История одной судьбы
Шрифт:
Кажется, только в этот момент Косяченко понял, что Анна не шутит, что ее терзают какие-то сомнения, может быть, даже пожалела о своих необдуманных словах — уважения Гончаровой он терять не хотел.
— Вы правы. Анна Андреевна, я пошутил, — сказал Косяченко. — Как депутат я, конечно, был не на высоте. Но ведь не разорвешься! Сами знаете, как мы все загружены. С вашей помощью на этот раз постараюсь не осрамиться.
Косяченко был неглуп, по тону Анны он догадался, что только прямой, серьезный разговор способен вернуть ему ее уважение, и он охотно
Но Анна ему не поверила. «Газик» мчался вперед, приближался к Сурожу. Больше они не разговаривали. В Суроже Косяченко сошел на минуту, забежал в райком. Анна из вежливости ждала его у машины.
Обычно Лукин не вмешивался в разговоры, которые ему приходилось слышать. Но тут он не выдержал.
— Эх, Анна Андреевна! — неожиданно произнес он. — Осуждаю я вас…
Анна знала, что Лукин ее осуждает. Она не разрешила райисполкому выделить Лукину покос для коровы. Впрочем, как и другим частным владельцам. С этого времени Лукин недолюбливал Анну. Но на этот раз, оказывается, Лукин осуждал Анну из других соображений.
— Неправильно вы разговаривали, — вырвалось у него. — Такие начальники, как Косяченко, не любят таких разговоров, будет он теперь вам ставить палки в колеса, увидите!
LIX
Проводить Косяченко вышли и Ксенофонтов, и Жуков, оказавшийся в кабинете у Ксенофонтова. Подошла «Волга», на которой Косяченко прибыл из Пронска Минут пять он прощался, взявшись за ручку дверцы, давал последние наставления. Потом пожал руки Анне, Ксенофонтову, Жукову. Красные огоньки мигнули на повороте и исчезли в ночи.
— Как, удачно? — поинтересовался Ксенофонтов, имея в виду поездку Анны в совхоз.
— Да, все в порядке, — подтвердила она. — Все, в общем, в порядке.
— По домам? — спросил Жуков.
— Да, конечно, — согласилась Анна. — Можно отдыхать.
Она попрощалась со своими собеседниками и неторопливо пошла домой.
У Анны был свой ключ, но дверь оказалась запертой изнутри на щеколду; вечером свекровь или Ниночка, по примеру бабушки, обязательно запирали дверь на щеколду.
Анна позвонила.
За дверью послышался легкий шорох.
— Это ты, мамочка?
— Я, доченька…
Все-таки от детей исходило удивительное, ни с чем не сравнимое тепло!
Было еще не очень поздно. Ниночка читала, на диване лежала ее книжка, Коля мастерил на полу какой-то ящик. Дети подошли к матери, приласкались к ней, она редко бывала по вечерам дома.
На кухне еле слышно возилась свекровь, она не вышла навстречу Анне. В последнее время она старалась поменьше попадаться невестке на глаза.
— Папа дома?
— Нет…
Чем ниже опускался Алексей, тем неприметнее пыталась сделаться Надежда Никоновна. Громоздкая, широкоплечая женщина, она точно съежилась, стала молчаливой, сговорчивой старухой. Она потеряла уверенность в сыне и раньше Анны учуяла зыбкость его положения.
Старуха не могла не понимать: при таком муже Анна была еще хорошей женой. Хорошей жене полагалось терпеть плохого мужа, и Анна терпела, самые ревностные блюстительницы домостроевских правил не смогли бы к ней придраться. Но Анна к тому же была еще начальством, и немалым начальством. Многих таких, как Алексей, она могла лишить работы и даже отдать под суд. Это Надежда Никоновна тоже понимала. Крушение Алексея означало бы и ее крушение: ей некуда было деться и трудно было бы найти себе кусок хлеба. Анну она недолюбливала, первое время только что терпела, но теперь Анна стала оплотом дома. Приходилось смотреть из-под ее рук. Старуха это и делала Какая уж теперь Анна невестка. Теперь Анна — начальство. Надежда Никоновна больше не осмеливалась делать ей замечания, все более превращаясь в безответную домашнюю бабку.
— Ужинать-то будете? — спросила она из кухни.
Анна весело поглядела на детей.
— Как, ребята?
— Будем, будем, — деловито произнес Коля.
— Будем! — крикнула Анна. — Накрывай, Ниночка, на стол!
В это время в дверь застучали. Ручка звонка торчала на виду, но кто-то стучал настойчиво и бесцеремонно.
Ниночка встрепенулась.
— Я открою, мамочка!
Но стук этот чем-то не понравился Анне.
— Я сама.
Она подошла к окну, отдернула занавеску, выглянула на улицу.
На крыльце стояли трое… Все сразу стало понятно. Опять приволокли Алексея. Двое спутников поддерживали его под руки, а один из них молотил кулаком в дверь.
Анна вышла в сени, подошла к двери.
— Кто там?
— Принимайте!
— А кто там?
— Да Алексей Ильич… Принимайте!
Сколько стояла она у двери… Минуту? Самые ответственные решения принимаются иногда и за меньший срок. Ей было не по пути ни с Косяченко, ни с Волковым, ни с Бахрушиным. Все они по-разному, но уводили ее с пути, с которого она не сойдет.
Анна приоткрыла дверь, вышла на порог и тут же загородила дверь спиной.
— Принимай, хозяйка…
— Он больше здесь не живет, — твердо сказала Анна.
Только она сама и заметила, как всхлипнула и проглотила подкативший к горлу комок.
Второй спутник Алексея вдруг узнал Анну.
— Товарищ Гончарова, это ж, извиняюсь, ваш супруг. Вот, доставили…
Спутники Алексея тоже нетрезвы, но еще не утратили соображения.
— Ведите его туда, откуда привели, — сказала Анна, стараясь говорить как можно спокойнее. — Здесь ему больше делать нечего, и не приводите его сюда.
Она вернулась в сени и резко захлопнула за собой дверь. Нарочно громко щелкнула щеколдой. В дверь заколотили было и притихли. Она слышала, как топтались на крыльце, потом кто-то крикнул, вздохнул, что-то сказал, потом наступило молчание, и Анна услышала, как собутыльники сводят Алексея с крыльца.
Всё. Ушли.
Анна вернулась в дом. Ниночка накрыла на стол, свекровь подала ужин. Анна поужинала с детьми, почитала им, уложила. Потом, одетая, прилегла на диван. Она считала себя правой. Давно пора.