История Одного Андрогина
Шрифт:
– Ничего плохого? Неужели! А как тебе новость о том, что Натаниэль – гермафродит!? А? Тоже ничего плохого? Тогда ты еще и уволена, раз тебе ничего плохого!
– Что? – недоумевала Софи, - Натаниэль кто?
– Тебе не послышалось, милочка! Я слишком долго была в поликлинике, после чего узнала, что Натаниэль – гермафродит! Теперь он будет каким-нибудь транссексуалом или педиком! У него вырастет грудь, и он станет выглядеть как девушка! Что непонятного? Катись из моего дома!
Софи была в шоке. Ее не волновало увольнение, ее волновал Натаниэль. И в сумбуре своих мыслей, она смогла настроиться и сказать:
– Я должна его увидеть! –
– Только дернись, и я воткну в тебя этот гребаный нож! – сказала Синди, схватив кухонный нож со стола и встав перед измученной Софи.
Софи ничего не могла поделать. Ей было страшно. Она оказалась в безвыходности. Слезы потекли ручьем из ее глаз, но Синди выглядела невозмутимо. Софи была для Натаниэля чуть ли не второй матерью, но ситуация вынуждала ее покориться и удалиться навсегда. Удалиться от того человека, к которому она испытывала женскую любовь, материнскую любовь, заботу. Этому человеку она давала больше, чем кому-либо другому в своей жизни. И если бы Натаниэль сейчас был здесь… Но его здесь не было. И Софи пришлось покинуть этот дом с потекшей тушью на щеках.
Париж
1985 год
Прошло где-то полгода, и Синди предстояло принять важное решение.
Визиты к врачам изматывали ее. Она все меньше работала, проводя больше времени в поликлинике или у себя в комнате.
После детальных обследований докторов, был сделан окончательный вывод о гермафродитизме Натаниэля. Мало того, даже психологи подтверждали склонность Натаниэля к андрогинному мышлению. Они заключили, что в нем присутствуют третичные половые признаки присущие как мужчинам, так и женщинам. Причиной этому они считали некий баланс гормонов в его организме и генетику, к которой, собственно, и относили его гермафродитизм. Воспитание тоже оказывало свое действие. И когда врачи говорили об этом Синди, она лишь гордо молчала, мысленно оглядываясь в прошлое.
Важным решением было – подвергать ли Натаниэля гормонотерапии, а затем и хирургической коррекции пола. Врачи не советовали данную практику, но были осведомлены тем, что Синди хочет этого. Она не хотела, чтобы ее Натаниэль был исключительным изгоем, она хотела, чтобы он был полноценным членом общества, таким же, как и все. Поэтому врачи, для начала, предлагали курс гормонотерапии Натаниэлю. Затем они хотели удалить его яичники. Но опасаясь за результат, они не спешили делать этого, проводя все новые обследования и анализы. И это выводило Синди из себя. Она ненавидела терпеть и тратить время попусту.
Натаниэль же вовсе не был обеспокоен своим полом. В его глазах Синди была богом, и он не хотел расстраивать ее. Поэтому он молчал, хоть и ничего не хотел менять. Мысль о том, что он уникален, тешила его, и присутствие Синди тоже. Единственное из-за чего он переживал, так это из-за Софи. Они расстались не попрощавшись. Новая няня, абсолютная противоположность Софи – полная и не внимательная женщина за 40, вовсе не вдохновляла его.
Фехтованием он больше не занимался. Не было времени, да и Синди не поддерживала данную идею. Она «стала мамой» и таскала Натаниэля с собой. Вечно грустная и опустошенная. Франку не нравилось, как она выглядит. Что-то в ней ему казалось не здоровым. Он был против того, чтобы она принимала участие в показах. Боб также стал молчаливым зрителем. Он был единственным (помимо Софи) кто знал о «проблеме» Натаниэля. Но он больше переживал за Синди, чем за него. Это она выглядела так,
Синди очень не хотелось, чтобы вся эта история с Натаниэлем просочилась в СМИ. Поэтому она стала вести себя более отчужденно и стервозно. После очередного посещения врачей, она снова закрылась у себя в комнате, когда они с Натаниэлем пришли домой. Это было привычным зрелищем для Натаниэля теперь. По иронии судьбы он был наедине со своей матерью, и в тоже время она закрывалась от него. Ему приходилось самому кормить себя и задавать себе вопросы: «Как Синди собирается отметить его грядущее тринадцатое день рождения?» Ведь оно близилось и, скорей всего, о нем помнил только он сам. Напомнив Синди в конце вечера, когда та показалась на кухне, чтобы достать из холодильника бутылку вина, он услышал ответ:
– Поговорим об этом завтра!
Синди снова пошла наверх, в свою комнату, а Натаниэлю ничего не оставалось, как смотреть телевизор. Он углублялся в свои мысли и бездумно перещелкивал каналы. Ему было все равно, что идет по телевизору. На его фоне ему лишь лучше думалось. Но легче не становилось.
Он переживал за Синди. Было около десяти часов вечера, и он подумал, что лучше не терзать себя разными мыслями, а пойти спать. Но он обязательно должен заглянуть к Синди и сказать: «Спокойной ночи!» Он обязательно должен увидеть свою мать. И подойдя к двери ее комнаты, Натаниэль робко постучал и сказал:
– Мама, можно зайти?
Но в ответ тишина. Возможно, она спит?
– Мама? – еще раз сказал он, после чего решил тихонько открыть дверь и заглянуть.
Он хотел убедиться, что с ней все в порядке. Он хотел очередной раз налюбоваться ею. Но открыв дверь, Натаниэль не увидел Синди. Ее не было на кровати, ее не было нигде. Светильники над ее зеркалом горели, на тумбочке бардак из разных ват, косметики, бумажек и алкоголя. Странно. Но Синди нет.
Напрягая свое зрение, Натаниэль стал внимательнее осматривать комнату Синди, и, глянув правее, он увидел ее ногу, выглядывающую из-за кровати на полу. Синди лежала за кроватью. Что все это значит? Натаниэль стал откровенно переживать.
– Мама? – более нервно сказал он и стал с опаской приближаться к кровати, за которой она должна была лежать.
Он стал замечать кровь на простыне, а затем, когда приблизился, он увидел Синди на полу, в окружении еще большего количества крови. Ее короткое белое ночное платье было в крови, а около ее правой руки лежали бумажки, ампулы и, «О, боже!» - шприцы! Они были кровавыми. Они были такими же ужасными, как ее левая рука, словно потерпевшая колесо грузовика. Ее губы также были красными от крови, стекающей из носа. Везде наркота! Везде героин! Что это? О, боже, нет! Синди мертва! Натаниэль бросился к ней.
Он хотел ее разбудить. Он хотел ее оживить. Он хотел сделать хоть что-то, но не смириться с тем, что она мертва. Он взял ее за голову и стиснул в своих объятиях. Ее лицо стали умывать его громадные слезы, подобно ливню, спускающемуся на землю. Но белое лицо Синди было также глубоко, как в могиле. Она была мертва. Натаниэль в истерике ума и судорогах горла, не мог выговорить даже самого страдательного слова.
VII Глава
Лондон
1985 год
Так как Синди любила Лондон больше, чем любой другой город, и считала его родным, все посчитали должным похоронить ее именно здесь, на одном из кладбищ столицы Англии.