История одной семьи
Шрифт:
Вместо меня заговорила мать: она сказала много слов о молодежи, захваченной чувствами и не думающей о последствиях; о том, что у нас с Микеле разные судьбы. Но это была лишь длинная череда бессмысленных предложений, которые и близко не оказывали того эффекта, на который она рассчитывала, поэтому мамина тирада оборвалась так же внезапно, как и началась.
— Слушай меня внимательно, Мике, — спокойно сказал папа, жестом заставив жену замолчать. — Смерть Винченцо тут ни при чем, дело в моей дочери. Я ее не для того столько лет учил, чтобы сейчас с твоей помощью спустить все в унитаз. Так что, если
Я посмотрела на Микеле, потом на маму. Может быть, я надеялась, что она, снова нарушив приказ папы, вступится за меня и заставит его передумать.
— Вот и все, а теперь прошу тебя убраться из моего дома.
Норовистый, как породистый конь, вспыльчивый, печальный — на лице Микеле в этот момент проступила вся его сущность. Мы с ним несколько секунд смотрели друг на друга, а потом он вышел и захлопнул за собой дверь.
— Собирайте чемоданы, мы едем к моей маме в Чериньолу. Встретим Рождество в деревне, — заключил папа почти шепотом, будто внезапно очень устал.
Я думаю, он хотел поскорее покончить с этой историей и боялся, что Микеле вернется. Не говоря ни слова, я пошла в комнату собирать вещи. Я была в смятении, рассержена и обижена, но в вихре эмоций не сразу поняла, что за чувство тлеет в самой глубине сердца: я ненавидела отца, ненавидела всем своим существом.
Мы ехали по шоссе. Я молча сидела на заднем сиденье машины, чувствуя себя опустошенной. Деревья без полива на засушливой и каменистой почве засыхают, даже не осознавая этого. Такой я видела и нашу с Микеле историю любви.
Мы добрались до Чериньолы поздним вечером. Тетя Кармела и бабушка не ждали нас. У них не было телефона, поэтому мы не смогли предупредить их, что приедем.
— У меня в багажнике вино, масло, банки с солеными сардинами, перец чили, кастрюля с угрем и хлеб, — сказал отец, словно извиняясь.
У бабушки Ассунты на глаза навернулись слезы, и она не переставала благодарить Деву Марию за приятный сюрприз. Потом принялась торопливо целовать меня и восхищаться моей красотой.
— Моя внучка похожа на святую, моя внучка — настоящий цветок, — повторяла она, целуя кончики собранных в горсть пальцев и прикладывая их мне к щекам.
Я крепко прижалась к ней, чего раньше никогда не делала при встрече. Мне бы хотелось, чтобы она тоже увидела Микеле, чтобы тетя Кармела и все, кого я знала, увидели его, чтобы они поняли, что он совсем другой, что он рожден для другого мира, совершенно противоположного нашему, — мира, где каждый может убежать от бремени своего прозвища. Потому что, запертые в ловушке диаметром в пятьдесят шагов, мы с ним так и останемся Малакарне и Бескровным, не сумеем вырастить ничего другого, кроме сухих и насквозь прогнивших деревьев.
Бабушка поселила меня в комнате на первом этаже, где я жила во время летних каникул, когда уезжала подальше от района Сан-Никола. Летом, однако, из окна моей комнаты открывался замечательный вид на огород и оливковые рощи, ряды камелий у дома и цветущие олеандры. Зимой же природа увядала и засыпала, а в этом крыле дома бабушка Ассунта обычно складывала старую одежду, еще годную для весенней
Мама пришла предложить мне помочь разобрать вещи. Я знала, что она просто хочет утешить меня, как делала всегда. Мама села на кровать и сделала вид, что с любопытством осматривается. Погладила бахрому на покрывале, провела пальцами по сплетению роз, нарисованных на подушках.
— Прости, Мария, твой отец хочет тебе только добра.
Я повернулась к ней спиной, собираясь развесить в шкафу одежду. Там, как и много лет назад, висели элегантные вещи дедушки Армандо: куртки, жилетки, льняные и фланелевые рубашки. Все осталось нетронутым, словно их владелец должен скоро вернуться из долгого путешествия.
— Я не знаю, почему Бог забрал Винченцо, — твердо сказала я. — Он должен был забрать папу.
— Что ты говоришь, Мария?
— Я говорю, что желаю папе смерти.
Я повернулась к маме, прикусив нижнюю губу. Хотелось плакать, но я сдержалась.
— Как ты можешь говорить такие вещи? Ты его дочь. — Мама была великолепна в своем нисхождении до роли королевы бедняков: красные губы, зеленые тени для век, подчеркивающие яркие глаза, волосы со свежим перманентом. В ту секунду я подумала: отчасти она тоже виновата, что отец стал таким — авторитарным, несговорчивым, упертым. Виновата в том, что наша жизнь вертится вокруг него.
— Ты когда-нибудь думала, что, возможно, Винченцо не погиб бы, если бы папа был другим человеком?
— Это не твой отец убил Винченцо.
Я вытащила дедушкин костюм и положила на кровать, чтобы хорошенько рассмотреть. Я никогда не видела таких костюмов на отце, хотя в детстве мне этого хотелось бы.
— Отец вырастил его в насилии. Винченцо ничего другого не знал. Ты сама так говорила.
— Мария… — Голос мамы затих, как если бы ей не хватило сил на дальнейшие споры.
Тогда продолжила я, холодно и напористо, как научил меня наш район. Позднее я поняла: хочется мне или нет, эта манера стала неотъемлемой частью меня. Она пряталась где-то на дне и время от времени всплывала на поверхность, взбаламученная моими мыслями или какими-то событиями. В такие моменты возвращалась и злость, а с ней — язык и повадки, усвоенные на улицах.
Я почувствовала, как внутри разгорается гнев.
— И если мы говорим честно, мама, это и твоя вина тоже, ведь ты всегда знала папины повадки, но даже не попыталась уйти, забрать детей и бросить его. Ты осталась с ним, разрешая ему срываться на тебе по любому поводу, даже если ветер вдруг подул не в ту сторону, куда ему хочется.
Сердце колотилось так сильно, что от его грохота мир грозил рассыпаться на части. Обстановка вокруг нас — шкафы, одежда, кровать — померкла, словно ее заволокло дымом. Я надеялась, что мама снова закатит мне пощечину и мы будем квиты, но вместо этого она мешком свалилась на кровать. Постепенно я почувствовала, что дыхание становится спокойнее, а мир вокруг обретает прежнюю форму.