История одной семейки
Шрифт:
— Да он куда в лучшем положении, чем мы! — разорялась Дорис. — Что мы видели от нашего быка-производителя? Ничего, кроме скандалов! А Ольфи был от этого избавлен.
— Не мели чепухи, — сказала Андреа, — не в этом дело. Если мальчик растет без отца, это может фигово кончиться. Он так никогда и не справится со своим Эдипом! Как ему это сделать? Где?
На несколько секунд воцарилась тишина, а потом Дорис придушенно спросила:
— Думаешь, он может стать голубым?
Видимо, после этого вопроса я дернулся, и деревянная лестница затрещала.
— Кто
— Просто устроил передышку на пути в ванную, — сказал я, поднялся, прошагал по лестнице мимо нее и закрылся наверху.
Сев на бортик ванны, я уставился на два стакана, которые стояли на полочке над умывальником. Когда бабушка и тетя Фея идут спать, они кладут туда свои зубы. Вид пластмассовых оскалов меня всегда жутко восхищал. Особенно если рассматривать их через пузатые стаканы, стекло которых все меняет. Тогда они похожи на хребты волшебных драконов. Только в этот вечер даже созерцание фальшивых челюстей не могло меня порадовать. Я думал только о том, что услышал о себе минуту назад.
Я разделся, залез в ванну и включил душ. Он висел криво, и вода брызгала не только на меня, но и на мои шмотки, брошенные на пол, только мне было все равно. Я стоял под душем, пока теплая вода в бойлере не закончилась и я не посинел от холода. Ни одного полотенца я не нашел и втиснулся в халат тети Феи — поросячье-розовый махровый халат с вышитыми букетиками фиалок и трехэтажными рюшами по вороту.
Я обернул эту безумную тряпку вокруг себя два раза, завязал пояс на талии и глянул в зеркало.
— Ну что, красавчик? — спросил я свое отражение. — Уже голубой или только-только решил им стать?
Отражение сладко улыбнулось мне в ответ.
— Посмотрим-посмотрим, лапочка, — пробормотал я, взял нежно-розовую помаду тети Феи и намалевал себе рот Мерилин Монро. Потом накрасил ресницы, заляпав черным нижнее веко, и закрасил темные кляксы зелеными тенями. Чтобы уравновесить все это, сверху накрасил веки синим. Чуть-чуть розовой помады втер в щеки. Волосы начесал на лицо, так что получилась длинная-предлинная челка.
Напоследок прицепил на уши бабушкины огромные коралловые клипсы и вышел из ванной. Засунув руки в карманы халата и покачивая бедрами, я направился в Синюю гостиную.
Умильно улыбаясь, я вошел туда, наклонил голову и пропел:
— Ах, дорогуши, не поможете разжиться тампончиком? Надо позарез!
Дорис и Андреа вытаращились на меня с открытыми ртами. Они явно не знали что сказать. А такое с ними случается очень редко. Я развернулся и отчалил, виляя задом. Я уже шел по лестнице, когда Андреа заорала:
— Ольфи! Поди сюда!
А Дорис крикнула:
— Ольфи! Нам надо с тобой поговорить!
Я оставил сестринские вопли без внимания и пошел дальше, держа курс на гостиную. Там стоят наши книжные шкафы. Я медленно шагал вдоль них в поисках длинного ряда красных переплетов энциклопедии. Их я обнаружил слева внизу, у окна. И вытащил том «ТА — ЭКО», где
Я весьма необразован и поэтому лишь приблизительно знал, что в мифах Древней Греции Эдип играл какую-то важную роль. Почему чувак вроде меня не может справиться с собственным Эдипом, я понятия не имел и надеялся узнать это из энциклопедии.
Стоя перед книжными полками, я листал толстый том и где-то между Эдинбургом и Эдисоном нашел этого Эдипа (его имя означает «имеющий вспухшие ноги»), который был правителем Фив, сыном Лая и Иокасты.
Жутко несчастный парень был этот Эдип, если верить энциклопедии. Оракул предсказал его матери, царице Фив, что она родит кошмарное чудовище, которое, когда вырастет, убьет своего отца и женится на матери. Тут, конечно, венценосные мама с папой были в шоке. И просто-напросто избавились от новорожденного Эдипа. Но его спасли.
Ну а из-за того, что он понятия не имел, кто его родители, он убил в разборке, которых в Древней Греции было дофига, своего родного отца, освободил Фивы от Сфинкса и в награду за это получил трон и вдову правителя впридачу. А что эта дама и есть его мать, он знать не знал. Вдова, должно быть, сохранилась для своего возраста очень неплохо, потому что родила от Эдипа троих детей. И если бы Пифия держала язык за зубами, ничего бы не случилось, но глупое трепло растрезвонило обо всем. Иокаста, которая мама, впала в такую депрессуху, что от этого повесилась. А бедняжка Эдип выколол себе оба глаза и блуждал с Антигоной, своей сестрой (или дочерью, это уж как посмотреть) по стране, пока «земля не прибрала его». Черт его знает, что это значит.
С интересом читал я подробности этой невинно-греховной древней трагедии, но никак не мог допетрить, чего тут общего со мной. От меня же не избавлялись в младенчестве!
И навесить на меня желание кокнуть своего отца (правда, я его тоже никогда не видел) — это, знаете ли, малость чересчур!
Но в конце истории про Эдипа я обнаружил еще кое-что. «ЭДИПОВ КОМПЛЕКС, психоанализ: либидозная связь сына с матерью». Впереди забрезжил свет, и я вытащил том на «КРИ — МАС», потому что там должны быть слова на «Л» — вроде «либидозный»!
Вот что я нашел:
Либидо (лат.) — в секс, взаимоотношениях влечение, страсть, в отличие от потенции. По З. Фрейду, Л. является неосознанным влечением с ярко выраженным сексуальным характером и, таким образом, основным источником энергии бессознательного…
Ох ни фига ж себе!
Я задвинул оба тома обратно в шкаф. В голове была каша. Хорошо, сказал я себе, ну допустим, у сына либидозное влечение к собственной матери! Ну допустим, неосознанное влечение с ярко выраженным сексуальным характером! Если сам доктор Фрейд так утверждал, то мне, смиренному червяку, возникать нечего, ведь аргумент про то, что я это сексуальное влечение ну совершенно не ощущаю, не канает — речь-то идет о «подсознательном влечении».