История одного крестьянина. Том 1
Шрифт:
Нынче я не буду вам говорить о нашем общественном праве: о новом делении королевства; о введении собраний выборщиков и избирательных собраниях, о собрании представителей в Законодательное собрание, о королевской власти, о регентстве и о министрах, о взаимоотношениях Законодательного собрания с королем, об обязанностях исполнительной власти, о сношениях Франции с иностранными державами: все это четко и: подробно определено в конституции. Но нас, простых людей, особенно близко касается один вопрос — он имеет для нас значение не раз в два года, а ежегодно, всю нашу жизнь — это денежный вопрос! Поэтому, пока длились заседания Национального собрании, я все время с тревогой выяснял, как обстоят дела с вашими и моими деньгами, чтобы узнать, что же с ними произойдет, кто может их потребовать, захватить, присвоить и как их будут расходовать. Я бывал во всех комиссиях, проверял эту статью и знал, что вы будете этим довольны, потому что ни у кого нет желания работать на тунеядцев и никто не хочет, чтобы блюдолизы проедали то, что заработано другими, — это и возмутительно и нетерпимо.
Тут уж, несмотря на наставления Шовеля, старая рыночная площадь дрогнула от рукоплесканий, и сам он невольно улыбнулся — ведь он задел за самую чувствительную струйку крестьянской души.
Дядюшка Жан говорил, смеясь и сияя от радости:
— Ах, как он прав! И до чего здорово нас знает.
Наконец шум стих, и Шовель продолжал:
— В прежние времена вся наша страна была подвластна королю, нашему сеньору и верховному властителю, безответственному главе государства. Наши земли и мы сами принадлежали ему. Когда он спрашивал деньги, провинциальные собрания хотя иной раз и с неудовольствием, но все же голосовали за требуемую сумму, а начальники провинций и сборщики производили раскладку; приходские советы вместе с господами синдиками оценивали стоимость каждого участка, принадлежавшего простолюдину, и многострадальный народ платил. Его величество отчета нам не давал. И вот конституция ныне постановила, что Законодательное собрание будет ежегодно обсуждать и назначать общественные налоги и изменять их будет запрещено до последнего дня следующей сессии. Итак, вы видите, что отныне вы будете сами назначать налоги, которые пожелаете уплатить, поскольку будете назначать своих представителей, которым поручите одобрить их. Если вы пошлете крестьян, то они, разумеется, не так-то легко согласятся на налоги в пользу царедворцев, а других пошлете — дело ваше. Порядочные люди есть во всех сословиях, но надо их хорошенько узнать, а потом уж и посылать.
Законодательный корпус должен обновляться каждые два года, поэтому налоги не могут оставаться в действии после этого срока, если они вновь не были приняты голосованием, и никто не имеет права требовать с вас ни единого лиарда. Вот в чем сила нашей конституции; стоит Законодательному корпусу отказаться утвердить налоги, все приостанавливается, король вынужден уступить.
Кроме того, чтобы все вы, налогоплательщики, могли убедиться, верны ли вам депутаты, не готовы ли они поступиться вашими деньгами — будут опубликованы подробные отчеты расходов в начале деятельности каждого нового состава Законодательного собрания. Будут печататься также поступления различных налогов и всех общественных доходов. Таким образом, гражданину, который рачительно относится к своим делам, придется лишь раз в год прочесть газету, чтобы узнать, хорошо ли его депутат защищает интересы налогоплательщиков, не голосует ли, закрыв на все глаза, или недостаточно об этом печется. И если гражданин не глуп, то поймет, что надо делать.
Я считаю, что лучшего контроля нельзя было и придумать. Сами увидите, удовлетворяют ли вас расходы, ибо конституция гласит, что ни под каким видом нельзя отклонять или приостанавливать выдачу денег, необходимых для оплаты национального долга. Справедливейшее дело — оплачивать национальный долг, и я голосовал за это. Такой великой стране, как Франция, не подобает стать несостоятельной должницей, и тем, кто дает ей в долг деньги, должно знать, что нет на свете надежнее помещения средств, каждый из нас отвечает за это своим последним лиардом, и, разумеется, мы были бы возмущены, если б наши представители вознамерились сделать нас банкротами.
А что до цивильного листа, то разве расходы по нему важнее всех других расходов государства? Да разве нашим судьям, магистратуре, чиновникам, солдатам не должно так же твердо рассчитывать на оплату, как и королю? Почему король должен получать жалованье прежде тех, кто составляет оплот нации? Смысла я тут не вижу. Я голосовал против и считаю это изъяном в нашей конституции. Но не стоит останавливаться на нем, ибо это изъян незначительный. И, кроме того, конституция сохраняет за Законодательным собранием право определять к концу правления каждого монарха общую сумму цивильного листа для правления следующего. Это — средство действенное, и наши представители, без сомнения, воспользуются им, и тогда при дворе выйдет из моды старый обычай содержать целую толпу лакеев, слуг и низкопоклонников и все поймут, как прискорбно ввергать в нищету труженика, чтобы всласть жили спесивые бездельники, способные лишь позорить род человеческий.
Да, все это придет, когда воцарятся здравый смысл и справедливость, а пока народу, пережившему столько невзгод, сетовать, право, нечего. Нет числа нашим победам. Мы завладели тем, о чем наши предки, простирая руки, молили небо в течение веков. У нас есть незыблемые права и оружие для их защиты, мы больше не жалкие, униженные рабы — мы стали людьми.
И ныне, когда мы одержали верх, несмотря на вопли, проклятия и клевету подлого отребья, жившего за наш счет, несмотря на козни и старания натравить нас друг на друга, ныне, когда эти предатели тысячами бегут отсюда и хотят восстановить против нас Германию, Англию, Россию, меж тем, как другие, оставшиеся во Франции, обманно прикрываясь законами и религией, проповедующей милосердие и братство, восстанавливают против конституции невежественное население на юге и западе страны, ныне, когда эти «истинные» французы подготовляют междоусобную войну и вторжение врага, стремясь во что бы то ни стало вернуть свои привилегии, я заклинаю вас, друзья, держаться сплоченно. Отбросим распри, и пусть никогда не встает между нами вопрос об активных и пассивных гражданах — это единственный никуда не годный закон, который нашим врагам удалось провести в Национальном собрании, единственный крупный недостаток в нашей конституции. Но он исчезнет: буржуа скоро поймут, что в одиночку их раздавят церковнослужители и аристократы и чтобы собрать и, главное, сохранить плоды общей победы, им совершенно необходимо соединиться с народом и своими руками уничтожить несправедливые деления между гражданами активными и гражданами пассивными.
И еще — последнее слово.
— Мы выиграли, постараемся же сохранить наш выигрыш, а для этого, господа, пусть каждый твердо помнит, что он — хозяин, понимаете ли, хозяин, что все должностные лица от первого до последнего, от короля до сельского стражника, поставлены не для своего личного блага или блага династии, а для нашего, ради нас — тех, кто призвал их и кто работает, чтобы их оплачивать. Тот, кому я плачу — мой слуга. Вот, что нужно хорошенько понять, это нужно внушить и нашим детям, это создаст силу и величие страны нашей. И вот еще что помните: один за всех, все за одного. Так не дадим же никому вовеки нарушить права ни одного нашего согражданина. А если он будет кричать, взывать о помощи, мы бросимся на его защиту, как бросаешься на пожар. Если же чиновник из аристократов вознамерится ущемить нас в правах, восстанем, кликнем клич, призовем на помощь всех сограждан.
Объявляю открыто: тот, кто самолично нарушит закон, — негодяй и заслуживает презрения и крепостного рабства, а тот, кто не приходит на помощь гражданину, терпящему угнетение, — предатель народа. Довольно мы настрадались от несправедливости и произвола в продолжении веков, пора нам утвердить крепкую веру друг в друга, принять конституцию, как наш оплот, и каждого, кто нарушает ее, считать нашим злейшим врагом. Таким вот образом мы и обретем счастье. И пускай хоть вся Европа ринется на нас, стремясь нас уничтожить, мы будем хладнокровно смотреть в лицо врагу: великий народ, защищающий свои права, основанные на справедливости и здравом смысле, непобедим; он может бросить вызов вселенной.
Представьте же себе, какой энтузиазм охватил патриотов после речи Шовеля, о которой сохранили воспоминание все старики в наших краях. Председатель клуба Рафаэль при всех выразил ему благодарность, и Шовеля под общие клики одобрения выбрали членом клуба. Мы отправились в Лачуги в десятом часу, когда в обеих казармах прозвучал сигнал к тушению огня.
Глава восьмая
В октябре 1791 года, когда начало свою деятельность Законодательное собрание, Шовель проявил себя человеком предприимчивым. Недели за три он продал домик в Лачугах верзиле Летюмье, который выдал дочку Кристину за одного парня из Миттельброна. Шовель снял первый этаж в доме старика Арона Баруха, против рынка в Пфальцбурге, заставил помещенье полками для газет, книг и брошюр — получал он их огромными кипами, а Маргарита разбирала и в безукоризненном порядке их раскладывала. Книгоноши, Тубак и Марк Дивес, обходили Эльзас и Лотарингию с тюками за спиной; словом, дело шло — в наших краях никто отродясь еще не видывал такой оживленной торговли.
С легкой руки Шовеля возникла мода на трехцветные косынки, на которых оттиснуты были права человека и гражданина. Все патриотки их носили. Тогда те, бывшие, тоже завели косынки, только с изречениями из Апокалипсиса и такой надписью по краю: «Если покупатели будут недовольны, им вернут деньги, когда народ выкупит ассигнаты».
Чего только не продавал Шовель! Были тут и книжицы для святош, были и политические катехизисы, и эмигрантские газеты, и номера «Друга народа», «чертовски патриотические» письма отца Дюшена, а когда однажды дядюшка Жан позволил себе заметить, что он, мол, поступает неправильно, Шовель насмешливо ответил: