а то и двое подносят ближайшую к птице руку к виску, отгораживаясь от этого зрелища.
– Что за чертовщина с вами творится, ребята? – прикрикнул я на них. – Нам надоело голубиное дерьмо в волосах и глазах! Мы накажем эту птичку так, что, когда зашвырнем ее обратно на крышу, она наверняка все другим птичкам расскажет: «Там внизу какие-то подлые распиздяи! Не приближайтесь к ним!» Этот голубь обязательно скажет другим голубям, чтобы те больше на нас не срали!
Блейн зашвырнул птицу на крышу. Я уже не помню, подействовало это или нет. Но помню, во время уборки моя щетка наткнулась на две голубиные лапки. Без приделанной к ним птицы они смотрелись очень странно. Я смел их вместе с говном.
Большинство камер было переполнено, и там иногда происходили расовые беспорядки. Однако охранники были садистами. Они перевели Блейна из моей камеры в камеру, битком набитую чернокожими. Войдя, Блейн услышал, как один черный говорит:
– Ага, вот и мой малолеток! Да, сэр, из этого сопляка я сделаю своего малолетка! Да чего уж там, всем по кусочку хватит! Давай, крошка, раздевайся, или тебе помочь?
Блейн разделся и вытянулся плашмя на полу. Он слышал, как они ходят вокруг.
– Боже! Да я такого большеглазого УРОДА отродясь не видывал, ну и очко!
– Что-то не стоит у меня, помоги, никак не выходит!
– Господи, она похожа на тухлый пончик!
Все отошли, и тогда Блейн встал и снова оделся. В прогулочном дворике он сказал мне:
– Мне повезло. Они могли меня в клочья разорвать!
– Благодари свою уродливую задницу, – сказал я.
Еще там был Сирз. Сирза запихнули в камеру к банде чернокожих, и он, оглядевшись, затеял драку с самым здоровенным из них. Тот укладывался спать. Сирз высоко подпрыгнул и обоими коленями опустился здоровяку на грудь. Они подрались. Сирз его отметелил. Остальные просто смотрели.
Казалось, Сирза вообще ничего не волнует. В прогулочном дворике он, мерно покачиваясь, сидел на корточках и дымил окурком. Он взглянул на одного чернокожего. Улыбнулся. Выпустил дым.
– Знаешь, откуда я? – спросил он чернокожего.
Чернокожий не ответил.
– Я из Ту-Риверса, Миссисипи. – Он затянулся, задержал дыхание, выдохнул, покачиваясь на корточках.
– Тебе
Потом он щелчком бросил окурок, встал, повернулся и зашагал через дворик…
Задирался Сирз и к белым. У Сирза были престранные волосы: они, грязно-рыжие, казались приклеенными к голове и стояли торчком. На щеке шрам от ножа, а глаза большие, очень большие.
Нед Линкольн выглядел лет на девятнадцать, хотя было ему двадцать два – с вечно разинутым ртом, горбатый, с бельмом, наполовину закрывавшим левый глаз. Сирз заприметил малыша во дворике в его первый тюремный день.
– ЭЙ, ТЫ! – окликнул он малыша. Малыш обернулся.
Сирз нацелил на него указующий перст.
– ТЫ! Я ТЕБЯ ЗАМОЧУ, ПРИЯТЕЛЬ! ЛУЧШЕ ГОТОВЬСЯ, ЗАВТРА Я ТЕБЯ ПРИХЛОПНУ! Я ТЕБЯ ЗАМОЧУ, ПРИЯТЕЛЬ!
Нед Линкольн так и остался стоять, почти ничего не поняв. Сирз, словно обо всем позабыв, разговорился с другим заключенным. Но мы-то знали, что он все помнит. Таков уж был его метод. Заявление свое он сделал, и точка.
В тот вечер один из сокамерников сказал малышу:
– Лучше готовься, малыш, он не шутит. Лучше что-нибудь себе раздобудь.
– Что?
– Ну, если отодрать ручку от водопроводного крана и наточить острие о цемент, может получиться маленькая заточка. А хочешь, могу продать тебе за двушник настоящую классную заточку.
Заточку малыш купил, но на другой день остался в камере, на прогулку он не вышел.
– А сосунок-то испугался, – сказал Сирз.
– Я бы и сам испугался, – сказал я.
– Ты бы вышел, – сказал он.
– Я бы остался в камере, – сказал я.
– Ты бы вышел, – сказал Сирз.
– Ну ладно, я бы вышел.
На следующий день Сирз прирезал его в душевой.
Никто ничего не видел, разве что вместе с мыльной водой по водостоку текла чистая алая кровь.
Есть люди, которых вообще не сломаешь. Даже карцером их не проймешь. Таким был и Джо Стац. Казалось, он сидит в карцере вечно.
В конюшне начальника тюрьмы он был самой необъезженной лошадью. Сумей тот сломать Джо, его власть над остальными стала бы куда более ощутимой.
Как-то раз начальник привел двоих своих людей, те отодвинули крышку, начальник опустился на колени и сверху окликнул Джо.
– ДЖО! ДЖО, ТЕБЕ ЕЩЕ НЕ НАДОЕЛО? ХОЧЕШЬ ВЫЙТИ ОТТУДА, ДЖО? ЕСЛИ НЕ ЗАХОЧЕШЬ ВЫЙТИ СЕЙЧАС, ДЖО, ТОГДА Я ВЕРНУСЬ ОЧЕНЬ НЕ СКОРО!
Ответа не последовало.
– ДЖО! ДЖО! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?
– Слышу, слышу.
– ТОГДА КАКОВ ТВОЙ ОТВЕТ, ДЖО?
Джо взял свое ведро с мочой и дерьмом и выплеснул содержимое в физиономию начальнику. Люди начальника задвинули крышку на место. Насколько я знаю, Джо до сих пор сидит внизу, живой или мертвый. О том, что он сделал с начальником, стало известно. Мы частенько думали о Джо, особенно ночами, после отбоя.