История одной судьбы
Шрифт:
Свекровь что-то проворчала.
— Вы что, мама?
— Муж мертвый валяется, а жена по собраниям…
— Но я же не могу, мама. Не могу! Вы поймите…
Старуха ничего больше не сказала. Анна чувствовала, как осуждает ее свекровь, она это чувствовала. Старуха только боялась: начни она говорить, невестка прогонит ее, и Анна действительно иногда думала — начни свекровь браниться, она прогонит ее, хватит с нее одного Алексея.
В райкоме все уже собрались. Сидели за столом, выжидательно поглядывая на Тарабрина.
— Вот и Анна Андреевна, —
Анна прошла к столу, села на свое обычное место, поправила волосы, смущенно улыбнулась.
— Кажется, я не очень…
— Нет, нет, я шучу, — сказал Тарабрин. — Начнем.
Это было обычное рабочее бюро. Тут хватало вопросов больших и маленьких, серьезных и несерьезных, но для кого-то важных и, может быть, даже очень важных, потому что от того или иного решения зависела если не жизнь, то, уж во всяком случае, течение чьей-то жизни.
Подошел последний вопрос. За счет отчислений от сверхплановых прибылей, накопленных коммунальными предприятиями города, предлагалось приобрести для пионерского лагеря катер. Об этом катере давно уже мечтали ребята всего города. В Пронске на водной станции «Динамо» продавался катер по сходной цене…
Разобрались и с этим вопросом.
— Ну, вот и все, — облегченно сказал Тарабрин. — Можно и по домам.
— Одну минуту, — сказал Анна. — Хочу посоветоваться, товарищи…
Она поднялась со стула.
Вот они — Тарабрин, Жуков, Щетинин, Ванюшин, Добровольский… Разные люди, разные характеры… Кто они ей? Друзья? Во всяком случае, товарищи по работе. У каждого свои недостатки. Но в общем неплохие люди. Преданы делу…
Анна опустила глаза. Совестно все-таки говорить.
— Я хочу посоветоваться, товарищи. Конечно, это личное дело. Но поскольку я секретарь райкома… Я думаю, мне следует посоветоваться…
Конечно, она обязана посоветоваться. Ее репутация — это в какой-то степени и репутация райкома.
— Дальше так продолжаться не может. Вы знаете Бахрушина. Я имею в виду своего мужа. Не могу я больше с ним жить.
Анне хотелось заплакать, но она сдержала себя, неуместно это на заседании бюро.
— Куда это годится? Каждый день пьян. То сам еле-еле доберется, а то и приносят. Милиция даже доставляла. Разговоры идут…
— Хорошо, Анна Андреевна, короче, — перебил Тарабрин. — Мы искренне сочувствуем. Хотите, я сам с ним поговорю.
Он действительно смотрел на Анну с сочувствием.
— А что толку? — резко возразила она. — Разве мало с ним говорили! Не будь он моим мужем, его давно бы исключили из партии. Детям горе, мне мука, и даже вам позор. Нет, Иван Степанович, это не выход. Ни мне, ни вам. Я разойдусь с ним… — наконец она решилась это произнести. — Но поскольку я в какой-то степени… в какой-то степени лицо официальное, я решила спросить…
— Анна Андреевна права… — Жуков задумчиво посмотрел на Гончарову. — Разговор о Бахрушине давно идет…
— Пусть разводится, — сказал Добровольский. — Я лично не возражаю.
— Я не могу, не могу больше, товарищи, — добавила Анна, продолжая стоять и держаться за спинку стула. — Всякому терпению приходит конец. Он и детей не дает воспитывать, и на других глядеть стыдно…
Наступило молчание. Как-то сразу. Неловкое молчание, когда слышно только дыхание людей.
Анна села, сейчас ей ни на кого не хотелось смотреть.
— Ну что? — спросил Жуков. — Разрешим Анне Андреевне развестись?
— Погоди, погоди, — Тарабрин задумчиво покачал головой. — Не так это просто…
Он вышел из-за стола, не спеша прошелся вдоль кабинета.
— Позвольте мне, — сказал Тарабрин, медленно прохаживаясь по кабинету. — Я очень ценю, что Анна Андреевна обратилась к нам с этим вопросом. Наши с вами, товарищи, семейные отношения — это не только личные наши дела. Все мы здесь на виду, о всех нас идет та или иная слава, и в общей сложности это и составляет репутацию райкома, репутацию руководства. Я очень уважаю Анну Андреевну, и все в районе ее уважают, но сегодня она меня расстроила. Не вижу ни обычной ее принципиальности, ни настойчивости…
Он спокойно расхаживал по кабинету и не спеша произносил одну аккуратную фразу за другой.
— Вот Анна Андреевна обмолвилась о воспитании детей. А что за воспитание без отца? Без отца уже не семья…
Он подошел к книжному шкафу, за стеклами которого тускло лоснились вишневые корешки книг.
— Не хочу заниматься отсебятиной, но я вправе посоветовать Анне Андреевне обратиться к высказываниям Владимира Ильича. Вот хотя бы… Взять хотя бы переписку Владимира Ильича с Инессой Арманд. Ленин ясно говорит о семье. О своем отношении к семейному вопросу. Я согласен, Анне Андреевне не повезло. Но почему она ничего не предпримет для того, чтобы превратить свою семью в ячейку коммунистического общества? Детей надо воспитывать… Ну, а мужа? У нас пишут о женском равноправии, о раскрепощении женщины. В данных обстоятельствах слабейшая сторона — Бахрушин. Уже вследствие общественного положения Анны Андреевны он, так сказать, находится под сапогом у жены. Почему же она его не воспитывает? Пусть она проявит добрую волю, педагогические способности, партийный такт. Значит, других воспитывать можно, а на собственного мужа не хватает ни способностей, ни усилий? Представьте, что Анна Андреевна разойдется. Ведь деться некуда будет от пересудов. Всех, мол, воспитываете, а собственного мужа не смогли воспитать…
Говорил он вдумчиво, убежденно и — Анна не сомневалась в этом — действительно искал наилучшее решение.
Но вот он говорит, говорит, а его слова бегут мимо Анны, как мутный ручеек в придорожной канавке. Человек начитанный, образованный, советы дает правильные, но все это мимо, мимо… Ленина цитирует к месту, но почему он всегда как-то удивительно одинаков. Одинаково советует — и как кукурузу сеять, и какую картину купить в Дом культуры, и как правильно класть кирпичи, и как не расходиться со спившимся мужем…