История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей
Шрифт:
Старуха умолкла, но видно было, что она еще не закончила свой рассказ.
Девушку полностью захватила эта история, и, когда старуха замолчала, она, да и все остальные сгорали от нетерпения узнать, что же ответил ей мужчина, пришел ли он в следующее воскресенье к трем часам к указанному дому?
Но старуха не стала больше ничего рассказывать. Бросив случайный взгляд в окно, она испуганно приложила ладонь ко рту.
— Ой, батюшки! Да ведь сейчас уже Ямборхалом!
Видно, в мелькающем за окном вечернем пейзаже — деревьях и домиках — она узнала
— Эй! — потрепала она плечо сидевшего позади нее на лавке старика. — Мы уже дома!
Старик, безмятежно дремавший доселе — его никто и не заметил, — задвигал своими густыми седыми бровями и, подхватив пожитки, заспешил со старухой к выходу. Тут уже было не до прощаний: поезд замедлял ход.
Мать девушки опустила окно и стала отыскивать их глазами. Старик со старухой сошли прямо на насыпь.
— А корзина где? — спросил он.
— У меня она, — ответила старуха, тяжело дыша. — У меня она. А ты осторожнее, гляди лучше под ноги, Петер!
Девушка снова хотела было запричитать, но волна свежего вечернего воздуха, устремившегося через окно, будто остудила ее, и она молча скрестила на животе руки.
Перевод О. Громова
Карой Сакони
Янош и Яношка
В пять часов Яношка сказал Эве Новак:
— Знаешь, Вица, мне пора домой. А жаль…
Эва Новак не разобрала, что он сказал: репродукторы на катке трубили вальс. Она объехала вокруг Яношки — ее коньки описали на льду красивую дугу — и ухватилась за его руку; ее мягкие темные волосы с размаху хлестнули его по лицу.
— Ты что-то сказал?
— Да, Вица. Мне, к сожалению, надо домой,
— Как? Опять? И вчера ты ушел до закрытия. А лед — просто чудо!
— Мне и самому жалко, — запинаясь, сказал Яношка. — Но меня ждут.
— Кто это тебя ждет? — спросила Эва Новак. Она оттолкнулась от мальчика, выписала несколько ловких фигур назад, потом снова подъехала к нему. Ее красивое, с тонкими чертами лицо разрумянилось от свежего морозного воздуха.
Яношке было не по себе.
— Да старик мой ждет. Хочет что-то важное… То есть он сказал, чтоб я был дома к половине шестого, он хочет что-то, ну, как это… в общем, не знаю что.
— Мне тоже уходить? — спросила Эва Новак.
— Можешь и остаться… — Глаза Яношки сузились. — Здесь Дюси Биро, так что…
— Вот еще глупости! — засмеялась девочка. — Дюси Биро! Я тоже пойду домой. Все равно без тебя какое катание. Ну, пробежим еще круг, ладно?
— Давай!
— Или тебе здорово попадет? — Девочка засмеялась, но тут же почувствовала, что Яношка раздражен, и умолкла.
Они взялись за руки крест-накрест и, лихо разбежавшись, покатили.
— Черт побери! — выругался мальчик. — Когда уж я буду сам себе хозяин!
Он стиснул руку девочки, плечи их соприкоснулись. Они красиво скользили по белому льду в свете рефлекторов. Вальс все еще звучал. Мороз пощипывал их лица, они объезжали других катающихся и скользили дальше. У Эвы Новак были такие приятные, теплые руки. Яношка мизинцем гладил запястье девочки. И так хорошо было, поддерживая друг друга, мчаться по льду. Иногда от движения их лица сближались, и Яношка чувствовал нежный запах духов, исходивший от волос Эвы Новак. Он не разбирался в названиях духов, но это был очень приятный запах.
Они повернули к раздевалке.
— Тебе обязательно надо уходить? — запыхавшись, спросила Эва Новак.
Она слегка прислонилась к мальчику. Изо рта ее, когда она говорила, вырывался пар, Яношка смотрел на ее белые зубы, разрумянившееся лицо; он неуклюже привлек ее к себе, но она выскользнула, засмеялась, схватила его за руку и потянула к выходу.
— Влетит тебе дома! — звонко рассмеялась Эва Новак.
— Подожди! — сказал Яношка.
Девочка остановилась. Они стояли друг против друга, мальчик был чуть повыше, хотя оба они учились в одном классе.
— Ну? — спросила Эва Новак.
Какой-то неуклюжий парень налетел на них, Яношка чуть не упал.
— Пожалуй, лучше пойдем, — сказала девочка.
В раздевалке они сняли коньки. Было очень непривычно ступать без коньков.
Они вместе ехали в метро; Эва Новак сошла на одну остановку раньше, чем Яношка.
— Пока! — попрощалась девочка. Она подняла связанные ремешком коньки, лезвия звякнули.
— Пока! — отозвался Яношка.
Когда-нибудь я ее все-таки поцелую, думал он. Наверное, представится такой случай. Пожалуй, на катке. Когда останется — мало народу. Лишь бы не надо было вечно торопиться домой. Дома мать встретила его словами:
— Отец уже заждался. Ступай к нему.
Яношка скорчил гримасу, но мать прикрикнула;
— Чтоб я этого больше не видела!
Он сбросил куртку, шарф, перчатки. Мать подняла их с пола.
— Хоть разорвись с вами, вам на все наплевать!
— Это он? — выглянул из комнаты Янош, отец Яношки. — Ну, наконец-то явился. Ведь я сказал, к пяти будь дома.
— Ты сказал, до пяти я могу побыть на катке.
— Опять эти препирательства! — вздохнула мать Яношки. Она вышла на кухню и закрыла за собой дверь.
— До пяти на катке! — сказал Янош. — Когда я к пяти уже дома! Когда я тороплюсь, прыгаю с трамвая на трамвай, чтобы поскорей попасть домой и строить тебе дорогу.
Яношка стоял у двери на одной ноге, уныло свесив руки. Я мог бы еще кататься с Эвой Новак, думал он.
— Ну, нечего стоять, иди сюда поскорей. Посмотри, сколько я уже сделал.
Отец распахнул дверь в комнату. Странные огоньки горели на полу в полумраке комнаты. Они освещали снизу растрепанную голову отца, мятую рубашку, которая сбилась в складки под полосатыми подтяжками.