История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей
Шрифт:
— Здравствуй!
— Привет!
— Закрываем, — сказал Арпад. — Подождешь? Входи.
Он провел Элфи в магазин, усадил за мраморный столик. Он сейчас придет, только поможет все уложить и переоденется. Девушка в наколке поставила перед Элфи целый поднос пирожных. Она видела, что Элфи вошла с Арпадом.
— Кушайте, все равно пропадет, — сказала она. — Жалеть не приходится. Еще неизвестно, когда снова сможем открыть. Хоть бы угомонились скорей, что ли!
Она имела в виду этих безмозглых. Тех, на кого только что ворчал хозяин мастерской.
Элфи некоторое время только смотрела на пирожные. Среди них была шоколадная бомба с кремом, свежая шоколадная бомба с блестящей, чуть сбившейся набекрень коричневой шапкой, покрытой затвердевшим кремом из сбитых сливок. И в самом деле, через день он обязательно испортится. Растает. Элфи сняла шапку, с наслаждением проглотила сливки. Ведь у нее сегодня и маковой росинки не было еще во рту. Как странно все устроено в мире! Здесь идет пир горой, здесь радуются, если больше съешь, а на улице грохочут танки.
К тому времени, когда Арпад привел все в порядок, управилась и Элфи со своими пирожными. Арпад завернул еще несколько штук, чтобы Элфи снесла ребятишкам. Им пришлось выйти черным ходом во двор, так как со стороны улицы уже опустили жалюзи. На улице было многолюдно, как всегда в последние дни. Все спешили, как летом перед грозой, когда вдалеке сверкают молнии и горизонт заволакивают темно-лиловые тучи.
Они шагали бок о бок. Арпад, конечно, был уверен, что Элфи намеревается идти к себе домой, на улицу Мурани, ведь она живет там, он хорошо знал это. Элфи же не сказала ему, что уже не живет там, что ей, собственно говоря, вообще некуда идти. Так они и шли, а Элфи все откладывала разговор: мол, еще успеется. Арпад тоже хорош: даже не поинтересуется, как она очутилась здесь, почему остановилась возле кондитерской, где была! Он озирался по сторонам, высказывал свои замечания и злился. Умнее ничего не могли придумать, как закрыть магазины! Вот уж поистине у страха глаза велики! Все магазины должны быть открыты. Народ надо бы успокоить. Но кто это сделает и каким образом? Просто черт знает, что творится: какая-то сотня или тысяча сумасбродов взбаламутила весь город!
Они пересекли улицу Верешмарти. Здесь Арпад встретил своего знакомого продавца из мясной лавки. Тот тоже спешил с работы домой, нагрузившись всякой всячиной. Он, видимо, запасался продуктами — кто знает, а вдруг все начнется сначала. Продавец, худосочный юноша, невысокого роста, был в кожаном пальто, достававшем ему до пят. Ну и глупости же творятся в этом мире! Ей-богу, все словно с ума посходили. Он тоже утверждал это и второпях рассказал, что на крытом рынке, где он работает, за бесценок продают окорока. Кто сейчас при деньгах, богачом станет. Из провинции привозят подводами свиней и не знают, куда сбывать. Кому они нужны сейчас? Уже битком забиты все холодильники, негде складывать продовольствие. Говорил он часто-часто, как бы давая понять, что очень спешит.
Когда дошли до улицы Вешелени, Арпад начал говорить о том, что очень многие уезжают, бегут. Из их дома тоже кое-кто уехал, в том числе и богач из соседней квартиры, у него в самом центре города свой обувной магазин.
— А ты чего же не уезжаешь? — внезапно прервала его Элфи. — Ты ведь всегда хотел за границу уехать.
Арпад с недоумением посмотрел на нее:
— Ты что, за дурака меня принимаешь? Я пока еще в своем уме!
— Почему? Разве только одни дураки уезжают?
— Если хочешь, я могу тебе сказать, кто уезжает. — Арпад говорил нехотя, словно разговор этот был для него малозначительным. — Знал я одного парня, по фамилии Видра. Он участник банды, орудовавшей на площади Клаузал. А недавно увидел его фотографию в иностранной газете.
— В иностранной?
— Да, в швейцарской, — подтвердил Арпад. — Там и фамилия его указана. По-немецки. Его превозносили, как какого-то героя, потому что он наврал им, будто убил четырех работников госбезопасности. Там можно что угодно наговорить. Мать его гардеробщица, отец — официант, но они разошлись, живут порознь. Он, бедняга, был предоставлен самому себе, никто не занимался его воспитанием. Потому-то и свихнулся.
— Значит, и я свихнулась, — вызывающе бросила Элфи дрожащим от закипавшей злости голосом. Она злилась и вместе с тем радовалась, радовалась тому, что сможет наконец высказать все этому глупцу Арпаду. — Мои родители тоже не живут вместе и не заботятся обо мне.
— Так вот и отправляйся туда же! — огрызнулся Арпад, разозлившись на нее.
Его буквально взбесил ее тон, и поэтому ни в коем случае нельзя придавать никакого значения тому, что он сказал.
— А что ты думаешь, возьму и уеду, еще не поздно.
— На это у тебя ума хватит.
— Ишь, какой умник нашелся! Ума палата! Только важничать и умеешь! Пузырь, вот ты кто.
Они и раньше ссорились, причем по менее значительному поводу. Разругались как-то раз из-за Бэби. Никак не могли прийти к единому мнению о ней: действительно ли она испорченная девушка или же только кривляется? Но, по существу, и в тот раз вопрос стоял шире: имелась в виду не только Бэби, но и сама Элфи. Порядочная ли девушка она, Элфи Варга? Как ей надлежит вести себя? Теперешняя стычка явилась как бы продолжением той. Арпад просто гонит от себя даже мысль о том, что Элфи такая, за кого хочет выдавать себя. Он считает ее умнее и добрее. Элфи же всеми силами старается доказать, что она нисколько не лучше.
. — Даже у цыпленка хватает ума, чтобы не делать глупостей, — ворчал Арпад. — А впрочем, какое мне дело! Скатертью дорога. Но смотри, пожалеешь потом, да поздно будет!
. — Ты за меня не переживай, — ответила Элфи. — А лучше скажи, почему не хочешь теперь уезжать за границу? Ведь ты всегда так рвался туда?
— Что было, то сплыло, — ответил Арпад и поднял воротник.
Он не на шутку рассердился. Да и вполне понятно! Ведь его приперли к стенке. Не будешь же отпираться, что действительно всегда хотел уехать за границу. Это правда. Но только не теперь. И причина не та, что у всех других: не потому, что он не хочет жить здесь. Он хочет жить только здесь. Если кто-либо этого не понимает… Ведь это же до того ясно, что не нуждается ни в каких пояснениях. Только тот может называться человеком, кто имеет перед собой цель и упорно стремится к ней. Человек не может позволить, чтобы его, как оторвавшийся от дерева лист, швыряло туда, куда подует ветер. Да, он хотел побывать за границей, но у него была цель: учиться. А те, кто уезжает сейчас, едут без всякой цели, лишь бы не оставаться здесь. Наглядный пример тому — Элфи. Разве он не прав? И, чтобы не оставалось никаких сомнений, он задал ей новый вопрос:
— Ты думаешь, за границей ждут не дождутся, когда ты приедешь? Может, ты соизволишь сказать, что собираешься делать там? Вот потому и молчишь, что сказать тебе нечего!
— А тебе что за дело? Если ты не хочешь, одна уеду, — отрезала Элфи.
Почему у нее сорвалось это с языка? Неужели она в самом деле решилась и теперь высказала свое решение? Отнюдь нет. Но ведь язык без костей, что угодно может сболтнуть. Почему бы не сказать? Почему не подразнить этого пузыря?
Но на сей раз она, кажется, перегнула палку. Пораженный ее легкомыслием, Арпад застыл на месте. Ух, как он зол на нее!
— Послушай, ты, — грубо сказал он. — Я помогу тебе образумиться, если уж сама не в состоянии. Расскажу твоей матери, бабушке и даже отцу, какие мысли у тебя в голове.
— Ух, как напугал! — подзадорила Элфи, а сама, между прочим, и впрямь испугалась, как бы он не передал, а то еще примут ее слова за чистую монету.
— Не будь ты девчонкой, так бы и влепил тебе оплеуху! — грозился Арпад.
— А ты не робей, стукни!
Она говорила дерзко, вызывающе. А что, если Арпад и в самом деле влепит пощечину? Как раз на углу улиц Вешелени и Ротенбиллера. Напротив ветеринарного института. И откуда только взялся у нее этот тон — такой, что прямо-таки трудно удержаться, чтобы не ударить! В нем явственно слышалась мольба: на, ударь меня! Ударь! Видимо, прорвались наружу все пережитые ею страдания, благо нашелся наконец человек, которому она может излить всю душу, хотя бы даже и поссорившись с ним! Кто для нее этот Арпад? Партнер по танцам, тот, кто давал ей хлеб на улице Харшфа. И все же этот юноша — единственный в мире человек, кто проявил участие к ее судьбе, да еще так, что чуть было не закатил ей пощечину. Еще немного — и это случилось бы. Вот почему нестерпимо больно, потому-то такой свинцовой тяжестью гнетет тоска, что совершенно чужой парень оказался единственным, кто по крайней мере хоть злится на нее, ругает, хочет научить уму-разуму. Обойди хоть всю Венгрию, и не найдешь ни одной живой души, которой было бы интересно знать, о чем думает, чем может похвалиться, зачем и почему говорит не то, что думает, Элфи Варга!