История Одного Андрогина
Шрифт:
Эмиль пытался создать вид уверенности во внешнем виде, но в его взгляде прочитывался страх.
– Зелье? Разве? – спросил он с недопониманием в голосе.
– Да, гадкий змееныш! Мне нужно зелье! Быстро! – достав раскладной нож.
Эмиль сделал испуганный вид, почувствовав, что его прижали, после чего Франциск сказал:
– Стоп. Снято. Хорошо.
Ему хватило части сцены, чтобы уже быть довольным. Ему понравилась игра Евы и, всучив ей в руки сценарий, он сказал:
– По рукам! – пожав руку.
– По рукам! – ответила Ева,
Никто так и не знал, сколько полагается Еве за эту роль. Франциск выглядел подозрительно довольным. Ева вела себя со свойственной ей инфантильностью. Все были счастливы. Но все опасались этой звезды в этом скромном павильоне. Все были наслышаны о поведении Евы в свете. Но за начальный этап съемок Ева ни разу не подтвердила их опасения, что удивило многих.
Ее выматывали съемки. За две недели плодотворной работы на камеру Франциск успел наснять около 35-ти часов материала, при том, что Ева дважды отлетала в Париж по мелким модным делам, по которым ее и так пытался не дергать Оливье.
После всенародной огласки о том, что Ева принимает участие в съемках полнометражного фильма, стало бытовать такое мнение, что уже нет места, в котором не побывала Ева Адамс. Она покорила мир и его индустрию: мода, реклама, телевидение, теперь кино. Тот образ «богочеловека», который привился к Еве на заре ее карьеры, лишь усилился и подтверждал свою недостижимость в плане постижения. Многие поражались тому, как вообще можно так много работать и с таким успехом. Все большая худощавость Евы больше никого не удивляла. Ее истощение компенсировалось славой гения.
Одним утром она проснулась от все того же сна, который преследовал ее, напоминая о себе уже раз 10. Это был тот самый сон о первом доме и о Синди, которая не уставала говорить перед самым пробуждением Евы: «Зачем тебе меня видеть? Что же ты делаешь?»
И как всегда Ева пробуждалась именно после этих слов. Ее охватывал страх, тревога, чувство ответственности или вины за что-то. И это беспокоило ее, ровно как то, что она никогда не досматривала этот сон до конца. Она и сама не знала, хочет ли этого.
Резко встав с кровати, она рванула в ванную, дабы засунуть свое лицо под струю холодной воды из крана над умывальником. Тут же ее мысли и эмоции остужались до привычного для нее состояния. Когда она почувствовала успокоение, она подняла голову, вытирая свое лицо руками, и взглянула в зеркало, рассматривая себя. Она сказала:
– Все хорошо. Это ты. Это и была ты. Ты знаешь, что ты делаешь.
После сказанного она неспешно вернулась в свою комнату в номере, и, улегшись на кровать, обняла себя за колени, думая о том, что завтра наступит новый день, в котором все станет на свои места. Она приступит к своей привычной деятельности, и ей не будут мешать мысли об этом глупом сне.
– Знаешь, мне кажется, ты никогда не изменишься!
– С чего ты взяла?
– Я знаю!
– Стоп. Снято. – завершил Франциск, - Ева, ты сегодня неплохо играешь, но почему-то твое лицо не показывает тех
– Хорошо. Я поняла. – невозмутимо произнесла Ева, находясь на съемочной площадке во всеготовности начать заново.
– Такое ощущение, что ты не выспалась. – надоедал Франциск.
– Вроде этого. – устало произнесла Ева.
Франциск взял паузу, чтобы подумать, после чего сказал:
– Ммм… Хорошо. Давай снимем твою сцену завтра. После обеда. Я не могу смотреть на тебя без слез. Проспись хорошенько. Ладно?
Ева кивнула головой и молча устремилась отсюда.
– Вот и отлично. – произнес Франциск, после чего громко захлопал в ладоши и сказал громким голосом, - Все по местам. Снимаем 32-ую сцену. Сегодня будем работать без Евы. Мы должны добить пару сцен сегодня.
В голове у Евы варилась каша. Она хотела работать и в тоже время она не находила сил и сосредоточенности на все это. Она была чересчур вялой и инфантильной ко всему вокруг. Вроде чувство удовлетворения согревало ее. Но ее сердце щемило от недостаточной близости к той планке, которую она сама себе завысила. Которую видела, но не могла дотянуться рукой. Которую заранее ставила еще выше, чем поставила до этого. В области диафрагмы ей досаждал дискомфорт.
От всего происходящего с ней, она подумала, что давно не напивалась. Может быть, это все из-за этого? Следует напиться? Ева не знала. Но она думала, что так будет правильней. Что ей не хватает нужной дозы алкоголя в ее крови. Позвонив Изабелле вечером, она спросила:
– Ты не знаешь, где можно хорошенько выпить?
– Приходи ко мне домой…
– Нет-нет! Мне не нужен твой дом! – напрочь отрицала Ева, - Я хочу сесть по-человечески за какую-нибудь барную стойку и напиться. Так как я хочу.
– Хорошо. Я знаю одно место… - сказала Изабелла, грамотно напросившись с Евой, так как та не знала Ниццы.
В 8 часов вечера Изабелла встретилась с Евой в месте встречи и повела ее в один престижный бар, в который сама наведывалась. Внутри было все именно так, как любила Ева: с музыкой в полутемном освещении. Ассортимент алкоголя позволял ей изощряться в меру собственного извращения. Ей понравился бар с первой же минуты нахождения.
С нетерпением усевшись за барную стойку, Ева заказала привычный для нее коньяк. Изабелла весьма сдержанно и тихо села рядом. Посмотрев по сторонам, она сказала:
– Слушай, Ева! Только не напивайся так, чтобы я тебя потом на себе тащила. Хорошо?
– Расслабься, милая! Я не буду жрать, как лошадь! – сказала Ева с саркастической улыбкой на лице, после чего взяла рюмку и махом проглотила коньяк, исчезнувший в ней.
На несколько секунд ее внимание привлекла веселая компашка, состоящая из нескольких человек, сидевших неподалеку за столом. Отведя от них свой взгляд, Ева сказала Изабелле:
– Может быть, возьмем фисташек?
– Как хочешь! – смиренным голосом сказала Изабелла.