История одного крестьянина. Том 1
Шрифт:
Сутолока, громкие жалобы; скопище евреев, колесников, крестьян в большой горнице по ярмарочным дням, споры о ценах на скот, хлеб, на овес и прочие злаки, и лица людей, когда они ударяли по рукам и при этом заказывали кувшин вина, по старому обычаю обмывая торговую сделку, — словом, все это научило меня постигать характеры людей, вникать в суть дела — лучшей школы для мальчишки не могло и быть. И я добился успеха в жизни лишь потому, что сызмальства уже знал цены на хлеб, зерно, скот и землю. Научили меня этому старый еврей Шмуль и великан Матиас Фишер из Гарберга: уж они-то, слава богу, частенько спорили и обсуждали цены на съестные припасы.
Мальчонкой я бегал со стаканами и кружками от стола к прилавку и, право, уже тогда все подмечал да навострял уши.
Но больше всего нравилось мне слушать, как хозяин после ужина вслух читает газеты. Теперь в любом сельском трактире найдутся газеты; старый «Хромоногий гонец» Зильбермана отжил свой век. Теперь всякий хочет знать, что делается в стране, и читает — кто «Вестник Нижнего Рейна», а кто — «Независимый Мэрта», выходящие, по крайней мере, два-три раза в неделю. Теперь-то всякому зазорно в темноте жить, не знать, что творится на свете! А вот до 1780 года народу было не до того, — на то только тебя и хватало, чтобы сносить все повинности, какие угодно было королю взвалить на твои плечи, — любителей чтения не было. Большинство грамоты не знало, да и газеты были предороги, и хоть хозяин Жан жил в достатке, но не пошел бы на такую трату из прихоти.
По счастью, книгоноша Шовель, низкорослый человечек, приносил нам пачку газет, возвращаясь из своих странствий по Эльзасу, Лотарингии и Пфальцу.
Вот еще один образ прошлого — таких людей после революции уже не встретишь — разносчик альманахов, молитвенников, акафистов богоматери, катехизисов, букварей и всякой всячины. Он постоянно в пути — из Страсбурга идет в Мец, из Трира в Нанси, Понт-а-Муссон, Туль, Верден; его встретишь, бывало, на всех проселочных дорогах, в лесной чаще, вблизи ферм, монастырей, аббатств, у деревенской околицы. На нем неизменная куртка из грубой шерсти, гетры до колен с костяными пуговицами и тяжелые сабо, подбитые блестящими гвоздями. Он согнулся — через плечо у него перекинута кожаная лямка, а на спине горой возвышается огромная ивовая корзина. Он продавал церковную литературу, но немало запрещенных книг заодно проходило контрабандой с его помощью — произведения Жан-Жака Руссо [30] , Вольтера, [31] , Рейналя [32] , Гельвеция [33] .
30
Руссо Жан-Жак (1712–1778) — знаменитый французский писатель и философ, идеолог мелкой буржуазии. В трактате «О происхождении неравенства среди людей» он доказывал, что источником всех бед, от которых страдает общество, является частная собственность; но, не будучи сторонником отмены частной собственности, он высказывался лишь за ограничение ее размеров, за устранение крайностей богатства и бедности (он считал, что эти крайности нарушают «естественные права человека»). Политические взгляды Руссо отражены в его книге «Об общественном договоре», где обосновывается положение, что источником верховной власти является народная воля, доказывается, что лучшая форма правления — демократическая республика, и защищается право народа на восстание против угнетателей. Во время французской революции учение Руссо пользовалось большой популярностью среди якобинцев.
31
Вольтер Франсуа-Мари Аруэ (1694–1778) — знаменитый французский писатель, публицист, историк и философ, один из самых выдающихся представителей просветительной идеологии. Особенно широкую известность получили его произведения «Опыт о нравах и духе народов», «Трактат о веротерпимости», «Философский словарь», «История Карла XII», «Орлеанская девственница». Ярый враг католической церкви, Вольтер вел неутомимую борьбу с религиозным фанатизмом, но вместе с тем считал необходимым сохранение религии как средства держать народные массы в подчинении у представителей власти. Идеолог буржуазии, Вольтер нападал на феодальные порядки и требовал освобождения крестьян от крепостной зависимости. Сторонник «просвещенного абсолютизма», он высказывался иногда за конституционную монархию. Оказал огромное влияние на умы современников и на развитие свободомыслия в последующее время.
32
Рейналь Гийом-Тома-Франсуа (1713–1796) — французский философ-просветитель и историк. Самое значительное из его произведений — «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (за короткое время книга выдержала двадцать изданий). Парижский парламент приказал сжечь ее. Во время якобинской диктатуры Рейналь подвергался нападкам за выступления против нее.
33
Гельвеций Клод-Адриан (1715–1771) — видный французский философ-материалист. В своем труде «Об уме» резко выступал против католической церкви как оплота феодализма. Книга была запрещена и сожжена. Другой труд Гельвеция — «О человеке, его умственных способностях и его воспитании» — был издан уже после смерти автора. В качестве идеолога буржуазии Гельвеций считал частную собственность необходимой основой общества. Взгляды Гельвеция оказали большое влияние на идейную подготовку французской революции.
Папаша Шовель был одним из самых дерзких и ловких книжных контрабандистов в Эльзасе и Лотарингии. Был он невелик ростом, черноволосый, худощавый, живой, с крепко сжатыми губами и крючковатым носом. Корзина, казалось, вот-вот раздавит его, но он нес ее легко. Пройдет он мимо тебя, взглянет — и взгляд его черных глаз словно проникнет в самую душу. С первого взгляда он распознавал, кто ты и что тебе надобно, не из жандармской ли ты стражи и нужно ли тебя остерегаться или можно предложить запрещенную книгу. А это было очень важно: ведь за такую книгу грозила ссылка на галеры.
Всякий раз, возвращаясь из своих странствий, Шовель сначала заходил к нам; вечером в харчевне уже бывало пусто, в селении царила тишина. Он приходил со своей дочуркой, Маргаритой, — они были неразлучны, даже в дороге. Заслышав его шаги в сенях, мы говорили:
— А вот и Шовель! Ну, сейчас узнаем новости.
Николь спешила отворить дверь, и Шовель входил, ведя девочку за руку и кивая головой.
Воспоминание это молодит меня, как бы сбрасывая с плеч бремя целых семидесяти пяти лет. Вот передо мною Маргарита, смуглая, как ягодка черники; на ней старенькое короткое платьице из голубого холста, черные волосы рассыпались по плечам. Шовель подает Николь пачку газет, сам садится у камелька, сажает дочурку на колени, а хозяин Жан громко спрашивает:
— Ну, как дела, Шовель, хорошо?
— Да, сосед Жан, неплохо… Народ раскупает книги… просвещается, смекает кое-что… дело идет, — отвечает наш невеличка Шовель.
Он говорит, а Маргарита смотрит на него внимательно-внимательно и, видно, все понимает.
Они были кальвинисты, истинные кальвинисты, изгнанные из Ла-Рошели, затем из Ликсгейма, и уже лет десять — двенадцать жили в Лачугах. Кальвинистам не разрешалось занимать какие-нибудь должности. Ветхий домишко Шовелей почти всегда был наглухо закрыт. Возвращаясь, они отворяли окна и отдыхали дней пять-шесть, а потом снова отправлялись в путь. Их считали еретиками, чужаками, но это не мешало папаше Шовелю знать больше, чем знали все капуцины, вместе взятые, в наших краях.
Хозяин Жан любил этого невзрачного человечка: они понимали друг друга.
Крестный, разложив газеты на столе, несколько минут просматривал их, приговаривая:
— Вот утрехтская, вот клевская, вот амстердамская… Посмотрим… посмотрим. А, вот хорошо, просто здорово. Поищи-ка мои очки, Николь, они там, на окне.
Хозяин с довольным видом принимается читать, а я сижу, притаившись в своем уголке. Я забываю обо всем — даже о том, что зимой страшно возвращаться домой слишком поздно: снег покрыл селенье и стаи волков перешли Рейн по льду.
Уходить мне надо сразу после ужина, давно ждет отец, но меня разбирает любопытство — хочется узнать новости о турецком султане, об Америке, обо всех странах на свете, и я остаюсь. Десять часов уже пробило, но мне неохота выбираться из своего уголка. Как сейчас, вижу я старые часы на стене слева от меня, справа — ореховый шкаф у дверей в каморку, где спит хозяин. Большой трактирный стол прямо передо мной, возле маленьких чернеющих окон крестный читает, тетушка Катрина — маленькая румяная, в белом чепчике, надвинутом на уши, слушая, прядет. Николь тоже прядет; теплый чепец у нее сдвинут на затылок. Дурнушка Николь, рыжая, как морковка, лицо у нее усыпано веснушками, ресницы белесые. Да, все в сборе. Веретена жужжат, старые часы тикают: время от времени гири спускаются и скрипят, часы бьют, и снова раздается тикание. Дядюшка Жан сидит в кресле, нацепив на нос очки с железными дужками — точь-в-точь такие очки теперь ношу я, — уши у него горят, бакенбарды топорщатся, и весь он поглощен чтением газеты. Иногда он оборачивается, взглядывает из-под очков и говорит:
— А вот новости и об Америке. Генерал Вашингтон [34] побил англичан. Каково, а. Шовель?
— Да, сосед Жан, — отзывался книгоноша, — американцы подняли восстание [35] вот уже три-четыре года тому назад. Не захотели больше нести всю эту массу повинностей, которые англичане день ото дня все увеличивали, как это делают кое-где и другие. Теперь-то дела у них пошли на лад!
Он усмехался и умолкал, а хозяин снова принимался читать. Иной раз вопрос вставал о Фридрихе II [36] — эта старая прусская лиса вновь намеревалась приняться за свои хитроумные дела.
34
Вашингтон Джордж (1732–1799) — видный американский государственный деятель, главнокомандующий армией североамериканских колоний во время войны за их независимость (1775–1783). Проявил на этом посту большое мужество и большие военные способности. Пользовался широкой популярностью среди буржуазии и плантаторов. В 1789 году был избран первым президентом США, пробыл на этом посту восемь лет. Его именем названа столица США — Вашингтон.
35
Речь идет о войне за независимость тринадцати английских колоний в Северной Америке, закончившейся их освобождением от экономического и политического гнета со стороны английской буржуазии и английского правительства и образованием Соединенных Штатов Америки. Прогрессивные люди многих европейских стран горячо приветствовали восстание американских колонистов. Некоторые европейские государства (Франция, Испания), находившиеся во враждебных отношениях с Англией, оказали материальную и военную помощь американцам против англичан. Американская революция оказала влияние на развитие революционной борьбы против феодально-абсолютистских порядков во Франции.
36
Фридрих II (1712–1786) — прусский король (1740–1786) — типичный представитель «просвещенного абсолютизма», защищавший интересы помещиков-феодалов, но вместе с тем поощрявший развитие промышленности и торговли. Свою деспотическую внутреннюю политику прикрывал покровительством философам (одно время при его дворе жил Вольтер, впоследствии порвавший с ним). Вел захватнические войны против Австрии (присоединение Силезии), в Семилетней войне потерпел ряд сокрушительных поражений, участвовал в первом разделе Польши (1772). Явился одним из зачинателей прусской милитаристской системы.
— Вот старая шельма! — бормотал хозяин Жан. — Не будь Субиза [37] , он бы не отважился. Ну и скотина же этот Субиз! Из-за него нас и побили при Россбахе [38] .
— Да, — отвечал Шовель, — поэтому его величество и пожаловал ему сто пятьдесят тысяч ливров пенсиона в год.
Они молча обменивались взглядом, а дядюшка Жан повторял:
— Сто пятьдесят тысяч ливров эдакому остолопу! И не выдать ни единого лиарда на починку большой дороги из Саверна в Пфальцбург. Ведь чтобы попасть из Эльзаса в Лотарингию, крестьянам приходится делать крюк в целое лье. Хлеб, вино, мясо — словом, все подорожало.
37
Субиз Шарль де Роган, князь де (1715–1787) — приближенный Людовика XV, ставленник его фавориток — Помпадур и Дюбарри; бездарный военачальник.
38
Россбах — деревня в Саксонии, где союзная австро-французская армия была наголову разбита прусскими войсками (5 ноября 1757 г.).