История одной кошки
Шрифт:
— Джош, я понятия не имела. — Я знаю, что она говорит правду, потому что ее зрачки не меняют размер и тело абсолютно не напряжено, как обычно бывает, когда люди лгут. — Я никогда этого не видела. Мне никто и слова не сказал.
Это странно, потому что люди обычно так не расстраиваются, когда говорят правду. И тут я понимаю, что Лаура расстроена как раз потому, что говорит правду. Лично я не вижу в этом никакого смысла, но чувствую, что права.
— Тогда, может быть, поможешь мне? У меня есть пара вопросов, ведь твоя контора значится официальным поверенным. — Губы Джоша кривятся в улыбке, но это не совсем
11
Consolidated Omnibus Budget Reconciliation Act — закон, предусматривающий пролонгацию на определенный период медицинского обеспечения для уволившихся или уволенных работников.
— Это стандартный договор, — отвечает Лаура. — Мы только подставляем цифры, исходя из данных, предоставленных клиентом. — Кожа на костяшках пальцев, которыми она обхватила бокал с вином, натягивается, пока не становится белее, чем остальная рука. Может быть, она боится наступить на тех кобр, о которых говорит Джош? Сара тоже боится змей, поэтому я всегда внимательно проверяю газеты.
— А как насчет третьей страницы? О моем окончательном и бесповоротном отказе от претензий? — Джош снова пытается улыбнуться. — Это что? Шутка?
— Это также стандартный пункт. Они просто пытаются исключить возможные судебные разбирательства. Как бы там ни было, ты же все равно не собирался подавать в суд. Они лишь стремятся к тихому расставанию, которое удовлетворило бы обе стороны.
При этих словах Джош морщится, хотя мне кажется, Лаура ничего не замечает.
— Возможно, все стандартно, но я не стал бы называть это расставание «тихим» и «удовлетворяющим обе стороны», — говорит он. — Значит, мне следует его подписать? Может, потратишь пару минут и просмотришь весь договор? В конце концов, ты же мой адвокат!
Лаура продолжает держать бумаги, не разворачивая. Делает большой глоток вина.
— Я не могу, — наконец произносит она.
— Неужели? — Голос Джоша звучит так, будто он думает, что Лаура говорит неправду. — Серьезно?
— Твоя компания — мой клиент, Джош. Забудем об этической стороне дела и конфликте интересов. Моим коллегам пришлось пойти на немалые уловки, чтобы я не узнала об этом договоре. Проводились встречи, составлялись служебные записки, о которых я понятия не имела — хотя они непосредственно касались одного из моих клиентов, — на мой письменный стол не попало ни одного документа. Однако тебе на самом деле не о чем тревожиться, — тут же быстро добавляет она, видя, как Джош негодующе сдвигает брови, и они превращаются в одну линию. — Эти договоры о выходных пособиях…
— Да, я уже понял. Стандартные. — Его голос становится громче. — Похоже, я не вписываюсь в стандарты, когда прошу юридического совета у собственной жены. Может быть, стоит позвонить твоему приятелю Пэрри — он с виду парень неплохой.
— Джош, если я отошлю тебя к нему с исправлениями в договоре, Пэрри тут же поймет, что это моих рук дело. Он же не идиот. — Лаура тоже повышает
— По всей видимости, Пэрри ничуть не беспокоился, когда врал прямо в глаза тебе.
— Он не врал. Он сохранял конфиденциальность информации клиента. Такая у Пэрри работа. И у меня, кстати, тоже. — Во взгляде ее плещется боль. Сара говорит, что дочь унаследовала глаза отца, но Лаура — копия Сары, особенно когда ерошит руками волосы. — За такое, Джош, меня могут и уволить. И ради чего? Мы не можем позволить себе отказаться от жалования за четыре месяца.
— Знаешь, мне кажется, на сегодня хватит. — Джош забирает у Лауры документы.
— Давай я позвоню подруге из другой юридической конторы. Уверена, я смогу найти…
— Не стоит волноваться. — В голосе Джоша уже не слышно злости. Он вообще лишен каких-либо эмоций. — Волноваться ведь не о чем, я правильно понял? Это стандартный договор.
— Завтра, с самого утра я сделаю несколько звонков, — обещает Лаура.
— Я же сказал: не стоит волноваться. Я не хочу, чтобы ты марала руки. — В этом Джош совершенно прав. Нет ничего более отвратительного, чем человек с грязными руками, который пытается к тебе прикоснуться. Он встает и говорит: — Пойду наверх, проверю электронную почту.
И отдает свой бокал Лауре. Она так и стоит неподвижно с двумя бокалами в руках.
По вечерам чаще всего Лаура ложится спать намного позже, чем Джош. Ей нравится читать свои рабочие бумаги, когда в квартире царит тишина. Но сегодня вечером Джош все еще сидит в гостиной, когда Лаура ложится в постель и включает телевизор. В тех немногих случаях, когда Сара смотрела маленький телевизор в своей спальне, а не тот, что побольше, в гостиной, — она просто была слишком слаба, чтобы встать с постели. Лаура тоже не смотрит телевизор в спальне. По крайней мере, обычно.
Помню, однажды вечером, год и три месяца назад, Сара очень поздно вернулась с работы. Отсутствовать в квартире много часов подряд — на нее похоже, но я уже начала волноваться, когда она вернулась. С ней была наша соседка — та, которая кормила меня, когда Сара вообще перестала возвращаться домой. Сара была очень бледной, лицо какое-то измученное, как будто у нее что-то болело. Но когда соседка помогла ей устроиться на диване и нависла над ней, спрашивая, что еще нужно, Сара ответила: «Со мной все будет в порядке, Шейла. Еще раз огромное спасибо за все».
Следующие четыре дня Сара провела в постели, смотря телевизор, — это были четыре самых счастливых дня в моей жизни. У меня была Сара, к которой я могла забраться под одеяло и уютно свернуться там калачиком, и ей не нужно было идти на работу, она вообще никуда не выходила. Еще никогда Сара не принадлежала мне так безраздельно, как в эти четыре дня.
Но в тот первый вечер я совершенно не обрадовалась. После ухода соседки Сара не стала выключать свет. Она просто сидела на диване — я устроилась у нее на коленях, — пока не рассвело. И хотя она ничего не сказала, я чувствовала: что-то случилось, и я должна находиться рядом с ней. В темноте я видела крошечные трещинки на коже у Сариных глаз. А когда вода, которая струилась из глаз, заполняла эти трещинки, я нежно слизывала их языком. Чтобы впустить свет.