История одного филина
Шрифт:
Ху с наслаждением принялся рвать карпа, не смущаясь тем, что бока и все его брюхо были покрыты рыбными вшами. Вошь или другой паразит — филина это не трогало. Главное, это была еда, и притом им самим добытая. А ведь именно благодаря рыбным вшам Ху удалось завладеть карпом. Точнее говоря, это были не вши, а особые рачки, очень маленькие рачки-кровососы, но если их скопится много, они способны замучить даже крупную рыбу до такой степени, что несчастная — в надежде содрать с себя кровопийц — иногда выскакивает на прибрежный песок, откуда ей потом уже не достать до воды. И вот — рыба
Карп был крупный, и трапеза филина — ел он не спеша, сосредоточенно раздирая мякоть — длилась около часа.
Серп молодого месяца теперь висел высоко в небе и давал тусклый отсвет, а Ху все лениво сидел на песке и переваривал пищу. Однако он помнил, что земля для филинов — далеко не безопасное место, поэтому перелетел на сухую ветку ивы, где сидел прежде, и, удачно устроившись на ней, всматривался в ночь; но долго оставаться здесь было не безопасно, поэтому он снялся с ветки и полетел к тополю с гнездом. Полет давался ему легко, крылья почти не ныли. Описав над тополем большой круг, Ху мягко опустился на край гнезда. Какое-то время он прислушивался и приглядывался к окружению, вертя во все стороны головой, но не видя ничего подозрительного, шагнул в уютную плетенку гнезда. Уселся, свободно сложил крылья, а короткие перья распушил, поставил торчком, почувствовал — хотя и не ведал названия этому чувству — спокойную сытость и довольство жизнью.
Днем филин несколько раз просыпался, чтобы переменить положение и заодно лишний раз убедиться в своей безопасности. Пробуждения эти были всегда короткими: филину одного взгляда было достаточно, чтобы подметить перемены в окружении. Но перемен никаких не было. Солнечный луч, пронзивший густую крону тополя, — часовая стрелка природы — медленно передвигался, и вот уже он прополз по гнезду, коснулся лохматой головы филина. Верный инстинкт птицы точно отсчитывал время до вечера, хотя филин и не знал, что такое отсчет и что такое само время.
Вечерело.
Глаза филина широко раскрылись; медленно переваливаясь, он взгромоздился на край гнезда. Шевельнул крыльями, но не снялся с места, потому что небо было еще слишком светлым, и появление на его фоне крупной птицы не осталось бы незамеченным.
От реки уже поднимался легкий пар и тут же, курясь, оседал над водою, потому что воздух был неподвижен, и на западном крае небес уже загорелся глаз первой вечерней звезды.
Ху внимательно осмотрелся по сторонам, неуклюже вскарабкался на толстый сук, выступающий из кроны, оттуда еще раз окинул взглядом округу и взмыл в воздух.
Он чувствовал тяжесть собственных крыльев, что заставляло его быть осторожным, хотя крылья и не болели. Восходящие теплые потоки воздуха над разогретым прибрежным песком сами вздымали филина. Эти легкость и свобода полета радовали его, потому что вдали он видел поросшие лесом отроги гор, и чтобы перевалить через их вершины, ему нужно будет набрать высоту.
Воздух был еще светел, но землю уже окутал плотный мрак. Птица летела и чем дальше, тем свободнее становились ее крылья, тем шире их взмахи.
Ху облетел стороной светящиеся огни селений, и так же он огибал стороной костры, хотя в другое время, пожалуй, охотно пристроился бы где-нибудь в темноте подсматривать за людьми. Но сейчас было не до праздного любопытства. Черные силуэты гор, приближаясь, становились все выше — филин летел уже несколько часов, — но все еще оставались достаточно далеко, и филин предчувствовал, что крылья его устанут, прежде чем он до них долетит.
Ху миновал густые заросли осоки, потом внизу замигали звезды, отраженные в зеркальцах болот среди камыша. Лететь стало труднее: холодные испарения стлались низко над застойной водой, и потоки воздуха не поднимали филина, а напротив, тянули его вниз.
На мгновение Ху испугался: полет в нисходящих струях опасен! — но это чувство быстро прошло: заболоченные озера остались позади, начались песчаные холмы, прогретые за день, и теплое дыхание их снова легко подтолкнуло филина вверх.
Горная цепь приближалась, и нашему путешественнику пришлось забрать выше, чтобы не карабкаться по горному склону, перепрыгивая с дерева на дерево.
Хоть и не любит филин летать высоко, но, что было делать, пришлось подняться.
И вновь Ху стремился вперед, хотя лететь становилось все труднее.
Еще полчаса — и под ним потянулась лесная чаща, но путь его вел дальше в гору, ведь он еще не достиг вершины хребта, а именно там, на перевале, на каком-нибудь одиноко стоящем старом дереве Ху собирался отдохнуть. Ночи, этой поры, отведенной филину для охоты, не прошла и половина, значит на вершине горы он сможет и поохотиться, и отдохнуть…
Но достигнув, наконец, вершины, он так устал, что ему было не до выбора. Он просто упал на ближайшее дерево; к счастью, подвернулся толстый сук высохшего, разбитого молнией дуба.
Филин впился когтями в грубую кору, смежил веки и забыл обо всем на свете. Но забытье это длилось недолго. Вскоре филин вновь открыл глаза и осмотрелся по сторонам, потому что даже самая тяжелая усталость не могла заглушить инстинкта самосохранения, который постоянно напоминал ему об опасности.
Однако в густых зарослях чернильного дуба царила глубокая тишина, ничто не давало повода для беспокойства, и тогда в филине заговорило другое, более сильное чувство — непостижимая, счастливая уверенность, что пещера его близка.
Расстояние теперь уже для него ничего не значило.
Над поднимающейся грядой холмов стлался клочковатый туман и мешал видеть дали… Ху, конечно, хотелось большего обзора. Поэтому он осмотрелся и в стороне увидел до сих пор не замеченный гигантский, с обломанными бурей ветвями, полузасохший бук. Филин устал, ему не хотелось трогаться с места, но начавшийся мягким шелестом восточный ветер все усиливался и грозил наполнить свистом и воем весь лес. Так что медлить не стоило. Филин распластал свои крылья, ветер подхватил его, и Ху, мягко планируя, но не упуская возможности с каждым поворотом набирать высоту, кругами, будто по ступенькам, начал уходить ввысь, а когда поравнялся с гигантским, точно крепостная башня буком, мягко опустился на его сук.